Было около 4 часов дня, когда мой детектив-суперинтендант вернулся в свой офис. Он сказал, что региональный глава Специального отдела прибыл со свитой старших офицеров Специального отдела в офис нашего регионального главы уголовного розыска. Они начали выдвигать обвинения в том, что я «выдал имя» одного из их источников БСО на Шенкилл-роуд. Наш региональный руководитель остановил их как вкопанных. Он сказал им, что меня предупредили о том, что эти обвинения были сфабрикованы. Он сообщил им, что не кто иной, как Кен Барретт, предупреждал меня о том, что это произойдет еще 12 марта 1992 года.

Специальный отдел был поставлен в тупик, но быстро пришел к выводу, что, очевидно, имело место «столкновение личностей на младшем уровне». Они сказали, что отстранят Сэма от курирования своего агента, если уголовный розыск отстранит меня. Они пошлют двух новых людей, чтобы успокоить Барретта. Они были уверены, что смогут за короткое время подключить своих людей к Барретту. Итак, вот и все: я официально отстранен от дела Барретта, и все, что для этого потребовалось, это простая просьба. Так почему же они пытались подставить меня? Это просто не имело смысла.

Я спросил детектива-суперинтенданта, что мне делать, если их агент позвонит мне домой, чтобы пожаловаться на них, как он обычно делал. Это было нормально. Я мог бы поговорить с ним, но я должен сказать ему, какова была новая партитура. Уголовный розыск больше не мог играть никакой роли в поимке этого убийцы. Заметки в моем служебном дневнике охватывают гораздо больше, чем это, но этого достаточно, чтобы сказать, что никто не был заинтересован в преследовании Сэма за его предательство. Мне было ясно дано понять, что если бы я захотел задать вопрос о том, что делает Специальный отдел, я был бы предоставлен самому себе.

После этих зловещих событий я связался с очень проницательным адвокатом в Белфасте. Его не было в его офисе. Я познакомился с ним в магистратском суде Белфаста. Это было идеальное место: не было бы ничего странного в том, чтобы увидеть меня там за серьезным разговором с этим человеком. Он приветствовал меня сердечным рукопожатием и жизнерадостной улыбкой. Я объяснил ему, что произошло. Он внимательно слушал, как я рассказывал историю о том, как Барретт признался в убийстве адвоката Пэта Финукейна и как на это отреагировал Специальный отдел. Я объяснил, как Специальный отдел пытался организовать мой перевод из Белфаста в течение последних нескольких дней.

Адвокат дал мне четкий совет о важности ведения надлежащих записей. Заявления от меня о злоупотреблениях со стороны Специального отдела не были чем-то новым для этого человека. На протяжении всей моей службы я регулярно обращался к его совету по одному и тому же вопросу. Он всегда давал очень хорошие советы, за которые я всегда буду благодарен. Мы договорились, что если Специальный отдел когда-нибудь предпримет что-то против меня, он будет представлять меня.

Только в пятницу, 20 марта 1992 года, Тревор спросил меня, сверил ли я регистрационный номер белого фургона с нашим Центральным индексом транспортных средств. Я совсем забыл об этом из-за всей этой драмы. Я позвонил в ЦИТС и дал им регистрационный номер. Женщина-оператор ввела данные в свой терминал. Она сразу же вернулась ко мне:

— Этот регистрационный знак транспортного средства еще никому не был выдан, — сказала она.

Я был заинтригован. Я мог бы проверить это еще раз. Иногда проходит несколько недель, прежде чем новое транспортное средство действительно вводится в компьютерную систему. Это был тупик.

— Как называется фирма на этом фургоне? — спросил Тревор.

Я взглянул на свой планшет. Это было в Восточном Белфасте! Я передал его Тревору. Он изучил это и предложил нам проверить.

Мы сели в полицейскую машину и поехали в Восточный Белфаст. Мы нашли промышленный район, о котором шла речь: он находился недалеко от участка Лиснашарраг. Мы въехали в комплекс. Фирма не была указана на доске у ворот. Номера подразделений увеличились по порядку. Они заканчивались на цифре непосредственно перед номером подразделения, который был выведен на боку белого фургона.

— Кто-то поступает очень умно, Тревор, — сказал я.

Вполне вероятно, что белый фургон был связан с каким-то подразделением служб безопасности, но мы никак не могли этого узнать. Сюжет усложнялся, но для меня, насколько я мог судить, все было кончено.

Специальный отдел послал мне очень четкий сигнал, что, если я не отступлю, пострадаю лично я, а также Ребекка и наши дети. Мы с Тревором обсудили наши варианты. Мы оба согласились с тем, что без поддержки наших властей мы больше ничего не могли сделать с Барреттом. Мы сделали все, что в наших силах. Шанс упрятать серийного убийцу был упущен теми, кто в то время находился у власти в КПО.

Мое отстранение от руководства Барреттом было исключительно в интересах Специального отдела. Сэм и его помощники из Особого отдела, очевидно, не хотели, чтобы я копался в обстоятельствах причастности Барретта к убийству Пэта Финукейна. Справедливости ради по отношению к Сэму, он всегда давал это понять. Но почему он пользовался полной поддержкой своего собственного руководства? Почему начальство уголовного розыска отказалось поддержать меня?

Там должны были быть ответы. Кто-то из начальства очень хотел убедиться, что Тревор и я были остановлены как вкопанные. Их не волновало, как далеко им пришлось зайти, чтобы сделать это. Не было никакого смысла продолжать. Тревор и я очень неохотно отступили.

Из моих записей я могу сказать, что в следующий раз я услышал от Барретта только в 18 часов вечера в субботу, 21 марта 1992 года. Я был дома, когда он позвонил мне. Я записал кое-что из того, что он сказал. Сэм не поставил его в известность о новых договоренностях.

— Сэм звонил мне домой все выходные, Джонти, но я так и не ответил ему, — начал Барретт. — В любом случае, какой сейчас счет?

Я знал, что Специальный отдел прислушивается к каждому слову. Мне пришлось бы быть очень осторожным, но было много моментов, которые я хотел донести на этой прослушке.

— Они выдвинули эту серьезную угрозу со стороны БСО против меня и моей матери, как и обещали тебе, — сказал я. — Они также поделились этим «замесом» с моими боссами, как ты и говорил, — добавил я.

Барретт замолчал. Затем он продолжил:

— Я не доволен, Джонти. Они не могут заставить меня работать на них. Ты должен помочь мне здесь, — сказал он.

— Я не могу, — ответил я.

Барретту это не понравилось. Его заставляли работать на Специальный отдел, а это никогда не входило в его намерения.

— Ладно, Джонти, так что теперь будет? — спросил он.

— К тебе подойдут два новых офицера Специального отдела, или вас может представить им Сэм, — сказал я.

— Чертов Сэм, — ответил Барретт. — Я не хочу разговаривать с этим вероломным ублюдком, — добавил он.

Барретт предложил передать мне огнестрельное оружие. Я вежливо отказался. Это было неуместно: он мог бы передать это в Специальный отдел. Я сказал ему позвонить мне, если на него окажут какое-либо давление. Честно говоря, я не ожидал снова его услышать.

В 7 часов вечера, всего час спустя, Барретт позвонил снова.

— Сэм звонил мне, Джонти. Вы с ним разговаривали? — спросил он.

— Нет, с вечера прошлого понедельника, — ответил я.

— Ну, он знает, что я говорил с тобой ранее, — сказал он.

Это меня не удивило. Девушки в «курятнике» (постах прослушивания) в штаб-квартире КПО, не теряя времени, сообщили Сэму и его боссам о моем контакте с Барреттом. Насколько медлительным был этот придурок? Неужели он не понимал, как Сэм узнал, что мы поддерживали контакт?

— Сэм сказал мне встретиться с ним завтра (воскресенье, 22 марта 1992 года), но я отказался, — сказал он. — Он кое-что говорил о тебе, Джонти, — добавил он.

— Какого рода вещи? — спросил я.

— Он спросил меня, почему я настаиваю на том, чтобы ты был там, и я сказал ему, что доверяю тебе, — сказал он.