Рядом с Марком, рассеянно следившим за происходящим на улице, в старом кресле устроилась его пожилая тётушка. На ней было простое суконное платье и наброшенная на плечи плюшевая шаль, которую, правда, дополнял новый кружевной чепец.

В отличие от племянника она не интересовалась происходящим на площади, где вокруг помоста уже теснились торговцы и мастеровые, стояли кареты и портшезы, а также в окружении слуг скучали знатные особы, решившие прогуляться ранним утром, чтоб поглазеть на казнь. Она много раз видела из своего окна, как сооружались эшафоты, а потом под крики толпы свершались казни и, порой куда более жестокие, чем простое повешение.

Она украдкой поглядывала на племянника, всё ещё до конца не веря в то, что этот мальчик, сын её беспутного братца всё-таки добился успеха в жизни. Однако щедрые подарки и оплаченный им ремонт старого дома были для неё куда более убедительным доказательством его благополучия, чем наряды и драгоценности его жены.

— Что тебя привлекло в этом зрелище? — ворчливо спросила она, покосившись на него. — Тебе совсем нечем заняться на службе у короля, и ты явился сюда, чтоб смотреть, как вешают очередного разбойника?

— У меня здесь есть ещё одно дело, тётушка, — отозвался он, не вникая в детали.

Тем временем на деревянный помост, на котором возвышалась виселица, вывели Этьена Дюбуа, он был бледен и худ, его лицо заросло тёмной щетиной, но он с вызовом смотрел по сторонам. Оглядев толпу, Марк не заметил возле эшафота никого из членов его семьи. К тому же ни король, ни один из его друзей и сановников не явился, чтоб увидеть эту казнь. Да и вышедший на помост чиновник суда зачитал приговор скороговоркой, и его простуженный скрипучий голос был слышен только тем, кто стоял в первых рядах. Палачи торопливо накинули на шею приговорённого петлю и, тут же вздёрнули его вверх. Всё было сделано быстро и буднично. Король не пожелал отметить уход из жизни этого никчёмного человека, как, сколько бы то ни было, значимое событие.

Уже спустя несколько минут зрители начали расходиться, но темой их разговоров была не казнь кого-то, чьё имя они даже не расслышали, а куда более приятные и важные вещи. Марк вздохнул, глядя на покачивающийся над площадью труп, и закрыл створки окна.

— Мне пора, тётушка, — произнёс он и наклонился, чтоб она могла поцеловать его в лоб. — Надеюсь, вы вскоре навестите нас. Мадлен будет рада.

— Она милая женщина, но неужели ты не мог присмотреть себе девицу? — привычно заворчала она, а он, не обращая на это внимания, вышел из гостиной и по скрипучей лестнице спустился вниз.

Пройдя по быстро пустеющей площади мимо эшафота, он свернул за здание магистрата и подошёл к мрачному приземистому зданию с решётками на узких оконцах.

Жерар Монсо в это время сидел у одного из них и меланхолично перелистывал старый томик стихов. Он уже знал, что его бывший хозяин маркиз де Гобер, хоть и был лишён всех милостей короля, всё же избежал наказания за свои злодеяния и был изгнан в свой замок где-то далеко на севере. Монсо вовсе не жалел о нём, признавая, что этот человек не заслуживал его верности, и был благодарен хотя бы за то, что его самого не заставили отвечать за покушение на Делвин-Элидира и другие проделки де Гобера. Однако вынесенное ему наказание и без того оказалось для него непосильной ношей. Большой штраф и компенсация маркизу Делвин-Элидиру мгновенно поглотили его скромные сбережения и личное имущество, и он ещё остался должен столько, что и представить себе не мог, как можно рассчитаться с такими долгами. Потому он со свойственным ему философским спокойствием смирился с тем, что проведёт остаток жизни в тюрьме, где над его головой хотя бы будет надёжная крыша, и он сможет получать скудное, но регулярное питание за счёт благотворителей, поддерживающих несчастных узников.

Он был уверен, что его жизнь закончилась вместе с жизнью его обожаемого юного сына, а последующие деяния были ошибочными и лишили его права на снисхождение, как людей, так и богов. У него не было друзей, живых родственников и вообще никого, кто вспомнил бы теперь о нём, и потому он очень удивился, когда к нему подошёл пожилой тюремщик и сообщил о посетителе.

В небольшой полуподвальной комнате, куда его привели, он увидел барона де Сегюра, изучавшего выцветший гобелен на стене, а возле высокого оконца стоял начальник тюрьмы и, подслеповато щурясь, просматривал какие-то бумаги, держа их на расстоянии вытянутой руки.

— Всё в порядке, ваша светлость, — наконец, кивнул он, обернувшись к де Сегюру, и, почтительно поклонившись, добавил: — Он ваш.

Пройдя мимо Монсо, он удалился, а де Сегюр, взглянул на узника.

— Что ж, выглядите вы неплохо, — одобрительно кивнул он. — Впрочем, ваше заточение было недолгим.

— Оно меня не так чтоб утомило, — признался Монсо, — поскольку предоставило мне время для размышлений, для чего раньше я был слишком занят. К сожалению, у меня здесь нет возможности писать, а в остальном я совершенно доволен своим теперешним положением.

— В таком случае, мне даже немного жаль прерывать его. Вы прямо сейчас можете покинуть тюрьму, поскольку ваши долги перед короной и маркизом Делвин-Элидиром уплачены. Однако вы не можете считать себя свободным, поскольку двух ваших кредиторов сменил один, и вы по-прежнему должны. У вас есть выбор: либо вы остаётесь здесь, либо выходите и начинаете отрабатывать свой долг.

— Вы собираетесь отправить меня в рудники? — с иронией спросил Монсо.

— Не думаю, что от этого будет прок, — возразил барон. — Я полагаю, что от вашего пера будет куда больше пользы, чем от кирки и лопаты. Мне нравится ваш стиль и ваш почерк, я знаю, что вы умеете хранить тайны и, полагаю, цените хорошее отношение. Я предлагаю вам место секретаря. Если вас устроит это предложение, то вы получите кров в моём доме, а ваше жалование, хоть и урезанное вполовину, будет вполне достаточным для достойной жизни. Итак?

Монсо задумчиво смотрел на него.

— Вы действительно заплатили мои долги и предлагаете мне стать вашим секретарём? — наконец, спросил он. — После того, как я служил преступнику и был причиной многих неприятностей вашего друга?

— Вы поехали бы сюда из Лейдена по приглашению де Гобера, если б знали, в какие дела он вас втянет?

— Конечно, нет! — воскликнул Монсо. — Я просто стал заложником этой ситуации, и, дав ему клятву верности, уже не мог от неё отказаться.

— Вам просто не повезло, — де Сегюр извлёк из ножен длинный узкий кинжал и осмотрел его клинок. — Видите это искусно сделанное оружие? Я заказал его, ещё будучи простым рыцарем при короле Армане. Многие годы этот стилет был со мной, он помогал мне исполнять мою работу и защищал меня от врагов. К тому же он столь же красив, сколь и смертоносен. Это мой любимый кинжал, который я всегда ношу с собой. Но недавно его украли у меня, и один мерзавец заколол этим благородным клинком другого мерзавца, пытаясь при этом обвинить в этом преступлении меня. Скажите, должен ли я после этого возненавидеть этот кинжал и выбросить его в сточную канаву?

— Я понял вашу метафору, господин барон, — сдержанно улыбнулся Монсо.

— А если так, то я жду вашего ответа. Готовы вы дать мне клятву верности и служить мне так же преданно, как служили вашему прежнему хозяину? Я понимаю, что после того, как он обошёлся с вами, вы не склонны доверять кому-либо, но я вынужден требовать от вас такой клятвы, поскольку работа у меня будет связана с государственными секретами, касающимися как дел тайной полиции, так и личной жизни короля и его приближённых. Если вы её нарушите, то вас будет ждать смерть, но я знаю, что вы не склонны к нарушению клятв. Решение нелёгкое. Готовы ли вы принять его? Особенно, если учесть, что здесь вам так спокойно и безопасно.

— Мой сын вряд ли хотел бы, чтоб его отец умер в долговой тюрьме, — проговорил Монсо, немного подумав, — но он был бы счастлив, если б узнал, что я служу барону де Сегюру, отвага и благородство которого в военном походе вызывали восхищение не только у оруженосцев, но и у рыцарей. Хранить тайны короля — что может быть более достойным служением? Я согласен служить вам, ваша светлость, и принесу любые клятвы, какие будут вам угодны.