Мне всегда доставляло большое профессиональное удовольствие расследовать нераскрытые дела. Это послужило четким сигналом тем, кто несет ответственность, что мы никогда не откажемся от их преследования. Это также доказало все еще скорбящим родственникам, что нам действительно небезразлично, что случилось с покойным. Что мы не оставим камня на камне в наших усилиях по привлечению виновных в таких преступлениях к ответственности.

Наш главный констебль сэр Ронни Фланаган находился под сильным давлением, требуя возобновить дело об убийстве Пэта Финукейна. Многие из убийств, которые мы только что раскрыли, были старше, чем дело Финукейна. Магиннис сидел в полицейской машине и признал свою причастность к этим убийствам точно таким же неосторожным образом, как это сделал Барретт в 1991 году. Я мог видеть, как мы могли бы использовать ту же процедуру, которую мы только что использовали, чтобы привлечь Магинниса к ответственности, чтобы добраться до Кена Барретта. Я придерживался мнения, что даже на этом позднем этапе Королевская полиция Ольстера должна привлечь Барретта к ответственности.

Я был полностью осведомлен о том, что сэр Джон Стивенс был прислан в Северную Ирландию, чтобы начать расследование убийства по делу Финукейна. Но он был здесь уже дважды, и дважды ему препятствовали. Я по-настоящему не верил в способность английских полицейских разбираться с подобными случаями. Им было бы трудно обойти сложную сеть, созданную Специальным отделом КПО для защиты убийц, которые были их агентами, от ареста или тюремного заключения. Я знал, что мы могли бы заполучить Барретта, если бы только получили необходимое разрешение от Специального отдела.

У нас все еще был автомобиль «Воксхолл Астра» из криминального отдела, который мы использовали в операции «Перевозчик». Он был оборудован для записи звука и изображения. Это хорошо сработало в случае с Магиннисом. Он открыто хвастался своей личной причастностью к другим убийствам. Мы могли бы заманить Кена Барретта в ловушку таким же образом, используя ту же машину. Мы также могли бы сделать это до того, как сэр Джон Стивенс приземлится в аэропорту Белфаста.

Я решил доверить то, что я знал об убийстве Пэта Финукейна и Кена Барретта, главному суперинтенданту детективного отдела Брайану Маквикеру. В то время он был региональным начальником уголовного розыска в Белфасте и одним из самых уважаемых старших офицеров уголовного розыска в полиции. Его ненавидели некоторые из наиболее зловещих элементов Особого отдела в Белфасте: он видел их насквозь, и им это не нравилось. Если бы он согласился со мной, мы могли бы сделать убийство Пэта Финукейна одиннадцатым, раскрытым криминальным отделом Белфаста за первые три месяца 1999 года. Это были поразительные показатели раскрытия преступлений по любым стандартам.

Согласно моим записям, это было в 10.30 утра в четверг, 18 марта 1999 года, когда я обсуждал тему убийства Финукейна с Брайаном Маквикером в его офисе в участке Каслри. Я только что закончил совещание по сбору данных с ним и тремя другими старшими офицерами полиции. Я отделился от остальной команды в коридоре снаружи. Я снова вернулся в офис. Передо мной был человек, которому, как я знал, я мог доверять. Я постучал в его дверь.

Маквикер был удивлен, увидев меня снова так быстро. Он приветствовал меня теплой улыбкой и сердечным рукопожатием.

— Что теперь, Джонти? Что у тебя на уме? — спросил он.

— Как бы вы отнеслись к раскрытию еще одного убийства, сэр? — спросил я.

— Еще одно? Отлично! Какое убийство вы имеете в виду? — спросил он.

— Убийство адвоката Патрика Финукейна, сэр, — сказал я.

Брайана было нелегко вывести из себя. Он тоже не был дураком. Он точно знал, насколько политически взрывоопасным было мое предложение. Он изучал меня. Он мог видеть, что я был смертельно серьезен.

— Как мы можем это сделать, Джонти? Мы понятия не имеем, кто в него стрелял, — сказал он.

— Но мы знаем, сэр. На самом деле убийца признался мне в этом в полицейской машине в присутствии трех полицейских 3 октября 1991 года, и признание было записано, — сказал я.

— Ты это ведь не серьезно? — сказал он.

— Я очень серьезен. Человеком, который признался нам, был Кен Барретт, и он признался бы снова, если бы мы могли получить разрешение посадить его в ту полицейскую машину с прослушкой, — сказал я.

Брайан изучал меня.

— И это признание, есть ли у вас какие-либо ссылки на него в ваших записных книжках или дневниках того дня? — он спросил.

— Да, сэр, есть, — ответил я.

— Что именно ты с этим сделал, Джонти? — он спросил.

— Что с этим делать, сэр? Я ничего не мог поделать. Специальный отдел пошел на то, чтобы остановить меня, — ответил я.

— Ваше начальники уголовного розыска, что они сделали? — спросил он.

— Ничего, сэр. Они чувствовали, что ничего не могли поделать, кроме как согласиться с решением завербовать Барретта в качестве агента Специального отдела, — сказал я.

— Нет никакого способа, которым мы бы получили разрешение пойти на это, Джонти. Сэр Джон Стивенс направляется сюда, чтобы расследовать это убийство. Он будет здесь через несколько дней. Я в это не верю. Я должен буду сообщить в штаб-квартиру, — сказал он.

Даже когда Брайан поднял трубку, в глубине души я знал, что он был прав. Было более чем вероятно, что этот вопрос будет оставлен на усмотрение сэра Джона Стивенса. И все же я почувствовал, как меня захлестнула волна облегчения. Я чувствовал себя так, словно очистился. Я слишком долго носил в себе чувство вины за эту конкретную вещь. Я не должен был чувствовать себя виноватым, но я чувствовал. По меньшей мере двадцать минут после моего первоначального доклада Брайану казалось, что все происходит в замедленной съемке. Каждое движение, каждый запах, каждый образ казались преувеличенными и нереальными. Я нажал на кнопку, и пути назад не было.

Далекое от того, чтобы раскрыть еще одно убийство, это было началом конца для меня. В честном стремлении приумножить наши успехи я непреднамеренно «проболтался». Но я ни о чем не жалел. Я до сих пор ни о чем не жалею. Вот как все это началось. Все было так просто. Я не слышал, с кем разговаривал Брайан. Мне было все равно. Эйфория от успеха операции «Перевозчик» исчезла в одно мгновение. Я знал, что в ходе расследования, которое последует за этим, будет изучено то, что все мы сделали. В нем будет рассмотрено то, что было сделано Специальным отделом. Для меня было совершенно очевидно, что Королевская полиция Ольстера не выйдет из этого дела без серьезной критики.

Вдобавок ко всему этому, Специальный отдел не собирался принимать это всерьез. Они бы двинулись, чтобы защитить своих людей. Я знал, что снова предоставлен сам себе. Дело было не в том, что Брайан не хотел мне помочь. Он не мог. Никто не мог. Даже Тревор был бы снова втянут во все это. В это время он был в отпуске и страдал от последствий полного нервного срыва. Ему, конечно, это было не нужно.

Я знал, что Брайан был прав. Штаб-квартира КПО уже уполномочила третье расследование Стивенса, и в его компетенцию входило расследование убийства адвоката Патрика Финукейна. Мы ни за что не могли даже подумать о том, чтобы посадить Барретта в ту полицейскую машину с прослушкой. Любая информация, которой я располагал о признании в убийстве Пэта Финукейна 12 февраля 1989 года, должна была быть передана новой 3-й следственной группе Стивенса. Мои обвинения были убийственными. Само собой разумеется, что все, кто находится у власти, отнеслись к моим утверждениям с глубоким подозрением. Через день или два после того, как я выдвинул обвинения, до моего сведения дошло, что штаб-квартира КПО потребовала фотокопии моих оригинальных дневников. Кто-то из руководства в криминальном отделе усомнился в подлинности наиболее обличительных записей в моих дневниках.

Один очень высокопоставленный сотрудник Уголовного розыска фактически высказал предположение, что, принимая во внимание историю моих столкновений с офицерами Особого отдела, вполне возможно, что я часами сидел, записывая ложные записи в новый дневник или дневники, а затем скопировал записи и уничтожил оригинальные дневники.