С тех пор каждое утро начиналось с дороги в храм, откуда на обратном пути он заходил в скверик и мирно сидел на лавочке, грея за пазухой старушку Жульку.

Почуяв свежую кровь, крошечная собачка испуганно подвывала. Сдёрнув с шеи льняной шарф, Рита приложила его к лицу старика и оглянулась в поисках помощи. Слава Богу, к ним неслись мамочки с колясками. И та, что кривила губы от запаха старика, протянула свежий детский памперс.

— Возьмите, он хорошо впитывает.

— Мы уже вызвали полицию, — другая мамочка теребила в руках телефон, — я как раз делала селфи и всё засняла! Представляете, какая удача!

— Действительно, — пробормотала Рита.

— Не надо полицию. — Старик перехватил памперс из Ритиной руки и сплюнул туда багровый сгусток. — Я пойду домой.

Он дрожал мелкой дрожью и беспрерывно моргал.

— Вам нужен врач, — запротестовала Рита, — у вас сломан нос!

— Срастётся.

Опираясь на скамейку, старик встал на ноги и растопыренной ладонью прижал к груди собачку. Съехавшая набок шапка приоткрывала грязные спутанные волосы и порванный ворот синего свитера.

— Подождите! — Рита схватила его за рукав. — Этих парней надо найти и наказать!

Он опустил голову и с видимым усилием прошамкал кровавыми пузырями:

— Они уже наказаны. Разве может нормальный человек творить зло?

— Рома, а ты мог бы ударить человека?

В ожидании ответа Рита напряглась, хотя на сто процентов знала, что услышит.

Сын поднял голову от тетрадки:

— За что, мам?

— Просто так.

— Что я, дурак, что ли?

Осмысливая, он помолчал и снова опустил глаза на примеры по математике. Ручка в его руке на несколько мгновений зависла в воздухе, а потом уверенно вывела восьмёрку.

«Тот парень, что ударил, наверное, тоже не дурак, — подумала Рита. — Просто он пустой внутри. У него нет ни совести, ни чести, одна оболочка. Интересно, кто его родители и что они знают о своём сыне?»

Пригладив волосы, она взглянула на часовую стрелку, подбиравшуюся к семи вечера. Вот-вот придёт Никита, а она совершенно выбита из колеи. Ещё повезло, что удалось собрать все выпавшие из сумки письма. Один конверт оказался подмокшим от снега, но будем надеяться, что адресат не предъявит претензий, иначе не миновать беседы с начальством.

Надо встать, развести тесто и испечь хотя бы блины. От приподнятого утреннего настроения не осталось и следа. Целый день она мысленно возвращалась в сквер, раз за разом переживая случай со стариком. Если бы она знала, где он живёт, то давно бы уже сбегала проведать и отнести что-нибудь вкусненькое. А может быть, ему надо вызвать врача?

Под тревожные размышления Рита достала из холодильника пакет молока и упаковку яиц. Яиц в блины она любила класть много, не меньше пяти. Хорошо, когда руки умеют делать всё сами, не мешая хозяйке. Мука, разрыхлитель, обязательно растительное масло, чуть-чуть кукурузной муки для ярко-жёлтого цвета, как любит Галочка.

Звонок в дверь раздался ровно в семь, минута в минуту. Пройдя через прихожую, Рита уныло кинула взгляд на зеркало, отразившее её бледное лицо с горестной морщинкой у губ. Спрашивать, кто пришёл, она не стала, и первое, что увидела в распахнутой двери, были розы. Никита держал бутоны на ладони, как головку младенца. Почему-то это показалось ей невероятно трогательным.

— Что случилось? Ты плакала? — протягивая букет, спросил он вместо приветствия.

— Да так, — она слабо отмахнулась, отгоняя неприятный разговор, — после ужина расскажу. Проходи.

От Риты не ускользнуло, что, снимая пальто, Никита успел поздороваться с Галей и по-мужски пожать руку Роме. Ромина мордашка засияла от радости. Но когда он выпалил на одном дыхании: «Никита Алексеевич, как здоровье страусов?» — Рита поняла, что пора вмешаться:

— Никита, дети, прошу за стол. Извините, я обещала пирог, но сил и времени хватило только на блины. Зато с мёдом и вареньем. Никита, ты как больше любишь?

Он засмеялся:

— Вообще-то я неприхотливый, но раз уж есть выбор, то лучше с мёдом.

— Вот и прекрасно. Мёд нам подарил Фриц Иванович. В жизни не ела вкуснее. Что ты думаешь, может, нам с детьми в Пустошке завести улей?

— А это идея, — одобрил Никита. Шаркая гостевыми тапочками, он прошёл в кухню и заглянул в окно. — Уютно у вас. И сад под окнами.

— У вас дом тоже в удачном месте.

Рита водрузила на середину стола стопку блинов. Она чувствовала себя неловко, и разговор не клеился. Никчёмные фразы перескакивали с пятого на десятое, кружа вокруг погоды на улице и школьных каникул, которые недавно закончились, но приходится уже думать об оценках за следующую четверть. И только когда дети ушли в свою комнату, Никита серьёзно спросил:

— А теперь расскажи, наконец, что у тебя произошло.

— Это не у меня, это у нас у всех, у человечества. Понимаешь, если такое происходит в мире, это значит, где-то что-то сломалось и пошло наперекосяк. — Рита опустила голову, помолчала, а затем коротко и чётко изложила ужасный случай в скверике.

— Говоришь, соучастник парня и свидетельница засняли преступление на телефон? — уточнил Никита.

— Да. — Она искоса глянула в лицо Никите, ставшее спокойным и сосредоточенным. — Скажи, ты теперь адвокат и тебе придётся защищать преступников?

Он пожал плечами:

— Адвокаты есть не только у ответчиков, но и у истцов. В данном случае я бы не отказался стать адвокатом потерпевшего. И можешь быть уверена, парню с его родителями мало бы не показалось. Хоть это звучит хвастливо, но я очень хороший и въедливый юрист.

— Я не сомневаюсь, — кивнула Рита, чувствуя, как спадает внутреннее напряжение. — Я часто вижу старика в нашем микрорайоне. Думаю, что найду его.

— Мы найдём, — быстро поправил он с такой надеждой в голосе, что Рита улыбнулась уголком рта.

— Хорошо, мы. Но предупреждаю, что старик может не согласиться.

Никита взглянул на неё с удивлением:

— Не верит в суд?

— Верит, — твёрдо сказала Рита. — Верит! Но у меня создалось впечатление, что он верит в Высший Суд.

Прикоснувшись к её руке, Никита легонько сжал пальцы:

— Знаешь, я тоже. — Он помолчал спокойным молчанием человека, которого понимают с полуслова, и повторил: — Я тоже.

— Цыц, Жулька, — произнёс Борис Семёнович, хотя при разговоре едва поджившая губа трескалась, причиняя боль. Ковшиком ладони он прикрыл собачонке голову, и она продолжала косить глазом между пальцев. Разбитый нос тоже болел, и голос звучал неестественно-гнусаво. Утром, чтобы выйти на улицу, Борису Семёновичу пришлось проглотить две таблетки анальгина, но и они не смогли заглушить саднящей боли в районе глаз и переносицы. Борис Семёнович натянул шапку на лоб и посмотрел на молодую пару, что стояла напротив него.

Женщина, почтальонша, частенько пробегала по кварталу с тяжёлой сумкой, а мужчину он видел впервые. Мужчине было лет тридцать пять. Симпатичный, с открытым лицом и длинными волосами, забранными в хвостик. И надо признать, он умел говорить аргументированно, веско и без фальши. Сразу видно — адвокат. Он так и представился. Мужчина настаивал на том, что подонки, избивающие людей, не должны уйти от ответственности. С этим было трудно не согласиться, но чтобы правосудие свершилось, мужчина предлагал вместе с ним пойти в травмпункт и зафиксировать побои, а потом написать заявление в полицию.

— Остальное я сделаю сам. Обещаю, ваши действия будут сведены к минимуму.

— Вы должны согласиться, — мелодичным голосом уговаривала почтальонша. — Я видела, с какой жестокостью парень вас ударил. — Её передёрнуло. — Он настоящий фашист.

Борис Семёнович поёрзал на скамейке, потому что Жулька стала проявлять нетерпение, цепляя лапами свитер. Если разобраться, то парочка права и фашистов надо давить, как клопов, но с другой стороны, Борису Семёновичу не хотелось ввязываться борьбу, разрушая внутреннее равновесие.