— На скверное прибывание. Вот как ты относишься к людям. Это не скверное пребывание. Это те, кто нас поддерживает во все времена. Они прекрасны и ужасны в своем начинании. Только они способны на истинные эмоции, опрометчивые решение. Они готовы стоять на своем и потом решать проблемы
— Прости перебью. Решать проблемы! Ха! Проблемы создают они же. Ну да ладно. Оставим это тебе. Ты же теперь спец. Ты же стараешься окружить себя множеством людей. И как?
— Мне хватает их внимания. Я могу…
— Не смеши. Можешь. Может быть, и можешь. Только скажи, от чего же ты все время один. Почему легион, который предан тебе, ночами скрывается у меня в обители. Да. Он думал его не видят в ледяном царстве. Но, он ошибся. Он на столько устал, что даже не обратил внимание, что там всегда чисто, всегда спокойно, всегда прохладно. И потом, ты говоришь, что тебе хватает их внимания. А так ли оно тебе уже нужно? Вижу, сегодня ты даже вернулся к старой привычке.
— Это случайность. И вообще, это лишь прихоть.
— Конечно. Прихоть. Просто так и скажи, как есть. Скажи, что ты понял о людях. Если я услышу хоть толику достоинств, то я оставлю тебя. А легион, решит сам, как ему быть. Согласен?
— Согласен. Но сигареты останутся.
— Как тебе будет угодно. Тем более, что это заставляет меня чувствовать себя как раньше. Ты единственный, кто с чего-то решил, что эта странная привычка ему к лицу. Но здесь ты оказался прав. Она была, и осталась только твоей. Сентиментально, возможно. Но почему бы и нет. Так что, ладно, кури сколько влезет, тем более что в человека много не влезет ничего. Ни никотина, ни вина, ни ума.
Господин снова рассмеялся. Его белоснежный оскал окрасился огненным цветом. Он поменял позу, от куда-то появился стол с двумя роксами крепкого алкоголя и костяная пепельница в форме земного шара. А также появился стул напротив скамейки, через стол. Господин жестом пригласил Его на милую беседу.
— Я начну с того, что мне далось проще всего.
— Начни с чего угодно. Я не вижу разницы с какого места ты будешь стараться доказать, что канат — это удав.
— Тогда я начну с их стремления к лучшему. Люди всегда старались быть лучше. Они, не имея ни знаний, ни возможностей, стали познавать все основы бытия. Они стали изучать все, что их окружают. Порой жертвовали всем, что у них есть, даже жизнь. Они не побоялись дотронуться до огня…
— Не смеши. Огонь дело рук не наше, Всевышней решил, что им холодно. Но, напомню тебе, что именно мы, и начали подталкивать Всевышнего к такой мысли.
— Даже если так, это ничего не меняет. Они смогли его обуздать. Они смогли использовать его, чтобы творить. Они научились обжигать глину, стали строить дома. Они использовали его для созидания. Он дал им тепло и уют, он разжигал в них желание жить и творить, любить и …
— И потом они подожгли им порох, и стали друг друга истреблять. Да и ладно бы друг друга. Они стали истреблять создания Всевышнего. Ох как он злился. Разве мне тебе напоминать, скольких они предали огню. Да, эта стихия им позволила играться с собой. Но скольких забрала себе в дар, поняв, что разума в людишках не более чем в мотыльке
— Как же ты невыносим. Пусть так. Но даже из этого они сделали выводы. Посмотри сколько сострадания они дарят тем, кто не смог совладать со своей глупостью, и как мотылек подлете близко к огню. Они научились лечить, они научились помощи. Они стали жить ближе, стали ухаживать друг за другом. Благодаря потерям они научились ценить жизнь. И даже…
— Даже еще пока не развязали третью, для их мира, войну. Они скудоумные животные. Разве ты можешь это отрицать. Ты, кто помог подстрекательствам, не раз разжигая войны. Ты, который умело вел дело к войне, давая им надежду на мир. Разве ты можешь это чем-то объяснить?
— Они просто боятся. Они еще слишком малы, чтоб понимать, что ничего их не разделяет. Но они стремятся к этому. Они научились жить вместе. Теперь они могут общаться. Конечно, до Вавилона им далеко. Но они уже не так просты. Они стали уметь говорить на всех языках. Они стали читать книги друг друга. Они стали даже строить семьи с разных континентов. Они друг друга учатся слушать и …
— И ничего не слышат. Они на столько глухи, что, когда Всевышней говорит с ними, они сразу хватают тех, кто слышит Его и запирают вдаль от общества. Тут, признаюсь, я не против. Но, они так же поступают с теми, кому Всевышний дает знания. Если бы хоть один из них, хоть раз, обратил внимание, каким даром может обернуться та идея, которая поселена в их голове, то они бы уже давно могли бы жить в вечности. Но они стремятся как могут сокращать своей век. Как ты можешь этого не видеть?
— Я вижу. Вижу и стараюсь их убедить в обратном. Они стали мыслить. Да, мыслить. И не надо смотреть на меня так, будто я приписываю им что-то фантастическое. Они мыслят. У них куча идей, куча мыслей. Они прекрасные философы, они отличные мыслители и учителя, и даже…
— Даже не могу обучиться учиться. Они так быстро пресыщаются знаниями. Их мозг был уникальным даром Всевышнего. И на что они его потратили. Создали парочку дельных изобретений. Научились даже в какой то мере восстанавливать его, сами же травмируя. Но так и не поняли зачем он им дан. Они же даже не могут отличить правильные мысли, от губительных. Они в своих мыслях все глубже уходят в порочность. Даже мне уже надоело иметь дело с отделом самоубийств и наркомании. Ты так давно среди них, что даже у тебя я слышал эти мысли. Зачем говорить, что они могут мыслить, если этот процесс так же приводит к их гибели. Но раз так. То чем же тебе нравятся их мысли?
— А ты когда-нибудь видел, как они мыслят позитивно. Как создают произведения, как пишут книги и стихи. Как они прекрасны, когда мыслят о вечном, как же их преображает мысль о любви. Ты когда ни будь чувствовал это. Ты хотя бы допускал мысль, что можешь быть любим и любить?
— Я бы рассмеялся во весь голос, но боюсь они оглохнут от этого. Ты действительно говоришь о любви? Ты сейчас решил сыграть эту карту?
— Даже если так.
— Ты решил коснуться вечного сам. Ты предал нас ради любви, ты испил ее до дна. И что ты имеешь?
— Я счастлив, у меня есть будущее не только в вечности, но и в этом странном мире. Разве этого мало.
— Счастлив? Ты так это называешь. Чтож. Наверное, с веками я стал забывать понимание этого слова.
— Не утрируй. Я не верю, что ты испытывал это чувство
— А ты? Хорошо. Пусть так. Ты любил и был любим. И что? Что ты имеешь теперь. Ты напугал легион. Ты действительно решил быть человеком. Эта любовь почти тебя убила. Ты уже полвека страдаешь от этого. И что ты предпринял. Ты дал возможность легиону править бал. Он хотел тебе угодить и за десятилетие дать тебе шанс ожить. А что сделал ты? Ты влюбился. И к чему это привело? Легион уволок тебя в самые глубины твоего разума и запер. Если бы не он, то легион бы разорвал тебя. Но он, почему-то решил, что можно тебя отпустить. Ты вернулся к миру, а что потом. Потом ты испугался легиона. Да. Ты не ждал что легион тоже захочет любви. А он взял и захотел. И все это привело к моему присутствию
— Я не испугался. Я просто не стал мешать.
Он закурил последнюю сигарету. Отвернулся и даже покраснел. Он надеялся, что Господин не заметит этого. Но, ничего, особенно во мраке, не утаишь от Господина.
— Ты что это удумал? Ты покраснел. Ах да. Любовь, при чем я бы понял, что хотя бы любовь к человечеству. Но нет. Ты снова избрал себе женщину. Легион?
— Да господин.
— От Него пока толку нет. Расскажи мне вот что. Как ваше тело?
— Все болит, Господин. Мы уже устали. Наша спина, Господин, она болит как никогда. Мы не знаем, что это. Но мы каждый день говорим Ему, что это нас убивает.
Господин разозлился. Он встал, обошёл стол и вплотную подошел к Нему.
— Ты что удумал! Ты как посмел издеваться над легионом!
Он опустил взгляд.
— И после этого ты все еще требуешь что-то от легиона! Ты посмел наказать его, за то, что он вызвал меня, хотя сам толкал его на это!
