Скотч снова залепил рот. Убедившись, что девочка может дышать, отчим отошёл от неё. Раздались удаляющиеся шаги, Пётр Рыбаков медленно поднимался по лестнице с пустым ведром, он наслаждался моментом, растягивал удовольствие, предвкушая главное блюдо. На его лице застыла плотоядная ухмылка. Поднявшись наверх, Пётр Семёнович не спеша поставил ведро на пол и, взяв с верстака сигареты, с наслаждением затянулся, выпустив струю дыма в потолок. Зажав сигарету уголком губ и запустив руку в карман куртки, он извлёк на свет чётки, сделанные из чёрного матового стекла. Интересная находка. И самое весёлое, что Пётр Семёнович не помнил, откуда они у него. Но ведь не из воздуха они появились в его кармане?! Мужчина усмехнулся этому нелепому предположению. Самое простое объяснение, что где-то по пьяни прихватил и забыл. Это уже было больше похоже на правду. Когда только они коснулись кожи, то обожгли ему ладонь, словно он взял в руку кусок сухого льда. Но это чувство тут же прошло, его сменила приятная прохлада. С интересом разглядывая находку, Пётр Семёнович медленно перебирал гладкие чёрные бусины, удивляясь, какие они тяжёлые, как приятно было ощущать под пальцами их прохладное прикосновение. Они успокаивали его, из этого спокойствия рождалась уверенность в своей правоте.
– Каждый получит по заслугам.
Пётр Семёнович заметил, что с того момента, как чётки оказались у него, боль в руке и в переносице, с началом охоты и так сдавшая свои позиции, теперь заметно уменьшилась. «Может, у него вовсе и не перелом, а эта крыса-врачиха наверняка всё перепутала? Точно! Ей нужно будет вправить мозги. Просто и быстро, а может, и не очень быстро. Ну да ничего, сначала любимая дочурка, а затем придёт черёд других, тех, кого я выберу. Однако не стоит заставлять девочку ждать». Выщелкнув окурок в стену, он, подхватив ведро, пошёл за новой порцией воды…
…Лиза, оставшись в одиночестве, неподвижно лежала мёртвой бабочкой, приколотой к полу. Ещё никогда в жизни ей так не хотелось умереть, как сейчас. Ужас от ожидания своей участи вырывался из неё щенячьим тоскливым воем. Где-то с задворок сознания ей пришёл ответ – пока ещё далёкий волчий вой. «Волк! Ну конечно! Он спасёт меня! Пожалуйста, спаси меня!». Мысли о помощи наскакивали друг на друга, в голове воцарился хаос: «Быстрей, быстрей, СПАСИ МЕНЯ!!!»
– Успокойся, постарайся увидеть меня. – Мягкий и глубокий голос ненамного отогнал панику, заполонившую голову Лизы.
– Но как!? Я… я не могу. Я видела тебя только, когда засыпала, и слышу тебя сейчас только потому, что ты сам пришёл. Почему ты не поможешь мне?!
– Сейчас не время объяснять. Ты можешь меня увидеть и не засыпая. Просто представь, представь меня хорошенько и поверь. Поверь, что видишь меня на самом деле. Ты должна успеть, пока чудовище не вернулось, ему дали вещь. При ней я не могу перейти грань.
– Я не могу, отчим… он…
Паника снова начала брать верх. Наверху скрипнули давно не смазанные петли, с улицы доносились звуки разыгравшейся непогоды, являвшейся отражением бури, бушевавшей у неё в голове. Сквозь хаос, творящийся в мозгу, Лиза с трудом уловила слова, доносящиеся до неё словно со дна океана:
– Мы с тобой одно целое, я – это ты, быстрее…
Это казалось невозможным – быть маленькой, испуганной, избитой девочкой, связанной по рукам и ногам, и одновременно представлять себя, прогнав отвратительных ведьм, устроивших шабаш в её душе, сильным, прекрасным, а главное – свободным зверем. Ведь до этого дня он приходил к ней только в снах. Но если она не сможет, то погибнет не только она – умрёт целый, пускай и маленький, реальный мир, созданный ею. Вместе с ней погибнет и белый волк. Лиза, сколько могла, глубоко втянула воздух через разбитый нос и медленно выдохнула, представив, как от её дыхания колыхнулась белоснежная шерсть на могучем загривке. Они связаны, они всегда были связаны неразрывной цепью и всегда стремились друг к другу. Осталось совсем чуть-чуть. Сделать крохотный шажок за черту, навстречу половинке своей души.
Лиза не заметила, как после очередного вдоха время приостановилось. Она понимала, что продолжает лежать связанной на бетонном полу, и в то же время Лиза стояла в темноте и, задрав голову, наблюдала, как сверху, мерцая, опускаются невесомой звёздной пылью голубоватые былинки, словно семена небесных одуванчиков. Одновременно с этим видела себя со стороны – связанной девочкой в тёмном подвале и белым волком, стоящим под огромной луной на вершине заросшего вереском холма.
От таких спецэффектов её снова начало подташнивать. Но девочка чувствовала, что она на верном пути, и осознание этого помогало удержать в подчинении своё тело. Небесных светлячков становилось всё больше, голубоватые блики легли на серые стены, осветив лицо Лизы, неотрывно смотрящей на них и даже не отдававшей себе в этом отчёт. Кружась, они превращались в сплошную завесу голубоватого света, за которой медленно начали проявляться очертания её долины и очень размытый образ стоящего напротив белого волка, который в нетерпении переминался с лапы на лапу. Где-то далеко снова скрипнула не смазанная дверь и раздались тяжёлые шаги. Картина перед Лизой задрожала и пошла рябью, словно гладь озера, потревоженного брошенным камнем. Отчим замешкался перед входом в погреб, было слышно, как он остановился и громко, точно большой зверь, принюхивается, бормоча себе что-то под нос.
Лизу, которую только что трясло от холода, бросило в жар, по вискам стекали ручейки пота… Она пыталась удержать перед своими глазами образ волка. Лиза сделала выдох, время, сорвавшись с цепи, рвануло вперёд, навёрстывая упущенные мгновения. Дыхание у девочки сбилось, будто она только что бегом поднялась на десятый этаж. Отчим начал медленно спускаться, с каждым шагом загоняя Лизе в позвоночник ледяной гвоздь. Собрав остатки воли, она сделала последнее вытягивающее жилы усилие. Всё, что у неё осталось внутри, она бросила на туманную стену, стремясь пробить в ней коридор для её второго «Я». Эта попытка полностью исчерпала тот уже полупустой колодец, из которого она брала свои силы. Перед тем как потерять сознание, она увидела ринувшуюся к ней белоснежную фигуру, распластавшуюся в прыжке между мирами. Это было так прекрасно! Тяжёлые шаги, сойдя с лестницы на пол, растоптали её сознание…
…Пётр Семёнович с полным ведром подошёл к лестнице и уже собирался спуститься вниз, но что-то его насторожило. Поставив ведро на пол, он сделал то, чего раньше никогда в жизни не совершал, – втянул носом воздух. Делал раньше он так или нет, но то, что он учуял, ему совсем не понравилось… Вернее сказать, сам Пётр Семёнович не понял, что заставило его остановиться, но нечто притаившееся в нём подсказывало: «Будь внимателен!»
Он поднял ведро здоровой рукой и начал осторожно спускаться, бурча под нос ругательства. Левой искалеченной рукой Пётр Рыбаков сжимал чёрные четки. По мере того, как он спускался по лестнице, его перебитые ещё утром пальцы всё быстрее перебирали тяжёлые бусины, и это не вызывало у него ни малейшего беспокойства.
Если что и произошло, надо всё проверить и устранить причину беспокойства. В погреб спускался он крайне осторожно, словно каждая ступень была заминирована. Чётки с мягким постукиванием живой чёрной змеёй скользили у него в руке. Вот он и внизу. Добыча лежала в той же позе, в которой он её и оставил. Руки прикручены к ногам, вроде бы всё в порядке. Спрятаться в погребе было просто некуда. Бетонный куб три на три был пуст, лампочка под двухметровым потолком достаточно хорошо освещала окружающее пространство. Девочка и он были единственными, кто находился здесь, но гнетущее чувство не покинуло Петра Семёновича, а только усилилось. Аккуратно поставив ведро, Пётр вперил тяжёлый взгляд в падчерицу.
– Учти, мразь, – произнёс он свистящим шёпотом, – если ты что-нибудь задумала, то я обеспечу тебе персональную преисподнюю в течение гораздо большего времени, чем планировал вначале.
Чётки в его руке мелькали плёнкой, прокручиваемой в кинопроекторе, шурша и постукивая, словно десяток скелетов, затеявших пляску смерти. Пётр Рыбаков нагнулся над жертвой, его уже трясло от вожделения, ещё пара мгновений – и всё случится. Мысли начали путаться от раздиравшего тело желания.
