К счастью, хотя бы жилищный вопрос меня не тяготил: когда после совершеннолетия ты должен любезно уступить свою койку в детском доме другому ребенку, которому также не повезло расти в казенных стенах, государство обеспечивает тебя квартирой, и это – единственный плюс быть сиротой, если такая риторика вообще имеет моральное право на существование. Льготного сертификата мне хватило на угловую однокомнатную хрущевку на пятом этаже в сильно отдаленном от центра районе. Но я полюбила свою квартиру всей душой: она подарила мне долгожданное уединение, о котором я не могла даже мечтать, проживая в комнате на шестерых все свое детство. К слову, замечательная хозяйка квартиры, узнав, что из имущества у меня только спортивная сумка с личными вещами, любезно оставила мне почти всю мебель и даже посуду. Правда, бытовую технику она забрала, и почти два месяца я жила без холодильника, благо, на улице была лютая сибирская зима, и хранить продукты вполне можно было на балконе.

Мой брат Томас пошел другим путем. Импульсивный и нетерпеливый по своей природе, сразу после выпуска из школы и стен детского дома, он устроился работать в автосервис, на подхвате у механика. Как и многие его приятели, он не хотел ни дня тратить на обучение в надежде на будущие перспективы. Ему всегда хотелось всего и сразу – независимости, свободной, разгульной жизни, собственных, пусть даже микроскопических, денег, которые можно тратить по своему усмотрению. Он съехал из детского дома в собственное жилье на три года раньше меня, и я частенько оставалась у него с ночевкой, чтобы хоть немного отдохнуть от опостылевшего коллективного сожительства. Мы были действительно очень близки – как два волчонка, оставшихся без мамы-волчицы, мы стали друг для друга всем – поддержкой, опорой, защитой и безусловной любовью самых родных существ.

Все изменилось, когда Томас встретил девушку и окончательно, бесповоротно влюбился в нее. Девушка по имени Валерия явно из другого круга, параллельного тому, в котором живем мы, – дочь богатых людей, тусовщица и оторва. Они вообще не должны были встретиться. Но это было так похоже на Томаса – вечно он замахивался на что-то недоступное, явно ему не подходящее, но ублажающее его непомерные амбиции. Наше общение и его заинтересованность моей жизнью почти сошли на нет, уступив место его отношениям с девушкой, но я не обижалась и не ревновала, с пониманием относясь к силе его влюбленности. Однако, с каждой встречей, которые становились все более редкими, я видела, что он теряет себя уже не просто в переносном смысле. Валерия, с которой мы так и не познакомились, пристрастила его к наркотикам. Ни одна из сотни моим попыток повлиять на брата не увенчались успехом: он таял на глазах, все глубже зазасываемый в болото страшной зависимости.

Я практически не помню ничего из событий годичной давности: организовывать похороны Томаса помогала администрация детского дома и моя начальница Ирина Львовна. Моя память любезно блокирует травмирующие воспоминания, но я все же помню свою тотальную прострацию и нестерпимую боль, застилающую ясность ума: осознание того, что я осталась совсем одна на белом свете, убило меня, и кажется, я до сих пор все еще немного мертва. Признаюсь, я не проронила ни одной слезы – я не умею плакать, как бы ни хотелось порой. Кстати, на похороны брата упомянутая Валерия не явилась – очевидно, эти отношения значили для нее совсем не то же самое, что для Томаса.

Едва я понемногу начала приходить в себя, как оказалось, что в наследство от брата мне достается не только его квартира, заложенная в банк, но и куча долгов и микрозаймов. Он так старался впечатлить свою девушку и соответствовать ее уровню, что додумался шиковать на заемные под бешеный процент деньги. Иными словами, он жил так, словно знал, что отдавать долги ему не придется.

Мои интересы как ответчика в суде представлял мой друг Кирилл. По сути, это был один из первых его опытов ведения реальных дел после выпуска из юридического университета, поэтому когда мы проиграли по всем фронтам и частям банковского судебного иска, у меня не было даже мысли обидеться на него, тем более, что за свою помощь он не взял с меня ни копейки.

– Что, салат невкусный? – мягкий голос Кирилла вырывает меня из размышлений, и подняв глаза, я натыкаюсь на встревоженный взгляд серо-зеленых глаз. Кирилл Покровский – мой единственный друг, крепкая взаимная привязанность с которым появилась с самого первого класса, когда мы оказались за одной партой. Спустя пять лет после окончания школы мы все еще плотно общаемся и частенько выбираемся в бистро вместе пообедать, и он всегда безошибочно определяет мое настроение по аппетиту. Сегодня я вяло ковыряюсь вилкой в салате из свежей капусты, не в силах запихать в рот хотя бы небольшую порцию.

– Нет, салат вполне нормальный, – отзываюсь я. – Тогда что не так? – друг откладывает вилку и внимательно смотрит на меня, – рассказывай!

Пару секунд под по-юридически проницательным взглядом Кирилла я колеблюсь: грузить его своими очередными проблемами немного неловко. Но с другой стороны, зачем еще нужны друзья? Разве не для того, чтобы разделить с тобой все переживания, включая не самые радостные? Так уж сложилось, что ему не повезло заиметь в подругах настоящую, патологическую неудачницу.

– Один человек говорил со мной… Он сказал, что мой брат взял у него деньги в долг, – начала я максимально повседневным тоном, будто это не по моему телу бегут мурашки от одной только мысли об этом, – а отдавать вроде как придется мне.

– Пф, – Кирилл деловито закатил глаза, едва дав мне договорить, – если у них была только устная договоренность, не подтвержденная никакими расписками, то ты никому ничего не должна. В этой ситуации закон на твоей стороне, – Кирилл победно просиял, уверенный в своей правоте.

– Ты уверен? – видя его непоколебимую решительность, я, признаюсь, испытала некоторое облегчение.

– Ц, это же основы юридической грамотности, – цокнул он, – Юриспруденция! – я не смогла сдержать улыбку, – А, кстати, что за чувак? Он представился? – как будто между прочим продолжил он.

– Да… Владислав… Князев… вроде бы, – ответила я, жуя хрустящую капусту. В этом бистро она такая вкусная, пряная и остренькая. Совсем не похожа на то мягкое бесвкусное месиво, что подавали в столовой детского дома. В тот момент, когда из моего рта вылетели буквы, образующие фамилию моего «кредитора», Кирилл замер, не моргая. и порция вязкого картофельного пюре, на секунду зависнув на вилке, со шлепком плюхнулась в его тарелку.

– Ты ничего не путаешь? – уставился он на меня своими серо-зелеными глазами, которые заметно округлились.

– Не путаю… Владислав Князев, темноглазый брюнет на Ленд Ровере с личным водителем.

– О Боже, – Кирилл схватился руками за голову, и его реакция начала меня здорово нервировать. – Твой тупоголовый братишка влез в долги к самому Князю! Не могу поверить!

– Эй, выбирай выражения, – возмутилась я.

– Ты хоть знаешь, кто это такой? – продолжил Кирилл, перейдя на два тона ниже, будто речь зашла о чем-то секретном и опасном.

– Очевидно, что не знаю, и знать не особо хочу, – изо всех сил я стараюсь сохранять спокойствие. – Князь – это местный пахан…, – встретив в моих глазах полное непонимание этого термина, Кирилл продолжил, – Ну типа смотрящий, авторитет всего округа… Опасный тип… Ты даже не представляешь, насколько.

В голове я начала прокручивать все, что знаю об этом человеке: он явно богат, очевидно красив, обладает завидной выдержкой и не мелькает в нашем клубе, а значит, в круг его интересов не входят пляски полуголых девиц вокруг шеста. С таким же успехом он мог бы быть и бизнесменом, и чиновником, и даже полицейским, но именно прожигающий насквозь взгляд выдает его принадлежность к чему-то другому. Кроме того, далеко не у каждого бизнесмена есть собственный громила-охранник.

– Ну а как же то, что закон на моей стороне? – спросила я, отпив горячего капучино. – Как же твоя хваленая «юриспруденция»?! – я не хотела, чтобы моя интонация звучала настолько саркастично, но вышло именно так.