Айолин понимал, что выглядит со стороны довольно мрачной и зловещей фигурой, и утешением ему была любовь жены и дружба короля, а так же поддержка старых друзей, которых он обрёл когда-то на службе королю Арману. Он вовсе не чувствовал себя вершителем судеб, он просто анализировал факты и обсуждал их с королём, который был достаточно умён и образован, чтоб иметь по всякому поводу своё мнение. Жоан далеко не всегда соглашался с ним, и часто соглашался лишь после долгой беседы под давлением весомых аргументов. Но кому было дело до их частных бесед, если все видели рядом с юным королём его вечного спутника, облаченного в чёрный бархат? И не проще ли было решить, что этот замкнутый смуглый человек вертит королём так же, как и придворными партиями, уверенно лавируя между ними и ловко выстраивая свою стратегию при дворе. Он уже начал ощущать, как меняется отношение к нему окружающих, некоторые стали держаться настороженно и отчуждённо, другие же наоборот стремились сблизиться с новым фаворитом, но за их дружелюбными масками он чувствовал раболепство и корысть. Он уже знал, что за его спиной шепчутся, и кто-то усиленно распространяет о нём лживые слухи. Он устал от всего этого, понимая, что его положение пока ещё держится на тех, кто не забыл о его подвигах в прошедших войнах, и знает его по былым сражениям под знамёнами Армана-Миротворца. Но память о тех заслугах постепенно меркла в свете той роли, что приписывалась ему теперь.
Он устал от всего этого, и всё чаще ему хотелось забрать жену и маленького сына и уехать в свой замок, стоящий среди диких лесов и низких гор далеко на юго-востоке. Но он знал, что пока ещё нужен королю, и ему приходилось смирять свою обиду и продолжать начатое им вместе с Жоаном дело.
И в этот поздний час он желал лишь одного: вернуться, наконец, в свой дом, похожий на маленький замок, обнять любимую жену и поцеловать трёхмесячного Айорверта, пусть даже его пришлось бы ради этого вытащить из резной колыбели. Но перед ним лежала стопка донесений от чиновников, проверявших расходные записи казначейства, где они скрупулёзно и бесстрастно расписывали суммы, выданные без оснований по личному приказу короля его приближённым, а также выявленные растраты, приписки и откровенное воровство былых фаворитов. А, значит, нужно было изучить всё это и представить королю подробный список того, что может быть так или иначе возвращено в казну, и кто должен быть наказан за то, что запустил руку в королевские сундуки. Со вздохом он потёр лоб и снова склонился над бумагами.
Он закончил, когда уже на восточном горизонте появилась бледно-жёлтая полоса рассвета, и за окнами послышались сонные голоса служанок, переговаривавшихся о чём-то с ночными караульными, возвращавшимися в казармы. Сунув свои заметки в сафьяновую папку, Айолин расправил затёкшие плечи и потянулся. Ему нужно было хотя бы несколько часов отдыха. Конечно, он мог бы отправиться в предоставленную ему расположенную рядом с кабинетом спальню, но желание увидеть Иоланду и малютку-сына пересилило. Поднявшись, он снял с вешалки бархатный плащ и вышел из кабинета.
Улицы города только начали оживать, ещё погружённые в голубые предрассветные сумерки. Негромкий стук копыт лошадей, медленно идущих по брусчатке, раздавался в тишине. Айолин сидел в седле расслаблено, скользя вокруг рассеянным взглядом, и всё ещё обдумывал те меры, которые предложит королю в отношении казнокрадов. Дело осложнялось тем, что среди них были весьма влиятельные люди и даже родственники королевской семьи, а, значит, действовать придётся с осторожностью, но достаточно твёрдо, чтоб не допустить подобного в будущем.
Он давно заметил впереди, в конце широкой улицы, ведущей от городских ворот к дворцу, группу всадников. Отметив, что ворота уже открыты, он вернулся к своим размышлениям, и только подъезжая к узкой улочке, ведущей к дому, он, наконец, обратил внимание на всадника, ехавшего ему навстречу. Вернее, это была всадница, которая сидела на высоком белом коне редкой красоты. Она была одета во что-то голубое, и её голова была покрыта серебристой тканью. Увидев это, он придержал коня уже на повороте, с любопытством глядя на неё, но чем ближе она подъезжала, тем шире открывались в изумлении его глаза.
Незнакомка выглядела странно, и при этом от неё трудно было отвести взгляд. Её голубое одеяние было из многослойного шёлка, расшитого жемчугом и серебром. Мужское седло отливало платиновым атласным блеском и на нём причудливо извивались странные узоры. Из-под длинного подола виднелись голубые сапожки из тиснёной кожи с загнутыми носками и узорчатыми каблучками. То, что он сперва принял за покрывало, на самом деле было её волосами, длинными, прямыми, серебристо-пепельного оттенка, перевитыми синими лентами с нашитыми на них перламутровыми бляшками. Длинная чёлка падала ей на глаза, и хоть такая причёска не подобала знатной даме, она невероятно шла ей. Но самым удивительным и прекрасным было её лицо, светлое, но не бледное, с нежным свечением румянца на круглых щёчках. Узкий девичий подбородок делал её личико похожим на сердечко, маленький аккуратный носик, нежные алые, подобные бутону губы и глаза… Айолин никогда не видел таких глаз. Они были узкими и вытянутыми к вискам, напоминающими формой листья ивы, с чуть опущенными вниз внутренними уголками и изысканно приподнятыми внешними, они поражали странной гармонией, их дополняли красиво изогнутые чёрные брови, не слишком широкие, но и не тонкие. И в довершение всего, когда, поравнявшись с ним, красавица скользнула по его лицу равнодушным взглядом, он увидел, что радужка этих необычных глаз отливает старой бирюзой, то ли ещё голубой, то ли уже загадочно зелёной, глубокой, как воды омута, и мерцающей, как поверхность воды в ясный день.
Она проехала мимо, и за ней проследовали четыре всадника на вороных конях. Они были в таких же странных многослойных одеждах, и он, обернувшись, увидел только их длинные, чёрные, прямые волосы, украшенные косичками и филигранными гребнями. Их лиц он не успел разглядеть, но можно было не сомневаться, что у них такие же скуластые открытые лица и узкие блестящие глаза. Он уже видел такие. Наверно, они были из того же племени, что и господин Джинхэй, так внезапно исчезнувший личный телохранитель короля Ричарда, грозный варвар, внушавший окружающим священный трепет.
Наконец, он заметил, что всё ещё находится у въезда в переулок, и его озадаченный задержкой конь нетерпеливо переступает копытами по грязному булыжнику, а оруженосец Алед и три всадника охраны так же поражённо смотрят вслед странной процессии.
— Поехали, — скомандовал Айолин и тронул коня с места, въезжая в переулок.
И в тот же миг впереди что-то ослепительно сверкнуло, раздался оглушительный грохот, и огненная волна смела коня и наездника. Вылетев из седла, Айолин ударился о стену дома на другой стороне улицы и упал на брусчатку. Он даже не успел испугаться и почувствовать боль, мгновенно потеряв сознание.
По прошествии нескольких дней Марк де Сегюр подъехал к городским воротам Сен-Марко. Он был измотан не только дальней дорогой, но и всей этой тяжёлой поездкой, наполненной бессонными ночами, утомительными допросами, напряжённой погоней по горам и ожесточёнными поединками с далеко не безобидными противниками. К тому же болела раненная правая рука, забинтованная чистой белой тканью и висевшая теперь на перевязи. Его скулы заросли тёмной щетиной, обычно коротко подстриженная серповидная борода отросла, длинные густые волосы засалились, и тело чесалось под плотной тканью запылённого бархатного камзола. Позади за ним следовал молчаливый и такой же измученный Шарль.
Стражники у ворот узнали их и слегка оттеснили в сторону вереницу входивших в город путников и всадников, чтоб дать им проехать без задержки. Потом они влились в поток горожан, двигавшихся по широкой улице в сторону дворца.
— Поезжай домой, — приказал Марк, чуть придержав коня возле рыночной площади, где стоял его дом, украшенный лепниной, среди которой белели неровные пятна от сбитых чужих гербов.
