– Ох, Васятка, – однажды сказала мать. Васятка остановился в дверях кухни, ожидая продолжения, но продолжения не последовало.

Мать отложила в сторону молоток и спустилась со стула. Из угла кухни в рамке от фотографии десять на пятнадцать, висящей на криво вбитом гвозде, на Васятку скорбно взирала Дева Мария.

Мать попятилась, задела стол, подхватила чашку, чтобы не расплескался чай, и, перекрестившись на икону, согнулась в поклоне.

– Дева Мария, заступница наша… – забормотала она.

Васятка удивленно вскинул брови.

– Мам, ты чего это? – спросил он.

Мать, дочитав молитву, распрямилась, потерла кулаком поясницу и повернулась к сыну.

– Мне сегодня Миша звонил, – сказала она, садясь на стул. Руки она сложила на столе, как хорошо воспитанная школьница, взгляд ее был направлен в стену прямо перед собой. – Михаил Ефимыч.

Васятка внутренне вздрогнул. Михаил Ефимыч был старый мамин приятель и его декан.

– И чего он?

– Да ничего. Поговорили о том о сем, в основном за жизнь, Степу вспомнили.

Все внутри Васятки сжалось в тугой комок. Он знал, что мать хочет услышать, но зря понадеялся, что звонок декана – совпадение и не более.

– Сказал еще, что расстроен, потому что мой Васятка совсем учебу забросил, еще немного и не видать ему красный диплом.

– Ну чего он преувеличивает? – спросил Васятка. Собственный голос показался ему слабым и жалким. – Ничего не забросил. Так, пару трояков схлопотал, так ведь я их потом исправил. Можно подумать на этом красном дипломе свет клином сошелся…

– А на чем он сошелся, а? – мать резко повернулась к нему, уставилась исподлобья, будто готовая ринуться в атаку. – На этой вертихвостке твоей? Мы просто друзья, – передразнила она его ранние слова, – слышала я как вы у нее в комнате щиплетесь и черт знает что еще вытворяете! При живой-то матери!

Васятка почувствовал, как краска заливает лицо. Сказать ему было нечего. Он был свято уверен, что, когда он пробирался к Асе, мама уже крепко спала.

– Бог свидетель, – мать рьяно перекрестилась дрожащей от возмущения рукой, – я молчала. Я все это время молчала. Ждала, когда ты напрыгаешься как полоумный жеребенок, наскачешься. Но ни конца, ни краю. Да сколько ж можно?

Она оттолкнулась от стола, табуретка натужно скрипнув, проехалась по крашенному полу, оставив светлые полосы.

– Ведьма эта Аська твоя, вот она кто! Приворожила тебя, как пить дать. Я уж с ней и так, и эдак, поговорить пыталась. А она вцепилась в тебя словно клещами. Она тебя выпивает, как вампирюга. Ты себя в зеркале видел? Худой как хлыст. В лице ни кровинки, смотреть больно. Ничего не замечаешь, по сторонам вообще перестал смотреть. Ася-то, Ася-это, вертит она тобой как хочет!

Васятка растерянно улыбнулся.

– Ну я же люблю ее… И ты, вон, папу любила.

Мать безнадежно махнула рукой.

– Люблю, люблю. Заладил, как маленький. Любовь любовью, а есть еще долг. Слышал такое слово? – она сжала руку в кулак и стукнула им себя по груди. – Я твоего отца человеком сделала. Все на себе тащила, вот этими вот самыми руками работала день и ночь, кучу нервов и сил потратила. Да если б не я, он бы раньше пропал. А на что эта иждивенка ради тебя готова? Не на словах, на деле? Задумайся, не будь дураком!

Мать постучала согнутым пальцем по лбу Васятки. Васятка попятился.

– Ведьма она, послушай ты мать. Может я глупая, институтов не кончала, но в жизни кое-что смыслю. И всякое в ней видала. Любовь, сынок, это ответственность, а что такое ответственность ты, как только ее встретил, тут же забыл. И обо мне забыл. А что с нашей геранью стало, ты обратил внимание? Вся зачахла, как только эта грымза заехала. Цветы энергетику чувствуют, наукой, между прочим, доказано. Весь дом захирел: то там обои отойдут, то сям что-нибудь сломается. И у меня, когда она тут ошивается, голова все время болит.

– Может тебе к врачу сходить? – забеспокоился Васятка.

– Ты чушь не мели, – фыркнула мать. – Что я, не знаю, от чего все это? У меня здоровье всю жизнь было лошадиное. А тут началось.

Васятка попытался вставить что-то про возраст, но она продолжила:

– Мне врач никакой не нужен, я к батюшке сразу пошла. А он мне так и заявил, она – ведьма. Сделку с сатаной заключила. Батюшка сказал иконки купить и по дому развесить, и она из такого дома мигом сбежит.

– Нашла кого слушать, – засмеялся Васятка, – ты ж сама говорила, что этот отец Иоанн все время закладывает.

– Мало ли, что я говорила, а ты на божьего человека не наговаривай, цыц! Аська твоя жизнь из всего вытягивает, чтоб быть вечно молодой и красивой, ясно тебе? Ты, дурак, паспорт ее хоть видел? Сколько ей лет?

– Боже… – простонал Васятка. – Конечно, видел. Ну ровесница она моя, дальше-то что?

– А то что, липовый у нее паспорт, – твердо сказала мать. – Фальшивка! Давай мы к нашему участковому отнесем, пусть проверит, раз мне не веришь.

У Васятки от маминых слов голова пошла кругом. Он ухватился за стену, чтоб не упасть, а когда из прихожей послышался голос Аси, почувствовал, как первый раз в жизни, больно кольнуло в сердце.

– Поздравляю, Валентина Ивановна, – усмехаясь, сказала Ася, – здорово же вы меня раскусили. Я все стояла, слушала, познавательно, знаете ли. Удивительная вы женщина. Чуткая, добрая, замечательная. Извини, Васенька, что кроме любви ничего тебе дать не могу. Это все, что у меня есть. А чужого мне и подавно не надо.

– Вот и правильно, – осклабилась Васяткина мать. – Раз чужого не надо, то держись от моего сына подальше. Не для тебя я его рожала, мучилась, растила в поту и слезах.

– А он и не ваш, – заявила Ася, сверкнув глазами. – Он свой собственный.

Валентина Ивановна охнула. Васятка подхватил ее, чтоб она не упала.

– Ты слышал, сынок? Вот хамка! Да что же это такое, откуда такие люди только берутся? Мы ее приютили, как нищенку, от чистого сердца, а у нее ни стыда, ни совести.

– Мам, ты присядь, – попросил он, настойчиво уводя ее обратно в кухню. – Асенька, ну куда ты?

Ася снова появилась в дверях уже с чемоданом.

– Выбирай, – сказала она. – С кем тебе быть важнее. Со мной или с ней. Но я здесь быть не могу, да ты это и сам уже понял. Спасибо за все, Валентина Ивановна.

Прежде, чем хлопнула входная дверь, Васятка, побелевший от нервов, ворвался в прихожую.

– Ася, милая, постой, подожди…

– Чего мне ждать? – грустно спросила она.

– Как же я без тебя? – понурился Васятка. – Как же мы друг без друга?

Ася погладила его по щеке свободной рукой.

– Пойдем со мной, – сказала она. – Будем снимать, на комнату в коммуналке денег должно хватить…

– Гляди-ка, она еще и деньги его считает! – донеслось из кухни.

Ася вздрогнула.

– Ты подумай, Васенька. Нам же хорошо вдвоем было. Я тебя внизу подожду, там все равно дождик, постою под козырьком у парадной, пока не закончится.

Васятка кивнул. Ася быстро чмокнула его в губы и скрылась за дверью, оставив за собой аромат солнечной майской сирени.

«Уйду, – подумал Васятка, мгновенно ощутив на душе пустоту. – Будь что будет».

Мать завыла сиреной.

– Ты совсем сдурел! Опомнись, несчастный. Остановись! – кричала она, не стесняясь соседей, пока он собирал вещи.

– Мама, все решено, – твердо ответил Васятка. От собственной решимости ему стало так страшно, что вспотели ладони.

– Решил он, – фыркнула мать, – это она все решила, ведьма эта. Куда она ведет, туда ты и идешь, как телок на веревочке. Мнения своего никогда нет, слушаешь вечно всяких. А надо мать слушать, мать плохого не пожелает.

Взвизгнула молния дорожной сумки. От этого звука Валентина Ивановна дернулась, как будто ее больно ударили, и заплакала.

– Снимать он будет комнату в коммуналке, жить с алкашами и наркоманами, как будто бездомный… – запричитала она. – Еще и деньги на съем тратить, не ее, а свои. Приехала из деревни, пропади она пропадом, и все ей тут же на блюдечке принесли. Нашла же дурака… Ох, горе-горе…