Леночкины мысли путаются, голова опускается все ниже и ниже. И вот она уже крепко спит, положив усталую голову на стол.
Галина Владимировна тихо входит в комнату, набрасывает на Ленины плечи платок, подходит к Тане.
Таня лежит плотно закрыв глаза, пунцово-красная, пышущая жаром и все бормочет, бормочет. Плохо, ох, плохо! Бедные девочки! На глазах у веселой хохотушки выступают слезы.
Она берет пузырь для льда и выходит в кухню. Миша мгновенно просыпается.
- Что-нибудь нужно? Как Чижик? Не лучше?
- Всё так же. Принеси-ка, Миша, снегу.
Миша выскакивает на улицу и возвращается с полным пузырем.
И снова тянутся и тянутся часы, заполненные тревогой и страхом, сжимающим сердце.
Наконец рассвет. Вдруг чьи-то быстрые шаги послышались на крылечке. Дверь распахнулась. Ни пороге - Власьевна, одетая по-дорожному. И в лице у нее что-то такое, что Миша сразу вскакивает и громким шепотом зовет:
- Галина Владимировна! Галина Владимировна, пойдите сюда!
- Что такое, Власьевна? Что-нибудь случилось?
- Лекарство, лекарство, которое нужно... как его зовут?
- Сульфидин!
- Да, да, позвонили из района. Достали, сколько нужно. Сейчас еду на МТС, оттуда обещали дать грузовик. Я быстро обернусь, Елене Павловне скажите!
И Власьевна исчезает.
- Галина Владимировна,- спрашивает Миша взволнованно,- значит, теперь Чижик будет жить?
- Будет, Мишенька, непременно будет! - говорит Галина Владимировна и кладет руку на плечо Миши.
Сколько у нее родни
Таня, похудевшая, бледная, сидит на кровати. Ей еще трудно шевелиться, трудно держать книгу в руках, да и от чтения она быстро устает. Всего приятнее лежать спокойно и смотреть в окно.
А окно оттаяло, и за ним бледно-голубое, словно выстиранное небо. Такое же слабенькое, как Таня, солнце заглядывает в комнату. Звенит и звенит капель: "Динь, динь, дон!" Какая-то пичужка робко чирикает подокном. Наверное, зяблик. С неба падают трубные звуки. Таня знает: это тянутся на север дикие лебеди-кликуны.
С ближнего поля доносится настойчивый треск: это пришел трактор и пашет землю, хотя снег кое-где еще лежит грязно-белыми пластами.
Весна!
Леночка и Галина Владимировна в школе. Сейчас особенно много работы.
А в кухне тихо возится Власьевна. Ох, эта Власьевна! Не дает она Тане покоя! Вот только что накормила кашей, а сейчас,- Таня вздыхает,- наверное, придет с молоком.
И правда, Власьевна вносит огромную чашку молока и заранее грозно смотрит на Таню.
- Пей! И чтобы до капельки!
- Власьевна! - говорит Таня жалобно.- Я в этой чашке выкупаться могу!
- Еще разговаривает! - сердито удивляется Власьевна.- Люди добрые! Она еще разговаривает! Посмотри, на кого ты похожа! Сердцу неприятно тебя разглядывать! А она, люди добрые, разговаривает!
"Добрых людей" в домике нет, но Власьевна говорит так убедительно, что Таня, зажмурившись, залпом выпивает всю чашку.
- Ну вот и хорошо! Вот и умница! За это ложечку меду дам.
- Откуда мед?
- Тетка Анисья прислала. Последнюю чашечку соскребла и прислала! Всё для тебя!
Таня устало закрывает глаза и думает: "Правда, все для меня. Вчера Марушка носочки принесла. А Нюра - первые веточки вербы. На них почки набухли и вот-вот лопнут. А теперь Дуня теплый ярушник прислала".
- Власьевна,- спрашивает Таня,- они все хорошие?
- Хорошие! - говорит Власьевна.- У нас хороший народ! Это сейчас недостатки, горе у всех, а вот война кончится, они тогда себя окажут!
- Власьевна,- просит Таня,- расскажи, как они себя окажут!
Власьевна сама начинает увлекаться.
- Перво-наперво,- говорит она и кладет вязанье на колени,- построим свою больницу, доктора хорошего возьмем, а этого вот твоего лекарства, как его зовут?
- Сульфидин...
- Вот-вот, так его сколько угодно будет. Кому понадобится пожалуйста!
- А еще?
- А еще семилетку откроем, электричество пустим, сады разведем...
- Как хорошо-то будет, Власьевна!
- Ну, еще бы! А теперь спи!
Власьевна укрывает Таню и уходит в кухню.
Но спать приходится недолго.
Уроки в школе кончились, и у Тани отбою нет от посетителей. Нюра забегает и деловито сообщает ей школьные новости:
- У Мишки, Чижик, всё пятерки, пятерки; наверное, в отличники выйдет! А с Валей Веселовой беда! Сегодня опять двойку получила!
- По арифметике?
- По арифметике! - вздыхает Нюра.- Лена Павловна огорчается.
- А Саша?
- А Сашка говорит: "Обязательно буду писателем, очень толстую книгу напишу". Уж мы над ним смеялись-смеялись! Знаешь что, Чижик, выздоравливай поскорей! К Первому мая надо концерт сделать. Учительницы говорят,- и Берлин возьмут!
- Ну?!
Таня пугается: сколько она проболела! Совсем даже не знает, что на свете делается!
- Ну, а как же?! Теперь каждый день про берлинское направление говорят, наши все слушают-слушают... Все про это разговаривают. Говорят, скоро победа будет.
Только Нюра ушла, Манька всунула голову в дверь:
- Нюра тута?
- Нету, нету! - смеется Таня.- А что, боишься?
- Да нет, не боюсь, а заскучала. Она меня теперь уже не воспитывает. Говорит: "Теперь сама стала сознательной". А вот юбку я все-таки о щеколду разодрала... И как это она за всё цепляется?
Манька задумчиво разглядывает дыру.
- Дай иголку, зашью скорей.
Потом Миша притащил из лесу целую охапку еловых ветвей. В синей хвое уже появились новые, бледно-зеленые иголочки. В комнате сразу запахло весной и лесом.
Дверь не закрывается ни на минуту. Уходит один - приходит другой. К вечеру возвращается Леночка и выгоняет всех.
- Идите, идите, ребята! На Тане уже лица нет, устала.
Леночка садится проверять тетради, а Таня думает обо всем, что она узнала за день.
- Леночка, скоро наши Берлин возьмут?
- Да, Чижик, скоро, только бои очень большие. Вот в семь часов побегу слушать радио.
После работы заходят взрослые. Марушка прибежит, и тетя Дуня, и Марья Дмитриевна непременно зайдет хотя бы на пять минут.
Ребят в дом Леночка больше не пускает, но в окне то и дело появляются головы. Расплющит посетитель о стекло нос в белую лепешку и приветливо машет Тане рукой...
Потом Леночка Таню накормит, вымоет, закутает в одеяло, как маленькую, и Таня блаженно засыпает, думая сквозь дремоту:
"Как хорошо выздоравливать, когда кругом родные!"
Вестники
Со дня на день все ждали окончания войны. Казалось, можно задохнуться от волнения.
Наши уже бились на подступах к Берлину. И хотя враг сопротивлялся отчаянно, и жестокие битвы гремели в долинах и горах, на улицах городов и на берегах рек, но сквозь грохот орудий, гул самолетов, сквозь топот бесчисленных копыт все явственней слышалась поступь Победы...
И всем казалось, что еще день, ну, два, ну, неделя - и встанет над землей это удивительное слово - "мир". И зацветут сады, и жизнь станет немыслимо прекрасной...
Власьевна принесла из учительской стул, поставила его на крылечко и стала тщательно одевать Таню.
Чего-чего только она на нее не накрутила: и Ленин платок, и свою шалюшку, и варежки. И когда Таня стала похожа на круглую Тоньку, Власьевна, как маленькую, взяла ее на руки, вынесла на крыльцо, усадила на стул и укутала ноги одеялом.
- Сиди на солнышке и хорошенько дыши, прочищай грудь,- сказала она строго.
Таня с любопытством смотрела по сторонам. Ей казалось, что всё она видит в первый раз: и буро-черные поля, на которых копошились люди, и зеленую кайму леса, где среди темной хвои бледно зеленели молоденькими листочками березки, и по-весеннему полноводную речушку.
На фоне чистого-чистого неба избы казались сумрачными и темными, но весеннее солнце горело и перелива-: лось в протертых окнах.
Где-то звенел неугомонный ручеек, по дороге скакал, опьяненный солнцем, весной и воздухом, неуклюжий длинноногий теленок; расставив уши лопухами и нелепо задрав хвост с кисточкой на конце.
