– Зачем я спрашиваю тебя, я ведь и так знаю. Ты – страх, сотканный из лоскутов семейных драк, горького одиночества, несчастливого случая. Ты пропитана слезами, кровью незаживших ран, керосином, воздавшим тебе по заслугам. И пусть все мое естество стремится простить тебя – ведь таково мое назначение, – но ничто не может оправдать твои бессмысленные злодеяния. Ты – зло, пускай и порожденное несправедливыми испытаниями. Зло собственного творения, свободное от мук совести.

Она была не права. Теперь мою душу переполнял стыд, ноги подкашивались от отчаяния. Я упала на колени перед стайкой детей и заглянула в лицо каждого. Черепа с выклеванными глазами болтались на тонких позвонках, а внутри них съежился иссохший мозг, не подававший признаков жизни. Мне явилось давно забытое чувство, хотя раньше я настойчиво убеждала себя, что оно и так живо во мне – раскаяние. Как оказалось, его ни с чем не спутать, особенно когда знаешь, что искупить ошибки уже не выйдет. Дети стояли молча, не слыша и не видя меня, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пребывая не в нашем мире. Их безмолвность выражала самый страшный приговор, тем не менее я обняла каждого – каждого из двенадцати детей. Наверное, я просто надеялась на ответ хотя бы от одного из них – на плевок в лицо или презрительную ухмылку. Но никто не нарушил лесную тишину, кроме Лидии.

– Хорошо, я вижу проблески скорби. Есть шанс, что не все потеряно, – закивала она, с усилием делая голос суровее: он явно дрожал из-за нахлынувших чувств. – Вставай, есть разговор.

Она щелкнула пальцами, и дети побрели обратно под корни дуба, который снова их приподнял, а затем прижал к земле, обняв тела. Лидия вручила мне курительную трубку, чтобы я смогла отвечать, и приступила к «собеседованию»:

– Тебе знакомо выражение «Небесная Канцелярия»? – услышав мое «угу», она продолжила: – Отлично, тогда назовем ее так. В миру мы все ее так и называем. Наш дружный коллектив как никогда нуждается в сотрудниках – у нас страшная нехватка рук. Руководство заседает там, в самом центре… – она запнулась и показала на небо, – да-да, прям наверху, вон там. Но тебе эти детали не особо нужны: работенка предстоит в основном полевая. Туда, – она снова показала наверх, – я сама буду доносить о твоих провалах или успехах.

Я не сдержалась и робко перебила ее, выдыхая дым:

– А чем предстоит заниматься?

Она недоуменно посмотрела на меня, как смотрят на того, кто слишком многого просит, и надменно распрямила плечи:

– Это мы обсудим наверху, но позволь объяснить тебе кое-что. Выбор у тебя невелик, дорогая. Сейчас я забрала тебя подальше от людей и даровала зрение, но если вынудишь меня уйти, я заберу его с собой. Пока ты не чувствуешь голода, но это лишь пока – в загробности метаболизм замедлен, но не мертв. Также ты смертоносна для любой живой твари, которая прикоснется к тебе. И каждая из них, убитых тобой, пускай и по случайности, будет донимать тебя в кошмарных образах, наводняющих твое сознание. Держу пари, уже через год ты потеряешь рассудок: кошмарные сны сплетутся с реальностью, а твой рацион питания составят крысы и вороны с кладбища. Кости тоже будут изнашиваться до тех пор, пока не распадутся на части, и уже не смогут таскать твой скелет. Однажды ты упадешь и никогда больше не сможешь подняться, при этом ты продолжишь все чувствовать. Я же предлагаю тебе относительную свободу. Ты сохранишь нынешний облик, будешь скрыта от глаз большинства людей и неприкосновенна до тех пор, пока хорошо выполняешь задания. Словом, будешь искупать свою вину служением высшим инстанциям. Одно отклонение от приказа – и, имей в виду, я уполномочена тебя уволить. После неопределенного испытательного срока посмотрим, может быть, войдешь в штаб.

Я не рассчитывала услышать что-то получше, так что искренне обрадовалась озвученным условиям. От любопытства меня распирало, поэтому я не удержалась и робко, издалека, спросила:

– Выбор у меня и правда невелик, вы правы. Только не подумайте, что я сомневаюсь, и не сочтите за дерзость… но – почему? Почему мне дарован второй шанс? Ведь кому, как не мне, каждодневно сгорать в пламени собственных грехов?

Девушка помолчала, рассматривая свои аккуратные светящиеся башмачки, перепачканные в земле. Затем улыбнулась и произнесла:

– Обыкновенная случайность, дорогая. Считай, что тебе повезло. У нас и правда бесконечная текучка: мало кто справляется даже под угрозой навсегда попасть в ад. А ты просто умерла в удачное время, когда работодатель очень нуждается в кадрах. Так что если по рукам, то – в путь. Только для начала, – она щелкнула пальцами, и в них появилась черная шляпа с вуалью, – давай закроем этот безобразный голый череп.

Она надела мне головной убор, и в ее взгляде блеснуло предвкушение визита туда, где она частенько бывает. Видно было, что она чувствовала облегчение, то ли от того, что увидела мое искреннее раскаяние, то ли от того, что выполнила порученное дело. Тем же способом, которым мы добирались до леса, мы перенеслись «наверх». Что случилось там – уже не для твоих ушей… да и не для чьих-либо: я подписала соглашение о неразглашении. Скажу лишь, что мне выдали новую одежду и придумали прозвище – Дарлинг, чтобы мое старое имя больше не всплывало. А «Дарлинг», к тому же, звучит иронично – это ведь последнее слово, которое мне сказал муж перед смертью. Наверху вообще любят пошутить, порой даже цинично. В конце концов, меня приняли в штат и наделили кое-какими полномочиями. Сейчас я как раз выполняю одно из своих поручений: знакомлю тебя с чувством страха.

Конец!

Мы с дамой, то есть с Дарлинг, погрузились в тишину. К концу истории я даже немного заскучала из-за непонимания, к чему весь этот сказ. Моя комната ожила, наполнившись звуками: вернулись трели сверчка, тиканье часов. Под окнами расположилась группа гуляющей молодежи, и их разговоры доносились аж до нас, находившихся на последнем этаже пятиэтажного дома. Хоть я и пришла в себя, ни один вопрос не озарял мою голову. И давайте на чистоту: только тот, кто никогда не сталкивался с мистикой, может уверенно сказать, какие вопросы бы заготовил на случай визита полуживой сущности. Мой вопрос снова прозвучал глупо, зато интерес был неподдельным:

– Так вы когда-нибудь ели их?

– Кого, детей? – смутилась дама.

– Ворон и крыс! – тоном нетерпеливого учителя, объясняющего очевидные вещи, ответила я.

– А-а, доводилось, да. Но в загробности для меня все на один вкус. Рецепторы у меня теперь немножко… с дымком, – раскатисто рассмеялась гостья.

Покашляв, она досмеяла невысмеянное и с минуту посидела, глубоко задумавшись.

– Послушай, Фрея. Должно быть, цель моего визита не очень тебе ясна, – она встала и подошла к окну. – Ты не хочешь прослыть маленькой трусихой, это мне понятно. Только вот бояться – не значит трусить. Думаешь, взрослые не боятся? Ха, еще как! Просто скрывают. Страх – главное первобытное чувство, которое буквально вшито в, как там у вас ее называют? ДНК! Да, ДНК каждого смертного. Не будь страха, человечество бы вымерло. То, что я явилась тебе, означает лишь одно: теперь ты достаточно взрослая, чтобы самостоятельно оценивать опасность и уберегать себя от нее. Я здесь, чтобы защитить тебя, а не бесцельно пугать. Иногда, в самые неожиданные моменты, я буду навещать тебя. Без стука и приглашения. Порой – когда действительно не помешает осторожность, а порой – когда неизведанность будет затмевать твой разум своей загадочностью.

Дарлинг бесшумно опустилась на пуфик возле моего пианино и провела пальцами по пыльным клавишам – в подготовке к Пасхе у меня не нашлось времени музицировать.

– Ты не против? – она взмахнула руками и застыла, ожидая моего разрешения опустить их на клавиатуру. – Мало у кого из моих подопечных имеется толковый инструмент.

– А мы никого не разбудим? – обеспокоилась я.

– Ну-у, разве что мотыльков, – по-доброму усмехнулась женщина, – Не переживай, крошка. Позволь тебя убаюкать, раз уж я потревожила твой сон.