Считается, что картина Глазунова Мистерия ХХ века по широте и глубине охвата исторического материала не имеет аналогов в современном русском искусстве, но по способу художественного воплощения не блещет мастерством. В ней много эффектности и мало души, поскольку художник изобразил не живых, реальных людей, а их лики, застывшие и однообразные. Последний вариант картины более напоми¬нает плакат, нежели художественное полотно.18.руст
После Ривкинд в Чайном клубе осталась вязаная розовая кофта с перламутровыми пуговицами. Я её донашивал, надевая под шинель в качестве утеплителя. Продолжалось это до тех пор, пока Ривкинд не стребовала её, слегка растянутую, обратно.
Как-то раз кадры отправили меня отдохнуть и поправить здоровье в санаторий Звенигород. Мероприятие достаточно нудное и тоскливое, поэтому навещать меня приезжали мои товарищи, в том числе Лёха с тётей Мариной. Мы уезжали на другой (чистый) берег реки Москвы, там купались и загорали. В один из таких приездов Ривкинд, в чём была, в том и свалилась в реку с крутого бережка. Водитель съездил в санаторий и привёз ей мой спортивный костюм. Ривкинд переоделась, выпила водки и говорит:
- Вот, ведь, Кондратъ, как жизнь поворачивается. В Ленинграде ты в моей розовой кофте ходил, а теперь в Звенигороде я в твой кофте сижу.
Позднее, услыхав про задумку издать воспоминания к 30-летию выпуска, она загорелась написать свою версию розовой кофты, о чём публично всем растрезвонила. Однако потом к этой идее стала охладевать, постепенно снижая градус. На все вопросы, где обещанный текст, отвечала встречным вопросом, где в Москве можно купить белый пиджак на её задницу.
И вот, deadline . Звоню и слышу в ответ, что работать над текстом у неё совершенно нет ни здоровья, ни времени, она главный юрисконсульт Мытищинской ярмарки, поэтому воспоминаний нет, и не будет.
- А белый пиджак купила?
- А как же!
- Налез?
- Ещё как.
Но кофту мне до сих пор поминает.
В отличие от Ривкинд, Лёха без всяких сожалений расстался со своим джемпером, правда, не розового, а белого цвета. Я носил его много лет, как некоторые свой белый пиджак не носили. Так мало того, эти некоторые (не буду показывать пальцем) ещё ябедничали Татьяне Валентиновне, критикуя мой внешний вид, призывая её принять меры, чтобы я белых одежд не надевал.
Однако ту задницу я Ривкинд всё же припомнил. Приехала она как-то к Лёхе и сразу за компьютер села жалобу строчить, а сумочку и фотоаппарат в прихожей оставила. Смотрю и вижу, что на плёнке ещё несколько чистых кадров имеется. Беру фотоаппарат и зову Лёху на кухню. Тот с моим предложением сразу согласился, стал спиной к окну и снял штаны. Я крупным планом его голую задницу несколько раз щёлкнул, после чего тихонечко положил фотоаппарат на место. Тётя Марина ничего не заметила. Сутяжничество засасывает, по себе знаю.
Ну вот. Через некоторое время, когда мы и думать уже про это забыли, пошла Ривкинд в фотошоп плёнку проявлять. Не знаю, уж, что на той плёнке было, но с каждого кадра тётя Марина велела отпечатать по три снимка. В результате она получила на руки то, что хотела, плюс 9 фотографий голой мужской задницы анфас, достаточно, к слову сказать, нефотогеничной.
Её возмущению не было предела. С пачкой фотографий Ривкинд приехала к нам разбираться. Мы встали насмерть, как партизаны – чья задница – не знаем, на ней не написано. Потом сами перешли в наступление, мол, нечего ходить по всяким притонам и устраивать сомнительные фотосессии.
В конечном итоге, тётя Марина сдалась, не устраивать же сравнительную экспертизу, в самом деле, но фотографии забирать отказалась, оставила их нам на память. Так и валялись они у меня до той поры, пока в Москву не приехал Моисей. Готовя гостям культурную программу, я наткнулся на объявление, что на Неглинке проходит фотовыставка "Карелия дореволюционная". Зная, что Моисей не откажется, я вышел с предложением посетить её. Моисей, действительно, не отказался, остальные тоже согласились и мы толпой двинули в выставочный зал.
Экспозиция была хилой. Её основу составляли десятка два чёрно-белых фотографий старой Карелии – сараи, сосны и какие-то коровы. Чтобы заполнить выставочное пространство каждую фотографию в несколько раз увеличили, но от ощущения общей пустоты посетителей выставки это не избавило.
Пока гости раздевались и покупали билеты, я проник в сердце экспозиции и развесил по стенам Лёхины фотки, аккуратно разместив их над экспонатами. Члены нашей экскурсионной группы с тоской взирали на унылые чухонские пейзажи до тех пор, пока кто-то не заметил сначала одну пикантную подробность, потом другую, а потом ещё и ещё – всего 9 штук.
Думал ли когда-нибудь Лёха, что в самом центре Москвы его голая жопа, словно небесное светило будет парить над заснеженными просторами Карелии?
Сквозь волнистые туманы пробирается луна,
На печальные поляны льёт печальный свет она.54.формат
Долго или нет, просуществовала моя инсталляция, не знаю, но с выставки мы тогда ушли в хорошем настроении. Такая у фотографа профессия – дарить людям радость.О том, что фотографии, как и рукописи, не горят, меня убедил другой высокохудожественный артефакт. Летом я совершенно случайно сфотографировал дядю Сашу, уснувшего после обеда под скупыми лучами заходящего солнца. Меня заинтересовала блаженная полуулыбка на его лице.
Фотка не получилась, но, сдавая материал в подпечатку, я ошибся, проставил галочку не в той клетке, и фотомашина выдала мне 10 фотографий лыбящегося во сне Александра Валерьяновича. Что делать с этой прорвой испорченной фотобумаги я не знал. Деньги, однако, были уплачены, поэтому выбрасывать фото продукцию не хотелось. Пылились эти карточки у меня, пылились, пока вдруг не позвонил дядя Саша.
- Слушай, я тут с девушкой познакомился, пойдём с нами в Третьяковку, расскажешь ей, то, что в прошлый раз мне рассказывал.
- Хорошо, - говорю, а сам имею в виду, что в Третьяковке возле гардероба работают несколько киосков по продаже сувенирной продукции.
Перед посещением выставочных залов мы зашли в буфетную комнату и выпили по стаканчику красного вина. Мои спутники отправились мыть руки, а я прямым ходом двинул в киоск, на прилавке которого стояла каруселька - круглая такая витрина, утыканная открытками-репродукциями картин великих мастеров.
- Девушка, - говорю продавщице, - разрешите мне товарища удивить, он потом у Вас все открытки скупит, - и показываю ей фото Спящего красавца. Девушка заинтересовалась, кивнула. Я вытащил из проволочного кармашка витрины пачку каких-то открыток, отдал их продавщице, а на освободившееся место воткнул фотографии дяди Саши и как раз вовремя. У кассы появилась его спутница.
- Вы знаете, в киоске изумительные репродукции, обязательно посмотрите, не пожалеете.
Тут и Александр Валерьянович объявился. Берут они друг друга под ручку, чинно благородно идут к киоску и начинают карусельку с открытками медленно крутить, репродукции разглядывать. Я, на всякий случай, подальше держусь. В фойе народу мало, тишина.
Вдруг женский вскрик:
- Саш!
Мужской голос, встревожено:
- А?
Женский голос:
- Ты, ты!
Мужской голос, встревожено:
- А?- пауза, - Аа?! - Аааа!!! – и далее что-то неразборчивое из ненормативной лексики. Я подошёл. Дядя Саша стоял с открытым ртом, держа в руке пачку своих фотографий.
