– Мы друг друга услышали.

Они оба встают, пожимают друг другу руки и прощаются.

– Берегите себя, миледи, – прощается со мной Сергей Аркадьевич.

– Всего хорошего, – улыбаюсь краем губ.

Выйдя с Роландом из кабинета, гордой походкой прохожу мимо Михаила и с ехидной улыбкой на лице машу ему рукой.

– Научись не провоцировать людей на желание покалечить тебя, – открыв дверь на улицу, Роланд пропускает меня вперёд.

– Да разве ж я провоцирую? Попрощалась из вежливости, – пожав плечами, продолжаю хитро улыбаться.

Настроение поднимается от осознания, что Роланд сам приехал за мной. И плевать, что он сейчас готов сделать со мной то же, что и я сделала с его машиной – это не важно. Главное понимать, как пострадало его эго, и сколько было похоронено нервных клеток, пока он решился на это. От этих мыслей, я получаю колоссальное удовольствие.

Мы молча переходим дорогу и подходим к его очередному автомобилю.

– Знаешь, я удивлена видеть большого босса здесь. Решил снизойти с небес и помочь простым смертным?

– Не имею привычки скидывать свою работу на других, – не удостоив даже взгляда, достает ключи с кармана пальто и открывает дверь машины.

– Разве не этим вы в братстве занимаетесь изо дня в день? – подхожу к нему поближе.

– Ты не наговорилась за эти часы? Скажи "спасибо" и иди садись спокойно! – устало смотрит на меня, пока во мне разжигается огонь от каждого произнесённого им слова.

– Это я должна сказать тебе спасибо? – спрашиваю, выпучив от шока глаза. – За что?

Наивная, неужели я предполагала, что он может изменить своё отношение ко мне только потому, что я совершила безумный поступок во имя удачной сделки? Роланд – это Роланд. И не суждено нашему градусу снизиться, чтобы дышалось легче.

Он не думает давать ответ, открывает дверь и собирается сесть за руль. Разозлившись, хватаю его за локоть, что, естественно, останавливает Ханукаева и разворачивает ко мне.

– И все? Ты серьёзно не намерен поблагодарить меня?

– Последую твоему примеру и поинтересуюсь: "за что"?

– Да хотя бы за то, что Демид пересёк границу!

– Мы не в детском саду. И здесь никто не собирается благодарить за то, что человек хорошо выполняет свою работу. За это вы получаете деньги.

Смотрю на него с пренебрежением и отпускаю руку. Продолжать диалог с ним – портить себе настроение. А я устала. Хочу уйти, но мужская рука, потянувшаяся к моему лицу, заставляет замереть на месте. Коснувшись разбитой губы, подушечкой большого пальца протирает её. Его холодный взгляд устремлён лишь на рану, а мой – на него. Мне кажется все происходит в замедленной съёмке. Внутри все струны натягиваются. Дыхание спирает. Реакция моего тела на прикосновения Роланда – это за гранью добра и зла. Нечто неописуемо магнетическое. Сначала леденящее, а потом сжигающее.

Интересно, если он, не желая того, творит со мной такое, то что будет, если он этого захочет?

– Обработай рану. Не хватало, чтоб ещё эту машину испортила, – приводит в чувства, отпускает меня и садится в машину.

Нервно иду к пассажирскому сидению, касаясь губы и проверяя её на наличие крови. И в правду, кровоточит. А я то, наивная, подумала, что родила в нем интересные чувства к себе (конечно, Медея, помечтай на досуге).

Сев в автомобиль и приняв протянутую им аптечку, диктую адрес дома родителей. Решаю, что после тяжёлого дня лучшим отдыхом для меня будет встреча с родными людьми. Откинув спинку сидения и устроившись поудобнее, закрываю глаза и ухожу во власть Морфея на несколько часов.

Доезжаем до дома ближе к полуночи. Нехотя благодарю его и выхожу из машины, хлопнув за собой дверью. За десять часов дороги, мужчина не проронил ни слова. Ни о чем ни разу не спросил, ничего ни разу не сказал. Лишь однажды, на полпути, остановился у магазина и принёс мне воды с хот-догом, будто чувствовал, что ещё чуть-чуть, и я помру от голода.

Дохожу до квартиры, а внутри все съёживается, скручивается, заставляя задыхаться. Чувствую, что ждала от этой поездки больше, чем она подарила. Мне просто непонятно, как здоровому молодому мужчине может быть неинтересна девушка, вроде меня.

Звонок в дверь, и вскоре передо мной появляется Эмми. При виде меня, девушка расплывается в улыбке и бросается в объятия.

– Родная, рада тебя видеть, – прижимаю ближе к сердцу.

На радостный смех сестры, выходит мама и на ее лице появляется улыбка. До тех самых пор, пока они обе не замечают раны на моем лице.

– Не переживайте, – опережаю их вопросы, – Я сегодня поскользнулась в ванной.

– Как не переживать? – мама берет мое лицо в свои руки и рассматривает его внимательно. – Ты все обработала? Нигде не болит?

– Уже нет, все хорошо, правда, – улыбаюсь шире и заключаю её в крепкие объятия.

– Ох, доченька, не пугай так, – обнимает в ответ.

Мы входим в дом, там нас встречают папа и дядя с тетей. Давно не виделась с ними, поэтому была искренне рада их сейчас встретить. Они одни из немногих, кто всегда рядом с нашей семьёй. И для меня это ценно.

Немного посидев и рассказав взрослым о вымышленной перспективной работе в салоне, я замолкаю и стараюсь больше не говорить ни о чем. Когда-то давно, я ненавидела ложь и отказывалась врать родителям. Сейчас я её тоже ненавижу, но теперь будто соткана из неё, как бы прискорбно это не звучало. Мама может быть ничего не замечает и верит каждому моему слову, но я вижу и чувствую, что отец подвергает мои слова сомнениям, подозрительно всматриваясь вглубь моих глаз. Будто пытается ворваться в душу и узнать, что же на самом деле происходит. А я этого не хочу. Боюсь снова ранить. Поэтому, лучше больше молчать и чаще улыбаться.

Позже, все решают остаться с ночёвкой у родителей. Мы с Эмми, как в детстве, прячемся в нашей комнате, укрываемся одеялом, берём в руки по стакану какао и принимаемся за разговоры, длящиеся до самого утра.

– Мне надо так много тебе рассказать, – возбуждено начинает она. – Это была такая насыщенная поездка. Я столько увидела, со столькими людьми познакомилась. И все благодаря тебе, сестрёнка, – тихим шёпотом заканчивает своё предложение.

Улыбаюсь, разглядывая её счастливое лицо. Нет ничего лучше таких моментов. И нет ничего, чтобы я не смогла сделать ради того, чтобы её счастье длилось долгие-долгие годы. Она важнее всего на свете. Она моя искренность. Она та, в ком осталась жить частица моего раненого сердца. Она лучший хранитель моей любви.

– А ещё, я влюбилась, – выговаривает на одном дыхании и с опаской смотрит в глаза.

– Влюбилась? В кого? – приятное волнение окутывает с головой. Знаю, что у неё такое впервые, от того подобное заявление ещё более волнующе.

– Обещаешь, не ругаться и не говорить родителям? – смотрит, прикусив нижнюю губу.

В голове уже крутятся десятки мыслей о том, что этот парень взрослый мужчина или возможно кавказской национальности, а возможно и то и другое. Дрожь по телу.

– Обещаю!

– Это сын Ханукаева, – шепчет, будто боится, что нас кто-то может подслушать.

– Роланд? – ужасом вырывается из уст.

Щемящее чувство в груди. Хочется выдохнуть, но будто ком застревает в горле. Мысль, что ей может нравится этот человек, сотрясает за доли секунд.

– О нет! Мне от одного его вида становится плохо. Я про Османа, его старшего брата, – стонет умирающим голосом, а я выдыхаю с облегчением. – Красивый, умный и такой добрый.

«Добрый» – как будто говорит не о родной крови Роланда. Она вскакивает и начинает ходить взад вперёд, завывая.

– Ему 32 года. Думаешь, он взглянет на малолетку, вроде меня? – останавливает взгляд на мне.

Моя сестра превзошла даже меня. Собрала тройное комбо. Взрослый кавказский мужчина из семьи Ханукаевых. Три критерия, которых просили остерегаться меня родители.

– Есть у меня один неудачный опыт общения со взрослым мужчиной. Итог ты знаешь. А сыновья Ханукаевые страшные люди.

– Откуда знать? Они столько хорошего делают для нашей семьи!