Я мог видеть, как другие сотрудники КПО приходят и выходят из дома, неся свое тяжелое поисковое снаряжение обратно к ожидающим джипам. Соня стояла у входной двери, и ее утешали соседи. Из подслушанных радиопередач я знал, что в остальных шести домах были проведены обыски. Все обыски дали отрицательный результат. Трое других подозреваемых членов ДСО направлялись в Каслри. Четыре ареста из шести были хорошим результатом.

После неистовых метаний туда-сюда мы, наконец, двинулись в путь. «Лендровер» заполнился нашими людьми, и двери захлопнулись с тем оглушительным металлическим лязгом, который так характерен для бронированных джипов. Мы как раз собирались уходить, когда сержант, возглавлявший поисковую группу, подбежал к задней части моего джипа. Он открыл дверь и, не говоря ни слова, протянул мне листок синей бумаги для заметок. Меня резко дернуло вперед на моем сиденье, когда «лендровер» умчался вверх по улице в погоне за другими джипами. Я развернул листок бумаги. В нем говорилось: «Сержант Браун, пожалуйста, позвоните мне по (номеру телефона), прежде чем Билли выйдет. Соня.» К счастью, Билли, который сидел прямо рядом со мной, был занят тем, что, наклонившись вперед, смотрел в лобовое стекло водителя, наблюдая за нашим продвижением в сторону Восточного Белфаста и полицейского управления Каслри. Он был так поглощен, что не обратил никакого внимания ни на меня, ни на записку.

— Сколько человек было арестовано? — он спросил.

— Пока четверо, включая тебя, — ответил я.

— Кто? — спросил он.

— Пожалуйста… — ответил я.

Он улыбнулся:

— Нет ничего плохого в том, чтобы спросить.

Наконец мы въехали в главные ворота участка КПО в Каслри вслед за двумя другими джипами. Гражданское лицо в красном автомобиле «Ровер» только что было отведено в сильно укрепленный «противоминный» бункер слева от нас, который был построен специально для борьбы с «прокси» бомбами, то есть теми, которые были доставлены в участок гражданскими лицами, действующими под давлением террористов. Светофор у пневматического шлагбаума горел красным. Мы никуда не направлялись. Трое сотрудников КПО, дежуривших в карауле, были заняты. Даже «Лендровер» КПО сам по себе не был разрешением на въезд в комплекс Каслри. В те дни охрана была очень строгой. После небольшой задержки и обыска под каждой полицейской машиной с большими зеркалами на низких тележках нам разрешили проехать внутрь. Я записал Билли в полицейское управление и проверил данные заключенных на доске, где были перечислены все задержанные в полицейском управлении. Включая наших четырех заключенных из округа «D», теперь в общей сложности было одиннадцать заключенных, и еще несколько были на подходе. Я знал, что не буду принимать участия в допросах, так как в тот день мне предстояло участвовать в судебном процессе в Королевском суде на Крамлин-роуд. Я ждал, пока экипаж «Лендровера» закончит завтракать в столовой и отвезет меня обратно на Теннент-стрит.

Примерно в обеденное время того же дня в Королевском суде Белфаста я снова нашел записку Сони. Я шарил в карманах своего пальто в поисках ручки, а в остальном совершенно забыл о записке. Я зашел в полицейское помещение, чтобы воспользоваться единственной доступной нам полицейской телефонной линией. Этот телефон предназначался в первую очередь для сотрудников в форме, базирующихся там, но мало кто из них возражал против того, чтобы сотрудники уголовного розыска тоже им пользовались. Я набрал этот номер. Ответа не последовало. Я прождал час и перезвонил: Соня ответила на звонок почти сразу.

Она объяснила, что ее тошнит от всего этого насилия. Она услышала, как сержант в форме назвал меня Джонти, и поняла, что слышала обо мне. Она сказала, что ее муж ненавидел меня, и когда мужчины из ДСО посещали ее дом, она часто слышала, как они называли «этого ублюдка Джонти Брауна». Она рассказала мне, что раньше всегда слишком боялась обращаться в полицию, потому что ее муж хвастался помощью, которую ДСО получили от некоторых людей из КПО. Однако она чувствовала, что может доверять мне. Она хотела нам помочь.

Она согласилась встретиться со мной позже в тот же день. Она сказала, что у нее всегда был двухчасовой перерыв вечером, когда она была одна, поскольку ее дети были либо в общественном центре, либо гуляли со своими друзьями. Она могла встретиться со мной между 8 и 10 часами вечера и точно объяснила, откуда она тогда приехала. Она сказала, что ей кое-что известно и она часто слышала подробности о том, что планирует ДСО. Некоторые из ее лучших подруг были женщинами, которые жили с высокопоставленными мужчинами ДСО или были замужем за ними. Она сказала, что также очень дружна с женой одного из руководителей БСО, близкого к Джонни Адэру, и хотела бы услышать от нее, что планирует БСО. Соня объяснила, что она слишком боялась пользоваться своим собственным домашним телефоном, потому что Билли постоянно говорил, что его прослушивает Специальный отдел. Она объяснила, что дала мне номер телефона своей матери: ее мать была «без ума» и понятия не имела, что происходит. Она предложила мне встретиться с ней в доме ее матери.

Такие контакты с нами не были редкостью, но этот казался слишком хорошим, чтобы быть правдой. Он также было сопряжено с трудностями. Во-первых, пол Сони означал, что я никогда не мог встретиться с ней наедине, ни при каких обстоятельствах. И все же она доверяла мне, потому что знала, что ДСО ненавидит меня: как я мог убедить ее, что ей также придется доверять одному из моих коллег по КПО? Если она была искренна в своем решении признаться, было крайне важно, чтобы я не делал и не говорил ничего, что могло бы ее напугать. Ее пол вызывал у меня некоторое беспокойство, но это не было моей самой большой проблемой. Ее выбор места для встречи сам по себе был табу. Тревор и я были слишком хорошо известны в округе, чтобы нас видели входящими или выходящими из тамошнего дома. Тем не менее, я обнаружил стремление делиться информацией добровольно и намеревался сделать все возможное, чтобы воспользоваться этим событием, которое, без сомнения, оказалось бы очень полезным для общества. Да, это было сопряжено со многими трудностями, но если бы мы могли встречаться с этой леди на регулярной основе и профессионально, не было бы никаких сомнений в том, что у нее большой потенциал для нас.

Я поблагодарил Соню за то, что она связалась со мной, и объяснил правила, регулирующие встречи с нашими источниками. Я никогда не мог встретиться с ней наедине: меня постоянно должен был сопровождать коллега из уголовного розыска. Я объяснил, что это всегда будет один и тот же коллега и кто-то, кому она может безоговорочно доверять. На какое-то время она замолчала. Я объяснил ей, что правила существуют в такой же степени для ее защиты, как и для моей. Она попросила меня дать ей подумать об этом. Я согласился. Я дал ей номер своего домашнего телефона и пригласил звонить мне туда в любое время. Очевидно, она была несколько озадачена правилами. Я уловил отчетливую нотку нерешительности. Я не мог вот так оставить все в воздухе.

— Жизни зависят от доверия, Соня. Мы должны доверять друг другу, встреться со мной хотя бы раз и позволь мне объяснить, — попросил я.

Последовала пауза. Слишком долгая пауза. Я пожалела, что просто не появился с Тревором и не выложил тогда наши карты на стол. Наконец робкий, но отчетливый белфастский акцент Сони нарушил долгое молчание:

— Хорошо, Джонти, когда? — спросила она.

Я решил ковать железо, пока горячо.

— Нет лучшего времени, чем сегодня вечером, — сказал я. — Прогуляйтесь по улице Камбре в 8 часов вечера. Мы заберем вас на синем «Форде Сьерра». Это машина Тревора.

— Хорошо, увидимся в 8 часов, — сказала она.

Телефон отключился. Затем я приступил к согласованию предложенной встречи с моими сотрудниками уголовного розыска и позвонил Тревору в его офис в участке Гринкасл, чтобы объяснить, что произошло.

— Что ты о ней думаешь? — спросил он.

— Я верю, что она искренна, Тревор, и в любом случае мы ничего не теряем, — ответил я.