Заручившись, таким образом, новыми соратниками, они мигом двинули на венценосного брата, присоединяя под лоно своего владычества всё более и более земель, намереваясь в сердцах поглотить, словно голодный зверь, и остальной Флодмунд. Оценив расстановку сил, Гильмут созвал сейм, под час которого ему пришёлся по нраву один совет, суть которого заключалась в простом тезисе, что врага необходимо бить его же оружием. В качестве этого самого оружия было избрано Северное Братство, соблазнённое предложением о поставке нового оружия и брони. Конечно, заключит союз с столь воинственными и могущественными варварами было рискованным шагом, особенно не имея в текущий момент обещанной награды, но на что только не пойдёшь ради сохранения трона?
И вот, армии отцеубийц и их союзников сошлись в решительной схватке Шести Армий при Кентуре — городе, расположенном в центре плато Эстер, о былом существовании коего напоминают ныне лишь мрачные руины, испещрённые мхами. Жестокий бой на уничтожение шёл ночь и два дня. Это был бой, где где не было ни победителей, ни побежденных — все одинаково были обескровлены до кончиков пальцев и разбиты в пух и прах, без дальнейшей возможности взять верх над супротивником. Названный великий град Кентур был уничтожен и сожжён, став обиталищем для лесных тварей и птиц. Но слова проклятия продолжали тяготеть над Флодмундом.
Несмотря на то, что в битве не было победителя, каждому пришлось с лихвой расплачиваться со своими союзниками, расплачиваться как землями, так и золотом, налагая бремена неудобоносимые на осиротелый народ и зажимая рты молотящим волам. Но всё же битва Шести Армий не прошла бесследно в геополитическом плане: все три соискатели смогли оторвать себе часть флодмундских территорий, старший — север, средний — восток, а младший — юг. Как весьма метко писал знаменитый Арвеллас Гаэндес, поэт и сатирик конца 3-ей эры: «Эти авантюристы подобны трём безумным волкам, освирепевшим от неумолимой алчбы, и нещадно рвущих друг другу глотки из-за туши подстреленной лани». Сравнение нелицеприятное, но точное и разделяемое большинством иностранных держав. Так или иначе, но три претенденты сумели укрепиться в своих вотчинках, где, послушавшись мудрых советов, сразу же начали усиленно промывать сознание граждан, обеляя свой образ и утверждая, что Гельвиш Страделец, которого они сами самым лицемерным образом окрестили и окутали пластом благочестивых мифов, соделав того праведным королём-мучеником, был заколот двумя другими братьями, проклятие на головы и роды которых да падёт во веки. И так в каждом владении, которые они очень многозначительно повелели именовать Землями, а себя просто Правителями. Умерли братья своей смертью в окружении родных и близких, окружённые уходом и заботой, — смерть, не редкая для самых отъявленных негодяев.
С тех далёких пор до наших дней не знают многострадальные земли Флодмунда покоя, терзаемые нескончаемыми междоусобными бранями и огнями смут. Лишь пару раз Правители объединяли силы перед лицом внешнего могущественного врага, но тотчас после войны союз флодмундцев снова распадались, разворачивая стяги и хоругви друг против друга. Конечно, народная память не могла так просто смириться с расколом страны, поэтому, как часто бывает в подобных случаях, люд прибег к испытанному способу утешения, а конкретней, к пророчеству, сказанному неизвестно кем, неизвестно когда, но слывущим, как авторитетное заявление. В этом древнем пророчестве, которое, должно отдать должное, чисто и ясно, в отличии от его туманных и запутанных собратьев, чётко говорит о том, что, когда Секира Бурь обретёт себе нового хозяина, то Флодмунд вновь восстанет в былом своём обличии, а владелец Секиры станет королём. Думаю, стоит сказать пару слов для прояснения ситуации по поводу данного артефакта. Секира Бурь — полулегендарный артефакт королевского дома Флодмунда, созданный, по мнению ряда авторитетных учёных, в давние поры морфитского владычества лучшими невольными гротдорами-кузнецами. Секира изготовлена из особого, нынче неизвестного сплава и укрыта ковром рун, благодаря чему её огромный размер почти не сказывается на весе, и орудовать ею можно точно также, как если бы это был лёгкий короткий клинок. Впоследствии, когда Секира уже служила флодмундским королям, на неё было наложено могущественное заклятие, по крайней мере, так твердят в народе, позволяющее владеть и применять Секиру исключительно местному самодержцу, — по всей вероятности, это было сделано под влияниям Тертской битвы времён Войны Первого Альянса, когда дартадский Император Аурис Освободитель чуть было не обезоружил и отобрал Секиру у Эйхезра Храброго. Так или иначе, но после насильственной смерти Гельвиша Секира Бурь непостижимым образом исчезла из королевского реликвария и не проявилась до сих пор. Некоторые толкуют о том, что её прихватил с собой несостоявшийся наследник Гельвиша — герцог Нериш Ортан, другие же, составляющие большинство, смеются над скептиками, и свято веруют, что это было проявление воли духов, и тот, кто вновь завладеет Секирой, станет правителем Объединенного Флодмунда.
Впрочем, что-то мы заговорились о преданиях и легендах. Пора теперь перейти к суровой действительности, влететь в один из бесконечных флодмундских конфликтов, на удивление, переросший на сей раз в некое подобие настоящей войны.
Рохард устало потянулся за брёвнышком, после поимки коего он немедля вбросил его в мерно пляшущий огонь костра. Сноп искр и треск ликования звучно приветствовал его действие. Рядом с Рохардом, облачённым в стёганую поддоспешник, помеченный в нескольких местах разрезами, и являющим собой образец разбитости и усталости, лежали четыре его боевых товарища — таких же разбитых и усталых. В свою очередь, вокруг них точно так же раскинулись бесчисленные огоньки костров, точно так же облепленных со всех сторон усталыми солдатами, — благо, рядом с ними высились непроходимые чащи зелёного моря Вернеского леса и недостатка в топливе не ощущалось. Прыгающие в самодовольном танце языки пламени дерзко, но тщетно стремились взвиться в вечерние небеса, окрашиваемые слабыми последними лучами заходящего солнца, переходя под власть горделиво возносящихся лун. Казалось, сами облака, плоские и лёгкие, подёрнутые лёгкими мазками золотых и розоватых брызг, уходили с небосвода вместе с солнцем, освобождая место для безраздельного владычества холодных светил. Близлежащий лес постепенно опустевал голосами певчих дневных птиц и на смену им приходили встревоженные окрики сов, зловещее завывания волков и протяжный рёв иных, страшных тварей, о коих повествуются на страницах бестиариев. Но рёв был лишь дальним эхом, теряющимся в общей звуковой картине разбитого лагеря. Главной его составляющей был стон. Разрывался мучительный стон тяжелораненых, внезапно обрываемый приступом хрипа, после чего наступала тишина — лечить ранения подобной тяжести у солдат было бессмысленно и слишком затратно, поэтому самым гуманным решением было резко прервать их страдания. С ним смешивался беспокойных стон раненых, но не столь серьёзно, благодаря чему они избегали, по крайней мере, на время, «акта благожелательности и человеколюбия». Некоторые ополченцы, сведущие в искусстве травничества, беспокойно сновали взад-вперёд по пострадавшим, стремясь облегчить им страдания при помощи свежесорванных трав и корений. Наконец, наполнял собой воздух и стон, качественно другой стон, одновременно смутный и ясный, как шум прибоя, — стон побеждённых. Разбитые, попранные, сломленные и бессильные они шли длинными рядами, связанные путами, под конвоем в ближайший город, для труда во благо Правителя и отрабатывания провинности за службы узурпатору. Некоторые же, кому сомнительно повезло похвастаться качеством своего денежного состояния, оставались здесь, в лагере, в импровизированных камерах, где они в ужасных условиях должны были дожидаться выкупа за себя от своих родственников и близких. Находившиеся в двух верстах поле дневной битвы было сплошь устлано точками чёрных тел, безжизненно растянувшихся по земли. В недрах этого царства мёртвых всё ещё можно было услышать топот живых победителей, обирающих хладные тела незадачливых врагов и приканчивающих на месте тех, кто всё ещё смел подавать признаки жизни.
