— Положи свой пистолет на землю и подойди к дереву, — приказал я.

Он был в ужасе. Он медленно достал свой пистолет и положил его на землю рядом с первым. Я был удивлен, увидев, что это тоже был револьвер «Веблей» 38-го калибра.

— Твое полное имя? — спросил я.

— Стэнли Кэмпбелл, — ответил он.

Он тоже подошел к сосне рядом со своим другом и обнял ее. Я повернулся к третьему подозреваемому. Он был самым младшим из троих. Его заметно трясло. Прежде чем я успел сказать ему хоть слово, он сказал:

— Джонти, это я, Терри. Терри Николл. Ты помнишь меня по автомобильной аварии на Черч-роуд, не так ли? — спросил он.

Я изучал молодого человека, нервно стоявшего передо мной. Я его не помнил, но недавно попал там в автомобильную аварию.

— Ты вооружен? — спросил я его.

Он кивнул.

— Тогда делай, как тебе говорят, и медленно клади свое оружие на землю, — скомандовал я.

Он снова кивнул, но колебался. Он хотел возразить.

— Послушай, — сказал он, — мы протестанты…

Казалось, он искренне верил, что это что-то изменит. Что каким-то образом я должен был позволить им идти своим путем. Он очень сильно ошибался.

— Бросай его! — рявкнул я. Мой тон не оставил у него сомнений в том, что его религиозные убеждения меня не интересуют. Также это не помогло бы спасти его из его нынешнего положения. Я видел, как он посмотрел влево и вправо, и понял, что он подумывает о бегстве.

— Даже не думай об этом, Терри, — сказал я.

Я направил пистолет-пулемет прямо на него. Это встревожило его. Он не мог отвести от него глаз. Он смотрел прямо в дуло.

Правда заключалась в том, что, хотя я осознавал, что у меня есть твердое законное право применить оружие в таких обстоятельствах, если это необходимо, я не хотел причинять вред никому из них.

Колебания этого молодого человека означала, что для третьего обезоруживания требовалось абсолютное превосходство.

«Где, черт возьми, Джон?» — думал я. Если бы только он вернулся.

Терри Николл очень медленно потянулся за своим пистолетом. Я полагал, что он собирался попытаться использовать это, чтобы оказать сопротивление аресту. Если бы он это сделал, у меня было бы полное право застрелить его. Наша тренировка на полигоне заключалась в том, чтобы стрелять на поражение. В таких обстоятельствах не могло бы быть и речи о том, чтобы попытаться ранить террориста. Я почувствовал прилив адреналина. Я был напуган так же, как и он, но я знал, что лучше этого не показывать! Терри внимательно изучал меня. Я инстинктивно знала, что он ищет любой признак того, что я позволю ему сбежать. Я не давал ему такой надежды.

Он медленно вытащил пистолет из-за пояса брюк. Он бросил его на траву рядом с двумя другими. Этот молодой человек был самым дерзким из троих. Я был так рад, что он не пытался применить свое огнестрельное оружие, чтобы оказать сопротивление при аресте. Его оружие, полуавтоматический пистолет, был больше двух других.

Теперь на траве у моих ног лежали три полностью заряженных пистолета. Терри подошел к сосне рядом со своими друзьями и обнял ее. Я столкнулся с тремя кочующими стрелками и успешно разоружил их. У меня не было наручников. Мы не носили их с собой как часть нашего снаряжения. В то время я бы все отдал за три пары.

Теперь я обратился ко всем троим, сказав им, что они арестованы за незаконное хранение огнестрельного оружия. Я также сказал им, что пристрелю их, если они попытаются сбежать. Я совершенно не подозревал, что женщина, живущая неподалеку, была свидетельницей всего эпизода из окна своего верхнего этажа и набрала «999», чтобы мне помогли.

Джон вернулся через две или три минуты после того, как я разоружил трех террористов. Он припарковал полицейскую машину точно напротив того места, где прятались боевики. Он ничего не знал о разыгравшейся драме, пока не прибыл на место происшествия. Он очень быстро бросился мне на помощь. Мы оба могли слышать вдалеке успокаивающий звук полицейских сирен. Помощь была уже в пути. Я вздохнул с облегчением. Вскоре прибыли другие полицейские в большом количестве и помогли нам отвести заключенных в участок.

Когда мы с Джоном возвращались к нашей машине, даже не думая об этом, я вынул магазин из пистолета-пулемета. Я позволил рукоятке взведения скользнуть вперед, прежде чем снова вставить магазин в приемник. Я поставил предохранитель в положение «предохранение». Джон был очень впечатлен: несмотря на волнение, я точно помнил, как сделать оружие безопасным. Это было совсем не похоже на неумелое обращение с тем же оружием всего месяц назад, которое привело меня в такое замешательство.

Только час или около того спустя, когда я был один в участке в ожидании допроса в уголовном розыске, пришло осознание того, что могло со мной случиться. Я обнаружил, что меня неудержимо трясет. Мне было так стыдно. «Что, черт возьми, со мной было не так?» — думал я.

В то время я этого не знал, но это был обычный эффект шока. Я изо всех сил старался скрыть свои чувства. Ожидалось, что я справлюсь. Никто не объяснил, что на самом деле я буду возвращаться к этим травмирующим сценам в виде ужасающих воспоминаний и тревожных кошмаров на протяжении всей моей службы. Это было что-то, о чем ты не говорил. От тебя ожидали, что ты просто справишься с этим.

Многие мужчины из полноправных полицейских КПО обращались к бутылке, пытаясь справиться с ситуацией, и были потеряны для нас, поскольку поддались алкоголизму. Они нарушали жесткие правила дисциплины, правила, которые не учитывали тот факт, что именно их профессия в первую очередь заставила их пристраститься к выпивке. Их считали слабовольными и отправляли на пенсию или увольняли из полиции.

В мачо-мире полицейской службы любые признаки нервозности или немощи рассматривались как слабость. Я осознал это очень рано во время своей службы полицейским. Коллеги, которые говорили о том, что испытывали подобные вещи, высмеивались за глаза. Они тоже считались слабыми и ненадежными.

И все же какая-то часть меня наслаждалась вызовом, с которым я столкнулся. Но я также знал, что мне очень повезло. Я мог так легко расстаться с жизнью. Все это дело усилило мой и без того встроенный инстинкт самосохранения.

Я также понял, что если это случится снова, я буду лучше подготовлен к тому, чтобы справиться с этим. Я бы позаботился о том, чтобы выйти из этого в целости и сохранности. Если я мог сделать это, не сделав ни единого выстрела и никому не причинив вреда, то это был бонус. Первым принципом работы полиции была защита жизни. Я решил, что никогда не буду участвовать в качестве офицера полиции в лишении жизни. КПО научил нас этому во время нашего первоначального обучения. Я не хотел предавать этот принцип. Никогда.

Последовавшая за этим эйфория была невероятной. Нас похвалил командир подокруга. На следующий день нас с Джоном также вызвали в кабинет нашего главного констебля, сэра Грэма Шиллингтона в штаб-квартире КПО в Бруклине, в районе Кнок в Белфасте. Он был очень доволен изъятием этого огнестрельного оружия у подозреваемых террористов из ДСО.

— Браун, ты именно тот полицейский, которых я ищу, — сказал он. — Не так давно у меня были полномочия продвигать такого человека, как ты, в этой области, — добавил он. — У меня больше нет таких полномочий, иначе ты был бы сегодня же сержантом, — сказал он.

Одобрение главного констебля было очень желанным. Это был именно тот тип поддержки, которого я ожидал и на который надеялся. Стоя там, я размышлял о том, как впервые предстал перед сэром Грэмом. Обстоятельства были такими разными. Двенадцатью годами ранее, в 1961 году, я был пойман во время налета на его фруктовый сад людьми из КПО, которые прятались в его саду, охраняя его от угроз ИРА. В то время мне было одиннадцать лет.

В тот день я играл в гольф-клубе «Ройал Белфаст гольф-клуб» с несколькими другими мальчиками из Холивуда. Наша автобусная остановка по дороге домой была возле большого дома, у которого был фруктовый сад, сразу за воротами на лужайке перед домом. Мы всегда ходили туда, чтобы собрать в саду падалицу. Раньше у нас никогда не было никаких проблем.