Дипломаты были возмущены курсом новой власти на сепаратный мир с Германией, считали это предательством союзников и национальных интересов. Но все же могли продолжить работу, если бы Троцкий не повел себя грубо и бесцеремонно. Флоринский в то время находился в США, но ему рассказал о той приснопамятной встрече Иван Дилекторский, которого он повстречал в Турции в 1932 году. Дилекторский служил в МИД и помогал молодому Флоринскому при поступлении в Министерство. «Д. вспомнил историческое выступление Троцкого в 1917 г. перед общим собранием работников бывш. М. И. Д., когда Троцкий заявил, что уравняет всех с курьерами; своим резким выступлением он отпугнул всех чиновников и восстановил их против советской власти; если бы Троцкий подошел более чутко, некоторые из них, может быть, и остались бы работать и вели бы свою работу лояльно»[47].

В результате МИД почти полностью разогнали, и Ленин потом с восторгом писал о сформировавшемся на его руинах НКИД: «…этот аппарат исключительный в составе нашего государственного аппарата. В него мы не допускали ни одного человека сколько-нибудь влиятельного из старого царского аппарата. В нем весь аппарат сколько-нибудь авторитетный составился из коммунистов. Поэтому этот аппарат уже завоевал себе (можно сказать это смело) название проверенного коммунистического аппарата, очищенного несравненно, неизмеримо в большей степени от старого царского, буржуазного и мелкобуржуазного аппарата, чем тот, которым мы вынуждены пробавляться в остальных наркоматах»[48].

На самом деле это было преувеличение, да и гордиться было нечем. С точки зрения идеологической чистоты НКИД, да, эффектно выделялся, но навыков дипломатической практики там ни у кого толком не было и, главное, мало кого заботило получение таких навыков. Несомненной находкой был сам Чичерин, успевший, кстати, какое-то время поработать в МИД Российской империи. Он был «убежденным государственником, на первый план ставившим национальные интересы страны. Много лет участвуя в международном социалистическом движении, он не был чужим в политических кругах Коминтерна, Советской России и СССР, принадлежа к той части партийной элиты, которая обеспечивала историческую преемственность, особенно важную для внешней политики страны»[49].

Но один в поле не воин, и Чичерин отчаянно нуждался в помощниках с дипломатическим опытом или тех, кто обладал необходимыми способностями для овладения подобным опытом. В какой-то степени на эту роль подходили члены большевистской партии, прежде жившие и работавшие за границей, владевшие иностранными языками и обладавшие определенным интеллектуальным уровнем. Но все же им не хватало профильных знаний и к тому же зачастую (о чем уже шла речь) они рассматривали дипломатию как вспомогательный инструмент революционной борьбы, что не способствовало нормализации и улучшению отношений с зарубежными странами. Поэтому в НКИД стали брать прежних сотрудников царского МИД, которые по разным причинам решались на такой шаг[50].

Из глав российских миссий за рубежом в 1917 году только двое, Юрий Соловьев (временный поверенный в делах России в Испании) и Рольф Унгерн-Штернберг (поверенный в делах России в Португалии) предложили свои услуги советской власти, и только Соловьеву – уже после гражданской войны – удалось добраться до Москвы и поработать в НКИД. Из сотрудников среднего звена отметим Андрея Сабанина, Георгия Лашкевича и Николая Колчановского. Сабанин был заведующим Экономическо-правовым отделом НКИД, а Лашкевич и Колчановский – его сотрудниками. Все они являлись выпускниками Императорского лицея, иностранные дипломаты прозвали их «лицеистами» и высоко оценивали их профессиональную квалификацию «Эти три лицеиста работали у большевиков действительно не за страх, а за совесть», – писал Озолс[51].

До сих пор не ясны все детали появления Дмитрия Флоринского на советской дипломатической службе. Ведь он был не просто из бывших, а из тех, кто «запятнал» себя участием в Белом движении, словом, являлся врагом Советской власти. Но давайте по порядку изложим то, что известно.

Флоринский родился 2 (по новому стилю 14) июня 1889 года, в семье профессора Киевского университета Тимофея Дмитриевича Флоринского – известного русского филолога, профессора-слависта. Детей было четверо, три брата и сестра.

Дмитрий окончил 1-ю Киевскую гимназию в 1905 году, поступил на юридический факультет Киевского университета и в 1911 году получил диплом. Выпускную работу написал по теме «Подоходный налог», стал кандидатом на судебную должность и кто знает, как сложилась бы жизнь молодого человека, если бы министерству иностранных дел Российской империи не понадобилась «свежая кровь». Депутаты Государственной думы обращали внимание на кастовый характер мидовских кадров и предлагали разбавить их за счет представителей интеллигенции и среднего класса.

В результате МИД направил циркуляр во все российские университеты с просьбой подобрать кандидатов для принятия на дипломатическую службу, и ректор Киевского университета Николай Цитович рекомендовал Флоринского. Родители были против, наверное, из-за той же кастовости, не хотели, чтобы сын чувствовал себя неловко в окружении «белой кости». Кроме того, служба в МИДе предполагала большие расходы (одна экипировка чего стоила, и еще нужно было снимать хорошую квартиру, чтобы устраивать приемы), а платили мало. Только попав за границу, можно было получить приличный оклад, но для этого требовалось сначала поработать три года в центральном аппарате. Тем не менее, Флоринский решил рискнуть и явился на прием к директору Департамента личного состава МИД Владимиру Арцимовичу. Тот сразу согласился взять молодого соискателя, который, между прочим, был единственным, откликнувшимся на призыв. Других разночинцев, по всей вероятности, отпугнули финансовые проблемы и традиционная элитарность царского МИД.

Флоринский, уточнив размеры полагавшегося ему жалованья (50 рублей в месяц), ответил Арцимовичу отказом. Прозябать на такие деньги три года в столице, где цены намного опережали киевские, было немыслимо. Но заинтересованность в новых кадрах, видно, была высока, и Арцимович пообещал ускорить прохождение дипломатического экзамена, открывавшего путь к заграничным должностям, с окладом не ниже 250 рублей в месяц. Срок сократили с трех лет аж до нескольких месяцев, и уже в июне 1913 года Флоринский, успешно выдержав испытание, отбыл в посольство в Константинополе. Сначала на низшую должность «студента» (то есть стажера), а затем его повысили до атташе.

Он приобрел опыт практической работы, в том числе в консульствах в Самсуне и Алеппо. Затем его перевели в миссию в Софии, в Болгарии, а в августе 1915 года командировали вице-консулом в генконсульство в Нью-Йорке. Там молодой сотрудник в полной мере приобщился к светской жизни. По его словам, генконсул Михаил Устинов и консул Петр Руцкий тяготились светскими обязанностями и переложили на плечи Флоринского все обязанности по представительству.

Гораздо позже, уже будучи сотрудником НКИД, Дмитрий Тимофеевич сурово осуждал светские развлечения, хотя и не скрывал их притягательность. Утверждал, что еще отец удерживал его от «бесшабашной и пустой жизни», разъяснял «всю призрачность и суетность светских развлечений и кутежей, после которых остается душевная пустота и неудовлетворенность, сознание своей ненужности и разочарование»[52]. Учитывая ту роль, которую Флоринский играл в светской жизни Москвы в 1920-е годы, остановимся подробнее на его оценках.

«…Мне часто приходилось бывать в кутящих компаниях (к этому меня значительной степени обязывала служба), но я никогда не увлекался больше этими порою очень блестящими, порою просто порочными праздниками. Я скорее ими тяготился… и мирился с ними как с неизбежным злом, сводя свое в них участие к роли наблюдателя. Анализ и наблюдения в течение ряда лет научили меня должным образом расценивать блестящие приемы во дворцах, оргии в шикарных кабаках, счастье встреч с мировыми знаменитостями, любовь лицемерных светских барынь и распущенных деми-монденок[53], искренность товарищеских попоек, прелесть светских успехов»[54].