Иногда просто невозможно заставить себя вылезти из старых разношенных джинсов и втиснуться в вечернее платье. Даже если это платье девятнадцатого века с золотым шитьем, очаровательными кружевными рукавчиками и бесподобным шлейфом.

Но какой смысл наряжаться, как глупая кукла, если тебя только что бросил бойфренд?

Оливия села на банкетку перед малахитовым туалетным столиком и взглянула в разумное зеркало, обрамленное роскошным деревянным кружевом.

Зеркало автоматически включилось, подсветив заплаканное лицо цесаревны, и издало приветственный писк. Сразу после этого зелёный огонек в правой верхней части устройства тревожно заалел.

– Внимание! – сказало зеркало приятным мужским голосом. По блестящей поверхности забегали красные строчки. – Идентифицировано пять проблемных зон…

– Ну еще бы, – пробормотала Оливия.

– Веки отекли, глаза покраснели, – безжалостно перечисляло зеркало, – щеки побледнели, губы искусаны, волосы спутаны. Рекомендовано: тени дымчатые номер одиннадцать тридцать четыре, тушь объемная номер восемь шестнадцать, пудра рассыпчатая номер один один четыре…

На зеркале начали появляться картинки подходящей косметики. Принцесса, нахмурив тонкие русые брови, изучала свое потрепанное отражение в кольце сияющих советов.

В серо‑зеленых, царственно непроницаемых глазах, доставшихся Оливии от прапрадедушки Николая Второго, сегодня плескались горечь и гнев.

Цесаревна невесело усмехнулась. Какая ирония судьбы. Ведь как раз сегодня, двадцать девятого февраля, страна празднует День Гнева. Традицию ввел как тот самый дедушка Николай Второй – после страшной швейцарской революции двадцать девятого февраля тысяча девятьсот четвертого года. Тогда закачались все соседние троны – от Адриатики до Ла‑Манша. Европейские монархи с ужасом следили за тяжелым рождением коммунистического государства. На веселой мозаичной карте Европы, в самом центре ее, образовалось черное пятно. Примыкающие к пятну страны – Германия, Италия, Франция, Австрия – срочно закрыли свои границы.

«Хороший урок для всех нас», – промолвил в конце концов дедуля Николай и сразу после этого подписал два высочайших указа: один об учреждении парламента, серьезно ограничивающего власть монарха; второй – о назначении двадцать девятого февраля днём безнаказанного выражения любых накипевших чувств по отношению к российской власти в целом и императорской семье в частности. Злоба приветствовалась, раздражение поощрялось, недовольство вознаграждалось. Никаких гонений, никаких преследований, никаких негативных последствий. Полная неприкосновенность. Но только один раз в четыре года. В остальные тысяча четыреста шестьдесят дней принималась традиционная, скучная, обоснованная критика в установленном законом порядке. Все эмоции – в День Гнева.

Невероятно смелое и прогрессивное решение для тяжелой на подъем, патриархальной Российской империи. Но оно помогло спасти монархию в стране.

Поглядывая на погрязшую в коммунизме Швейцарию, николаевскую традицию неукоснительно поддерживали и все последующие российские правители: Алексей Второй, Константин Первый, а теперь и отец Оливии, Филипп Первый.

Постепенно, далеко не сразу, митинги протеста как‑то сами собой превратились в митинги поддержки императора. К середине двадцать первого века День Гнева больше напоминал День Восхищения монархом и его семьей. И двадцать девятого февраля Оливия обычно выходила к народу с удовольствием.

Но только не сегодня.

Сегодня хотелось вернуться к мокрой подушке и проваляться весь день в постели, стирая фотографии Макса из перстня‑разумника.

Зеркало тем временем вновь ожило:

– Внимание! Ваше отражение не меняется. Если у вас возникли трудности с нанесением макияжа, нажмите цифру один для вывода подробного руководства.

– Да, у меня возникли трудности, – мрачно отозвалась принцесса, вооружаясь расческой с ионизированной щетиной, – только не с нанесением макияжа. А с одной свиньей по имени Макс. Такое унижение! Ах, зеркало, если бы ты только знало!

Цесаревна со злостью рванула свои растрёпанные кудри. Зеркало возмутилось резким движением хозяйки и рассыпало по поверхности светящиеся стрелочки, указывающие правильную траекторию причесывания. Оливия раздражённо выдернула провод от гаджета из розетки и далее продолжила причесываться и краситься так резко, как только ей заблагорассудится.

Спустя полчаса наследная принцесса Российской империи была готова выйти к возбуждённой толпе.

Император Филипп в нарядном, но неудобном парадном мундире и тесных лаковых сапогах, которые он мечтал поскорее снять, ждал дочь в Зале военных картин.

– Странно, девочка всегда очень пунктуальна, а сегодня почему‑то задерживается, – сказал он своей супруге Луизе, увлечённо делавшей селфи на фоне гигантского букета в центре зала. – Подожди, это что, лилии? Зачем ты к ним подошла? У тебя же аллергия!

Луиза чихнула раз десять подряд, но раздражённо отмахнулась:

– Зато какой шикарный кадр! Ну, тебе не понять. И дочери твоей тоже. До чего же вы, Романовы, закрытые ребята! Вы меня просто поражаете, даже аккаунтов в «Монархисте» у вас нет… Чёрт, я сейчас, кажется, задохнусь, – к концу речи императрица уже сипела, но мужественно продолжала делать фотки на свой перстень-разумник. – Но ты только глянь, какая роскошь получилась! – Она тут же переслала селфи мужу. – Меня завалят лайками в «Монаршке».

Филипп закатил глаза – спорить с женой было бесполезно, тем более снимки и правда получились эффектными: хрупкая кареглазая брюнетка в огненном платье – на фоне ослепительно белых лилий.

Церемониймейстер, нервничавший у балконных дверей, деликатно покашлял.

Император выглянул в окно.

Дворцовая площадь пестрела разноцветными шапками и шипела бенгальскими огнями. Над тысячами голов сновали туда‑сюда квадрокоптеры, разнося горячие напитки из ближайших трактиров и пабов. Из картонных стаканов валил пар, и квадрокоптеры напоминали маленькие летающие самоварчики. На больших экранах транслировались кадры недавних торжеств по случаю четырехсотлетия дома Романовых. Брусчатка подогревалась, народу было тепло и весело. Однако злоупотреблять терпением подданных не следовало. Пунктуальность – вежливость королей.

– Позвоню-ка я дочери, – пробормотал император, но в этот момент из западной анфилады послышался еле уловимый шелест. Оливия в развевающемся зеленом с золотом платье влетела в зал. Влетела в буквальном смысле – по громадному дворцу легче было передвигаться на гироскутерах. Шутка ли – по несколько километров в день наматывать!

Заказом самоходных досок на колесах для Зимнего занимался лично Филипп. Сам ездил на Русско‑Балтийский завод на Чёрной речке. Сам чертил макет будущего гаджета – получилось что‑то вроде узкого ковра‑самолета с восточным колоритом и желтой неоновой подсветкой днища. Ограниченную серию «высочайшего дизайна» даже не успели выпустить на рынок – все экземпляры расхватали еще на стадии предзаказа.

С рейсфедером император обращался едва ли не ловчее, чем со скипетром: до коронации Филипп трудился рядовым инженером на том самом Русско‑Балтийском заводе. Разрабатывал пневмоподвески для отечественных автомобилей знаменитой марки «руссо‑балт». Романов оказался талантливым конструктором.

Да, с середины двадцатого века всем членам царской семьи, кроме правящего монарха, приходилось самим зарабатывать себе на жизнь: госбюджет не предусматривал содержания великовозрастных бездельников. Цесаревна Оливия, например, пять дней в неделю работала в колл‑центре всё того же Русско‑Балтийского завода. Превосходное знание пяти языков позволяло ей принимать звонки от иностранных владельцев русских автомобилей, а знаменитая романовская выдержка помогала сохранять спокойствие при общении с клиентами.