Первую половину дня весь аэродром гудел, как растревоженный улей – самолёты заправлялись, в них загружался боекомплект, подвешивалась боевая нагрузка; поэскадрильно взлетали, уходили на задание, возвращались – шла интенсивная боевая работа. Во второй половине дня, когда почти все пилоты совершили по два боевых вылета (а кто и по три), аэродром затянуло низкой облачностью. Тяжёлые, свинцовые тучи, гонимые северным ветром, стремительно неслись над полем. Нижняя кромка облачности опустилась ниже 100 метров, хлопьями посыпал мокрый, густой снег. Последняя восьмёрка штурмовиков с трудом приземлилась, вернувшись с задания.

***

Александра сидела, пригорюнившись, на пустой деревянной укупорке от авиабомбы, и тихонько хныкала, размазывая слёзы. Рядом с ней стояли Коля Никишин и Толик Веселовский, и как могли, пытались её успокоить.

– Ну, подбили, ну, упали! Так что с того? Вон, Мишку Никитенко тоже подбили, так живой же! – терпеливо увещевал её Николай.

– Так коне-е-е-чно! Вы со Славой Мироновым, вон, сели, и подобрали их! – глотая слёзы, с отчаянием произнесла Александра, – а их то, их то! Никто вот не сел, и не спас!

Она опять заревела в полный голос.

– Так… это… обстановка так складывалась, – пытался на ходу оправдаться Коля, – мессеры навалились, как снег на голову, всем было несладко! Я только видел, как по ним мессер долбанул, и всё… больше ничего и не видел! Потому как на нас сразу четверо наскочили. Но дыма я не видел! И взрыва на земле тоже! Скорее всего, просто на вынужденную сели… Так что ещё не всё потеряно!

– Ага… не всё…– закричала Антонина плачущим голосом, – их позавчера утром сбили! Больше двух суток прошло!

– Так а что ты хочешь? – вклинился в разговор сержант Веселовский, – их эвон где сбили-то! Далече! Попробуй-ка, доберись обратно! Да на своих двоих! Ты ж давно в полку, с лета, что, не помнишь, как в августе, когда за Харьков бились, Сашку Пилипенко с Насыром… как его, чёрт, а, во! С Садулаевым сбили? Помнишь?! Так они неделю по болотам из немецкого тыла обратно шли. И ведь вышли! Обросли, как два партизана! И ничего! И твои выйдут! Я тебе точно говорю! Может, ещё целую неделю будут идти. А ты терпи.

– Да вдоль моего терпения уже все швы полопались! – с надрывом крикнула Александра, – целую неделю ждать! Да у меня сердце разорвётся!

– Ну, может, и не целую неделю, может, и побыстрее, – Коля закурил, и перебрасывая языком папироску справа налево, почесался и продолжил, – я вот чего думаю: Андрюха с Агнюхой, они же просто так, не за понюх табаку, пропасть не могут. Эти выкрутятся. Угнали же они в прошлый раз мессер секретный у немчуры из-под носа, ну тот, что на водке летает!

– Ага-а-а… А вот сейчас почему-то не угнали! – шмыгая распухшим от постоянных слёз носом, плаксиво не согласилась с ним Шурка.

– Так потому и не угнали, – опять влез в разговор Толик, – что не над аэродромом их сбили, а над полем боя, где танковый бой шёл. О! – вскричал он, пронзённый гениальной мыслью, – так они, может, у фрицев танк угнали! Точно, танк! А на танке быстро взад не приедешь, тут дня три ехать, не меньше…

Шурка подняла на него заплаканные глаза с затаённой надеждой:

– Так они же не умеют на танке-то…

Толик засунул руки в карманы, и пожал плечами:

– Ну, знаешь, может, и не умеют, так научатся. Кто на самолёте могёт, тот и на всём остальном тоже смогёт.

Шурка горько-горько вздохнула, и бессильно уронила голову:

– Сил никаких нет, не могу больше.

– А тут через немогу надо! Держись! – Коля мягко обнял её за плечи.

Александра измученно улыбнулась ему и промолчала. Слёзы катились по её щекам…

Послышался тихий стрёкот, и тут же, через пять-шесть секунд, прямо из-за кромки леса, вынырнул лёгкий грязно-белый самолётик с лыжами. Он прострекотал у них над головами, снизился почти до земли, заложил глубокий вираж, чуть не чиркнув законцовкой по земле, и выровнявшись, полетел, снижаясь и гася скорость, прямо на них.

Папироска выпала у Кольки изо рта, он подхватил Шурку за плечи, и рванул, таща её за собой, в сторону. Толик с вскочил, и с матюгами метнулся в другую…

Самолётик задрал нос, лихо плюхнулся лыжами в снег, проехался полтора десятка метров, тормознул1, и продолжая стрекотать пропеллером на холостых оборотах, остановился в десяти метрах от того места, где только что сидела вся троица.

– Тв-в-в-о-ю мать!!! Фриц! – Колька лапнул кобуру и выхватил из неё ТТ. Толик, ни секунды не промедлив, сделал то же самое.

Мотор самолёта чихнул ещё пару раз, и заглох, винт остановился. Дверь с правой стороны кабины открылась, и на снег соскочил…

– Андрюха!!! Вернулся!!! – Колька чуть не сорвал голос. Они с Толиком бросились к «Шторху». Александра стояла с трепещущим сердцем, как вкопанная, не веря своему счастью. Лицо её порозовело, волосы растрепались, слёзы радости текли по щекам, оставляя на них светлые дорожки. Потом вдруг сорвалась, помчалась, задыхаясь от ветра.

Андрей поймал её в объятья, закружил, поставил на землю. А она никак не отпускала его, и плача от счастья, часто-часто повторяла:

– Вернулись, вернулись, вернулись, вернулись!

Наконец оторвалась, кинулась обнимать Агнию:

– Агнюшенька, милая моя, у меня чуть сердце не разорвалось! Я уж все слёзы повыплакала! Ну почему вы так долго?!

Агния звонко и счастливо рассмеялась:

– Ну что, заждались? Пришлось повоевать, на танке.

Толик победно вскинул голову:

– Во! Я ж говорил, на танке! Так что, вы действительно у гансов танк угнали? А потом ещё и этого, этого, э… птеродактиля? – он кивнул на немецкий самолётик.

– Нет, танк был наш, – пояснила Агния, – но повоевать пришлось. А «Шторха» мы не угнали, а просто напрокат взяли, покататься!

С этими словами она нахлобучила Толику на голову немецкую офицерскую фуражку, которую держала в руках.

Колька с Толиком весело и оглушительно зареготали. Агния обернулась, и приобняв за плечи скромно стоявшую рядом с ней девушку, подтолкнула её вперёд:

– Вот, подружку свою привезла. Зовут Антонина.

– О! Подружка? – Толик подскочил, галантно поклонился: – разрешите представиться – Анатолий Иванович Веселовский, сержант. Что вы делаете сегодня вечером? У нас в клубе сегодня после ужина танцы. Приглашаю!

Антонина смутилась от такого напора, и, ища поддержки, обернулась к Агнии. Та нашлась мгновенно:

– Отлично! Тоня сегодня в клубе и танцует и поёт, а я… – она полезла в кабину «Шторха», и поднатужившись, выдернула оттуда тяжёлый немецкий аккордеон, – а я – играю.

– Ого-го! Фисгармония! Откель? А ну-ка дай нажму на клавиши! – Колян заинтересованно облапил музыкальный инструмент.

– Трофей. У фрицев отбили, и это… давай-ка, не лапай попусту! Всё равно же не умеешь! – осадил его Андрей.

Подбежал ещё народ, привлечённый видом севшего незнакомого самолёта. Стало шумно и весело. Андрей и Агния, прихватив с собой Антонину, оставив аэродромный люд рассматривать трофейный «Шторх» вместе с аккордеоном, двинулись в сторону КП. Там уже, видать, доложили о происшествии, т.к командир полка самолично уже шёл им навстречу.

Андрей, приблизившись чётким, строевым шагом к командиру полка, бросил руку к виску и доложил:

– Товарищ командир полка! Во время выполнения задания были сбиты, сели на вынужденную прямо на поле боя. Были спасены экипажем нашего танка. Из всего экипажа танка остался жив только механик-водитель, и нам со стрелком, – он скосил глаза на стоявшую тут же Агнию, – пришлось заменить погибших танкистов. Потом приняли бой в составе первого батальона 958-го стрелкового полка 299-й Харьковской дивизии по обороне села Городище. Вот сопроводительные документы, выданные командиром батальона, – Андрей вынул из кармана стопку свёрнутых измятых бумажек и вручил её командиру полка.