...В бараке ждала новость: Казанкина отправили в изолятор.

— За что?

— Чифирнули с Пряником. Забалдели, титан свернули... Погуляли.

Удача!

На следующее утро, убрав на складе, Сократ по пути к бараку завернул в курилку. Присел на скамейку, не спеша вынул папиросу, знаком попросил огня у курившего рядом заключенного. Затянулся.

— Павлик, — произнес старик, — мне нужно вставать на лыжи.

— Сдохнешь на первом километре, — проворчал заключенный, не глядя на него.

— Лучше сдохнуть на первом километре, чем на особом режиме.

— Чего-нибудь раскопали?

— Пришел один старый друг с этапа. У «кума» был два раза. Грозил порассказать обо мне...

— Кто такой?

— Ты не знаешь. Казанкин.

— Это плохо.

— Что плохо?

— Когда старые друзья мешают. В таких случаях лучше, когда человека не знаешь... Не так жалко, если с ним что случится.

— Нет, лучше все-таки кто-нибудь незнакомый. А теперь, значит, если мне прилетит выговор, то по твоей милости?

— Ну зачем так мрачно? Тебя только назначили. Какое-то время трогать не будут. Приглядывайся, вырабатывай стратегию...

Виктор Голубь сидел в кабинете начальника милиции, назначенного в этот отдел месяц назад. Это был его старый приятель Георгий Реук. Они уже сказали друг другу все, что положено сказать, когда люди встречаются после долгой разлуки, и теперь шла официальная часть. Голубь представился как куратор отдела по линии уголовного розыска, а Реук полушутя-полусерьезно соображал, какие это будет иметь для него последствия. И выслушав успокоительный ответ Голубя, заключил:

— Конечно, с одной стороны, хорошо, что ты наш куратор. Но, с другой, случись какая-нибудь нераскрытая тягомотина — и начнешь ты же мне руки выкручивать на предмет принятия эффективных мер. А не то, действительно — проект приказа придется готовить о моем наказании. Или как — отмажешь перед начальством по старой дружбе? — Реук хитро поглядел на друга.

— Отмазывать не буду, — серьезно сказал Голубь, — но ты не волнуйся. Если приказ придется готовить — и мне перепадет: как-никак, куратор.

— И на том спасибо, — кивнул Реук. Глянул на часы. — О! Сейчас селектор! Посиди, ты же их лучше меня знаешь. Погляди, как они на новое начальство реагируют.

Селектор начался с обычных сообщений начальников райотделов о происшествиях за истекшие сутки. Реук докладывал четвертым. По его отделу остались нераскрытыми две квартирные кражи.

— Раскроете? — донесся из динамика искаженный расстоянием металлический голос начальника управления.

— Есть зацепочный материал. Работаем, — осторожно ответил Реук.

— Конкретнее! — потребовал динамик.

— По первой краже установлен подозреваемый, — ответил Реук. — Видимо, день-два потратим на отработку его связей: дома его нет. А по второй — сложнее. Потерпевшая неделю была в отъезде, определить точное время кражи трудно. — Он секунду помолчал и добавил: — Примем все меры к раскрытию.

— Хорошо. Работайте. А по первой краже двух дней вам чересчур много. Завтра доложите о раскрытии. Две нераскрытые кражи за сутки — для вашего отдела слишком щедро. И потом, вас не тревожит большой остаток неразрешенных заявлений? Вы следите за этим?

— Слежу, Николай Борисович, я понял вас, — кивнул Реук, глядя в свои записи. — Пока среди этих материалов только один темный, но, видимо, через неделю раскроем. Есть перспектива. Люди работают.

— Смотрите, — начальник управления вызвал следующий райотдел.

Селектор закончился — началась планерка. Реук поднял начальника уголовного розыска.

— Слышали, что начальник управления сказал? — сухо осведомился он.

— Слышал, — кивнул тот. — Только, Георгий Максимович, подозреваемый этот — Телепнев — видимо, в район выехал. Он на комбинате работал, уволился за неделю до кражи. С сожительницей его вчера беседовали — говорит, что он частенько в район уезжал, а к кому — не знает.

— Там, чтобы вещи вынести из квартиры, по крайней мере троих мужиков надо, — Реук бросил ручку на стол. — Что вы уперлись в этого Телепнева? Ищите соучастников. На комбинате, где он работал, были? С соседями говорили?

— Не успели.

— Успевайте. Родственники у него где-нибудь есть? Наличие судимостей проверяли?

— Георгий Максимович, кража-то вчера вечером заявлена. А его вообще к ночи установили. Сегодня все, что вы говорили, сделаем. За день.

— За полдня! — Реук поднял палец. — За полдня, а не за день. После обеда доложите. Ну, а вторая кража?

— Здесь, по-моему, потерпевшая что-то недоговаривает. Соседи говорят — у нее какой-то мужчина квартировал до отъезда ее в командировку. А она отрицает, волнуется. Деньги у нее в шкафу под газетой были. Ничего не тронуто в шкафу, а денег нет. Будто кто-то знал, где они. И потом — фотоаппарат, костюм — все на месте. Только деньги и золотые вещи. Те тоже в укромном месте лежали. В серванте за вязанием.

— Займитесь женщиной. Обстоятельнее. Установите круг знакомых. И одновременно переговорите с ней еще раз. Может, она скрывает похитителя.

Голубь сидел возле двери и разглядывал приятеля. Реук выглядел погрузневшим, внушительным. Мало что осталось от того белобрысого веселого парня, с которым он встретился несколько лет назад на Туркане. Синий костюм, синий галстук, белая рубашка, запонки какие-то... сногсшибательные. Джентльмен. А лицо нездоровое. Мешки под глазами. Болеет, что ли?

— Теперь скажите, что мы в ближайшее время можем дать на раскрытие?

Начальник розыска достал записную книжку:

— Из прошлых месяцев пойдет грабеж... Три дела идут на прекращение... Экспертиза по двум запаздывает, а по третьему потерпевший не идет...

— Простите, мне это неинтересно, — перебил Реук. — Вы вчера то же самое говорили. Я потерпевшего на экспертизу не поведу, да и не ваша это забота: пусть следователи решают. Это — во-первых. Во-вторых: за счет прекращенных дел раскрываемость, разумеется, повысится, но ведь надо, как говорится, и честь знать. Четыре мартовские кражи совершены явно одной группой. Способ оригинальный: обворовываются квартиры последних этажей, только с английскими замками, проникновение с крыши на балкон. Что делается по этим кражам?

— Я вам отдельно доложу. Примеряем сейчас группу одну.

— Вечером со всеми материалами зайдете ко мне. Что еще на раскрытие?

— Сейчас задержали группу по хулиганству. Видимо, пойдут апрельские грабежи. Но это не раньше, чем через неделю: надо проверить связи, сделать обыски...

— Садитесь, — махнул рукой Реук. — Вы все-таки определитесь для себя. У меня ощущение, что у вас на сегодняшний день нет четкого плана работы. Есть задержанные — работаете. А если нет? Будете ждать, когда кого-нибудь задержат? И потом... — он поморщился. — У вас что там в кабинетах творится? Усилители, трансформаторы... двигатели чуть ли не от самолетов, тряпки какие-то... Предупреждаю: если завтра хотя бы в одном кабинете увижу эти... шмотки... Сдать в нашу камеру хранения сегодня!

— Но это вещдоки, — проговорил тихо начальник розыска. — Люди работают с ними.

— Хорошо, — Реук набрал номер телефона. — Виктор Сергеевич, это я... здравствуйте. У вас там в углу, возле окна лежит... Да-да, она. Возьмите и несите сюда. Ну, куда — сюда, ко мне.

В дверь постучали, зашел инспектор уголовного розыска с ракеткой под мышкой.

— Откуда у вас ракетка?

Инспектор недоуменно посмотрел на Реука:

— Она... вы велели принести. Весной обыск был у Сверчкова, многокражника. Все вещи потерпевшие опознали, а эту... И Сверчков не помнит, где украл... Вот, лежит в кабинете.

— Так. Передайте ракетку начальнику уголовного розыска и можете быть свободны.

Когда инспектор ушел, Реук повернулся к начальнику уголовного розыска:

— Вещдоки, говорите? Работают с ними? Повторяю: до завтра кабинеты не очистите — всё, до последней тряпки, прикажу отнести к вам на стол. А потом посмотрю, что вы будете делать.