Возвращение же, если ты хоть немного склонен к творчеству, должно совершиться по самому высокому образцу, конечно, "Возвращение блудного сына".
Я не была нищей и разбитой, но довольно пообносилась, и ноги мои были стерты.
И вот мама моя открывает мне дверь
!
Может ли человек выдержать бoльшую радость?!
Вот она, именно та, главная Встреча!
которой, быть может, жаждало мое сердце с самого момента выхода из дома.
Вот оно - полное счастливое Прощение!
в нем одном сливаются и теряют свой смысл:
суждено, суждение, осуждение.
7. Когда утратили великое Дао...*
"Когда утратили великое Дао,
появились "человеколюбие"
и "справедливость".
А по другому прочтению:
"Добродетель появляется только после
утраты Дао, гуманность - после утраты
добродетели, справедливость - после
утраты гуманности, почтительность
после утраты справедливости".
Лао Цзы.
По всей жизни много ситуаций, когда мы - дети разных возрастов,
все больше тринадцати, четырнадцати-семнадцати и дальше лет;
редко - семи или десяти;
после тридцати - уж совсем редко...
мы - дети из одного "детсада имени Павлика Морозова" оказываемся вдруг стоящими против своих отцов
(исключительный, катастрофический случай, когда - против матери)
стоим против своих отцов в роли обвинителя и судьи... Боже, убереги нас и детей наших от такого!
Я стою перед моим отцом и высказываю ему свою обиду. Я узнала, почему он уехал от нас.
- Ты еще пожалеешь.., - стальная броня глаз его не пустила меня ни для каких объяснений.
Я объявляю о незамедлительном отъезде из Фрунзе (я жила у него, когда-то могла бы приехать и мама...)
Следующим своим шагом, - я уже в Н-ске, вхожу в наш двор...
Прямо на меня, от колонн Филиала идет "та женщина". Конечно же, это её дорога домой, я всегда ее здесь встречала. У нее лицо лермонтовской Тамары, такие рисуют трефовым дамам, я и звала ее про себя "Трефонная Дама", и она как-то "нечаянно" улыбалась...
Вот и теперь...
Мне бы мимо пройти, вскинув голову, или выкрикнуть ругательство.
Мне бы ее ненавидеть! Броситься на нее! Может быть, укусить её за горло.
А я стою и смотрю, и медленно вижу: она поняла, что я знаю; поняла, что хочу ненавидеть её; и не могу, беззащитную передо мной; хоть, слава Богу, - никакой предательской виноватости я не вижу в ее глазах; только мирную тихость несчастной женщины. Откуда мне знать это? в тринадцать лет...
Теперь я сама стала "такой женщиной", что отняла отца у чужого мальчика; я сама - "та женщина", что из гордыни своего сына может лишить отца.
Но тогда я не была снисходительной.
Стороной я узнала: у Трефонной Дамы готова диссертация, но для защиты нужно, чтобы кто-нибудь поручился за нее (- её отец репрессирован), - таких не нашлось.
Только мама моя поручилась.
Стороной же дошли пересуды: они - три сотрудницы в командировке в гостинице. Дама-Треф и другая не спали еще. Мама засыпала быстро и во сне иногда разговаривала, бывало, что плакала. Во сне только и приоткрылся клапан:
- Эта женщина - гадость, гадость...
Мы с мамой жили вдвоем тогда в Н-ске. Появилась, конечно (из взрослого житейского штампа) черная тетка с бородавкой и картами в доме, женщины, шепоты, двери стали закрываться... Еще с папиных времен у нас в буфете всегда бутылка водки на случай. Я решила пить водку. Похожу-похожу из угла в угол, хлебну, похожу-похожу... Заметила ли мама? Или ей нужно было себе объяснить?...:
- Это обычная история, когда мужчину в пятьдесят лет любят молодые женщины...
Большего не потребовалось.
Не сразу, но немножко подумав, я написала ему письмо:
"... я вспомнила твою сказку про китайца.
- Что ты плачешь? - Мать побила. - Так она же старая, слабая. Как она тебя раньше колотила, ты и то не плакал. Теперь же совсем не больно.
- То и плачу, что не больно.
Прости меня. Я не смела."
Что же с "той"? Так мы с ней слова друг другу и не сказали. Но через много лет она придет ко мне в больницу, где я буду "на волоске", и мы с ней расплачемся...
Да, некоторым из нас удается перейти из "детсада" в "начальную школу имени Натальи Львовны".
Вот "фото-материал" о ней, несколько передержанный в проявителе.
Она была гимназисткой, её отец - генералом. Она оказалась среди революционеров, он - в армии Колчака. Когда перевес был на его стороне, он стрелял в неё. Она могла бы стрелять тоже, но не стала. Когда власть получили её товарищи, она сумела укрыть его, увезла в захолустье. Много лет проработала она в северной деревне учительницей начальной школы.
Потом в Томске я познакомилась с ней.
... Брожу по городу, вхожу в тихие деревянные улицы, - где-то здесь дом, в котором я родилась...
- Куда направился, товарищ командир? - окликнула меня с лавочки бабка с клюкой.
А я и верно, дую победительским шагом, физиономия пылает вдохновением, - так иногда ходят чужаки, им чужие дома - по колено. Присаживаюсь. Прошу разрешения покурить. Она тоже достает кисет с махоркой. Закуриваем. Заводим разговор. Тут она мне и рассказала. Старики уже не таят своих историй.
Узнала, что я проездом, что жили здесь и учились мои родители, пригласила на чашку чая.
В свете дома бабка оказалась пожилой женщиной, учительницей - от седенькой ватрушки на затылке - до простых чулок в резинку. На одну ногу сильно прихрамывала.
- Познакомимся... Наталья Львовна...
Чай у них - из самовара. Напротив меня благообразный старичок. Прихлебывает с блюдечка, колотый сахар мочит и откусывает, поглядывает, прикидывает.
Пытливый старичок. Расспрашивает меня про то да про се, да как я отношусь к разным явлениям нашей жизни. Сам же на все случаи приводит Маяковского.
Вопрошает он не без едкости, а цитирует наставительно, но не по-стариковски, а как это делают послушные дети, когда их научат. И все будто уговаривается не оказаться "свином". Наталья Львовна умиленно покачивает головой. Потом она нам сыграла на "фортепьяно", на трухлявеньком пианино, и пропела романсы, и трудно было ошибиться, - перед нами сидела гимназистка. На прощанье мы еще покурили на лавочке.
- Не поминай лихом, товарищ командир, - засмеялась она и вдруг шало сплюнула. Мы проследили, куда попадет, - угодило точно в пивную пробку на дороге.
- Так-то, молодость, - повернулась к своей калитке, сильно припав на ногу.
Я снова шагаю по Томску. В незнакомом городе легко играть в похожие куски, похожие углы других городов, настроения, легко пускаться по случайным ассоциациям, вступать в нежданные разговоры... Вот только же я шла победителем...
Но сейчас занимает иное.
Если нарушен естественный ход вещей, мир расщепляется на добро и зло; зло требует реакции, - здесь мы еще можем сохранить милосердие, но можем и осудить; судят справедливо и предвзято; несправедливость же отдает предпочтение одним и давит других...
Есть еще исполнители со штыком и лопатой...
Вот какие елки насадили люди на Земле, кособокие, растущие из вершины против всех законов природы, подминающие собой опавшие иголки судеб наших.
Слетев с верхушки, мы часто не успеваем заметить, как соскальзываем с ветки на ветку, и не всегда на правую, и бывает, сами даем новую злокачественную почку, - о! эти махровые "цветы зла"! - правые же ветви легко вырождаются в добренькость, жалобность, равнодушие...
Я сажусь на высоком берегу Томи. Там внизу от воды под самый обрыв плотно устроился старый район.
Взгляд мой пустует по крышам.., - косая штриховка крыла, теснится резной ритм наличников, ставень... деревянная гравюра... ворота, пристройки, поленницы усложняют рисунок, заполняют фон тротуары, заборы... по берегу - глухие, обшарпанные, словно старая кора...
Взгляд обводит полукруг: улицы бегут дугами, трещинами по радиусам, срез пня. Плаха. Лобное место.
