Канерон налил себе кофе. Напиток выглядел угрожающе черным. Он понимал, что после чашки крепкого кофе не уснет до утра, и все же сделал быстрый глоток, морщась от излишней горечи. Только так разум и сердце смогут вместить случившееся с тем маленьким мальчиком, найденным на кладбище. Запястья и лодыжки ребенка были туго связаны, на теле остались следы ожогов, его перебросили через стену, точно мешок с мусором. А он так похож на Джеральда…

Канерон осознавал, что этот случай потряс его, потряс настолько, что он не в состоянии даже сообразить, как приступить к расследованию, чтобы отомстить за эту смерть. Когда накал эмоций выбивает полицейского из седла профессионализма, дело следует передать другому следователю, но Канерон не имел подобной возможности, в участке он был единственным детективом-инспектором.

Зазвонил телефон. Канерон стоял у двери и слышал лишь реплики взявшей трубку женщины-стажера:

– Да, маленький мальчик… Нет, пока неясно, откуда он. Похоже, его привезли сюда и бросили. Нет, не выставили на холод, сэр. Понимаете, раньше он был связан… Нет, в данный момент мы не имеем ни малейшего представления… – Женщина помедлила, прислушиваясь к словам собеседника, напряженно сдвинув красивые брови, и наконец сказала: – Я передаю трубку инспектору, сэр. Он стоит рядом.

Канерон подошел ближе, и женщина протянула ему трубку. С ней к Канерону пришло избавление.

– Инспектор Линли, – послышался голос в трубке. – Нью-Скотленд-Ярд.

Вплотную подъехать к коттеджу Уотли, стоявшему над самой рекой, Линли не смог, остановился на Квин-Кэролайн-стрит, припарковав машину на единственном свободном участке, нарушив тем самым правила и наполовину заблокировав выезд из многоэтажного дома. Во избежание неприятностей он оставил под стеклом визитную карточку с указанием своей должности. По обе стороны улицы тянулись угрюмые ряды зданий послевоенной застройки, учреждения из бетона цвета грибов-переростков соседствовали с жилыми домами из грязновато-коричневого кирпича. И те и другие, совершенно лишенные архитектурных изысков, выглядели жалкими, тесными, негостеприимными.

Даже в этот час, поздним воскресным вечером, здесь все гудело и рокотало от шума незатихающей к ночи жизни. Шум разносился по улице, сотрясая дома. По эстакаде и по расположенному рядом мосту Хэммерсмит мчались легковые автомобили и грузовики, с их деловитым гудением смешивались крики, доносившиеся почти из каждого двора, голосам людей вторил в унисон собачий лай.

Дойдя до конца улицы, Линли перешел на набережную. Начался прилив, в темноте вода переливалась, точно холодный черный шелк, но ее свежий, жизнетворящий аромат почти полностью забивали выхлопные газы транспорта, проносившегося над его головой по мосту.

Пройдя еще несколько сот ярдов по набережной Лауэр-Молл, этому ветхому напоминанию о славном прошлом Хэммерсмита, Линли отыскал жилье семейства Уотли, старый, давно не ремонтировавшийся рыбацкий коттедж с белеными стенами, проступающими узкими черными балками, слуховыми окнами под самой крышей.

Пройти к коттеджу можно было лишь по тоннелю, отделявшему дом от соседствовавшего с ним паба. Проход был узкий, насквозь пропитанный хмельным запахом пива и эля, плиты под ногами неровные. По пути к двери дома Линли не раз касался головой грубых деревянных перекрытий, пересекавших низкий свод тоннеля.

Пока дело шло согласно обычной процедуре. В результате звонка Линли в следственную группу, работавшую в Стоук-Поджесе, Кевин Уотли был менее чем через час вызван для опознания тела своего сына. После этого Линли предложил взять на себя координацию расследования, поскольку в него уже были вовлечены полицейские отделения двух графств: Западного Сассекса, на территории которого располагалась школа Бредгар Чэмберс, где мальчика в последний раз видели живым, и Бэкингемшира, где возле церкви Сент-Джилс было найдено тело. Инспектор Канерон с готовностью принял предложенную ему помощь – это тоже казалось неожиданным, обычно местные полицейские совсем не приветствуют вмешательство центра в «свое» дело, – и Линли оставалось только получить «добро» от непосредственного начальника, суперинтенданта Уэбберли, чтобы раздобыться очередной работой, погрузиться в нее на дни и недели, покуда следствие не завершится. Для этого ему пришлось отвлечь Уэбберли от его любимого воскресного телешоу. Суперинтендант торопливо выслушал отчет Линли, разрешил ему вмешаться в расследование и поспешил вернуться к программе Би-би-си-1.

Единственным пострадавшим от очередной затеи Линли, повесившего на их многострадальные шеи новое дело, станет сержант Хейверс, но что тут поделаешь.

Линли постучал в давно не крашенную, утопавшую в стене дверь. Ее верхняя перемычка просела, точно удерживая на себе вес всего строения. Дверь не открывалась. Линли поискал глазами звонок и, не найдя его, вновь, уже сильнее, замолотил кулаком по дереву. Изнутри послышался скрежет ключа и отодвигаемого засова. Линли увидел перед собой отца погибшего мальчика.

До того момента смерть Мэттью Уотли казалась Линли удачным предлогом для того, чтобы избежать пустоты собственного существования, позабыть о гложущих его печалях. Теперь же, при виде муки, проступившей на оцепеневшем лице Кевина Уотли, Линли устыдился собственных эгоистических побуждений. Вот она – истинная пустота, бездна отчаяния. Что такое его утрата, его одиночество по сравнению с этим!

– Мистер Уотли? – спросил он, предъявляя удостоверение. – Томас Линли, инспектор Скотленд-Ярда.

Уотли даже не взглянул на документы, он словно бы и не слышал его слов. Присмотревшись внимательнее, Линли догадался, что отец только что вернулся с опознания тела сына. Он так и не снял с головы заношенную до дыр шерстяную шапочку, из-под тонкого твидового пальто виднелся коричневый костюм со слишком широким воротом и брюками, отвисшими на коленях.

Опыт подсказывал Линли, что этот человек будет бороться со своей утратой, пытаясь напрочь ее отрицать. Каждый мускул его тела застыл, повинуясь жесткому контролю мозга, серые глаза потускнели, как галька.

– Вы позволите мне войти, мистер Уотли? Я должен задать вам несколько вопросов. Я понимаю, час уже поздний, но чем скорее мне удастся получить информацию…

– Что толку, а? Информация не вернет нам Мэтти.

– Вы правы. Не вернет. Мы можем лишь восстановить справедливость. Я знаю, что для вас в вашей утрате это слабое утешение. Я знаю это, поверьте.

– Кев? – послышался с верхнего этажа женский голос. Голос звучал слабо, вероятно, женщина приняла успокоительное. Уотли мигнул, реагируя на звук, но лицо его не дрогнуло. Он все еще преграждал Линли путь в дом.

– С вами кто-нибудь останется на эту ночь? – осведомился Линли.

– Нам никого не нужно, – возразил Уотли. – Мы с Пэтc справимся. Мы вдвоем.

– Кев? – Голос приближался, звук шагов становился все отчетливее – очевидно, ступеньки лестницы не были покрыты ковром. – Кто это, Кев?

Уотли через плечо оглянулся на жену. Линли со своего места разглядеть ее не мог.

– Полиция. Какой-то тип из Скотленд-Ярда.

– Пусть войдет. – Кевин не трогался с места. – Кев, впусти его.

Внезапно показалась женская рука – ухватившись за створку двери, она широко распахнула ее, и Линли впервые увидел перед собой Пэтси Уотли. Матери умершего мальчика было около пятидесяти; совершенно заурядная женщина, она даже в скорби ничем не выделялась, безлико сливаясь с окружавшим ее фоном. Наверное, никто из прохожих ни разу в жизни не бросил на нее заинтересованного взгляда, даже если в молодости она и цвела недолгой красой. Фигура женственная, но с годами расплылась, придав своей обладательнице ложную солидность. Волосы чересчур темные, угольная чернота неровно распределяется по голове – несомненно, это не дар природы, а последствия не слишком умелого применения дешевого красителя. Нейлоновый халат сильно измят, китайские драконы изрыгают пламя на уровне ее груди и ниже, у самых бедер. По-видимому, этот халат с безвкусным узором был особенно дорог Пэтси Уотли– она даже подобрала зеленые тапочки под цвет украшавших его драконов, правда, не совсем того оттенка.