Этот обязательный ассортимент объяснялся антицинготными свойствами чеснока. Мой сосед по нарам, доктор, указал однако, что другое свойство чеснока находится в полном противоречии со свойствами той соды, которою так обильно приправляли наши супы. Чеснок, хорошее противоцинговое средство, имеет однако свойство сильно возбуждать половую деятельность, а сода в больших количествах имеет свойство эту деятельность погашать. Так in anima vili и производился этот опыт борьбы соды с чесноком.
{259} Прейскурант оглашен. Староста записывает на выданном ему листе бумаги все заказы каждого поименно. Потом пять-шесть наиболее дюжих товарищей отправляются во главе со старостой и предшествуемые тюремным стражем в тюремную лавочку в первом этаже тюрьмы - и возвращаются, сгибаясь под тяжестью мешков. За это время расчищаются на нарах места, куда складываются все покупки - и староста производит дележ по именному списку. Начинается пир горой...
Все это, вместе взятое, занимало добрую половину дня, который считался настоящим праздником. Лишение же "лавочки" за какие-либо тюремные провинности камеры - было одним из самых больших наказаний. Наш доктор подсчитал, что дневной тюремный рацион плюс средний лавочный "приварок" составляют в день по 1.600 калорий на человека, количество достаточное при условии сидячей и бездеятельной жизни, какою мы жили. Вот только расходы нервной энергии при допросах не входили в этот подсчет...
Не все заключенные, однако, имели денежные передачи. Были "бедняки", не получавшие денег или потому, что некому было их посылать (например - если вся семья арестована), или потому, что следователь по своим соображениям лишал узника этого права. Я принадлежал к числу последних: следственные органы категорически отказались сообщить В. Н., где я нахожусь, и она в течение почти полутора лет ничего не знала о моей судьбе, а значит и не могла пересылать мне деньги. Таких по разным причинам "бедняков" или "лишенцев" бывало в камерах обыкновенно процентов десять, и камера приходила им на помощь, организовав так называемый "комбед" (комитет бедноты). Было принято за правило, по добровольному соглашению, отчислять десятую часть "лавочных" денег в пользу комбеда. Расчет происходил, примерно, таким образом: нас в камере 80 человек, из {260} них - 8 человек "бедноты", каждый из имеющих деньги покупает в эту "лавочку" рублей на 16-17, а значит все они вместе - на тысячу сто, тысячу двести рублей, так что на долю "комбеда" приходится рублей сто десять или сто двадцать, а на долю каждого "лишенца" по 14-15 рублей. Иначе говоря, мы, "бедняки", могли покупать каждый раз почти на такую же сумму, как и наши богатые товарищи. Случалось, что число "лишенцев" в камере возрастало - тогда на долю каждого приходилось меньше. Наоборот, если число их падало настолько, что каждому из них при такой системе распределения пришлось бы получить более семнадцати рублей, то процент отчисления понижался до семи и даже до пяти процентов. Вообще организация была продуманная.
Староста каждый раз сообщал общую сумму покупок по "лавочке", вычислял долю "комбеда" и каждого из нас и принимал наши заказы. Должен сказать, что не испытывал никакой горечи от такой товарищеской помощи, ибо делалась она обычно от чистого сердца. За все тюремное время помню только один случай, когда прибывший в нашу камеру коммунист Золотухин отказался отчислять в пользу "комбеда", заявив, что он - против всякой личной благотворительности. Когда вскоре после этого его, избитого следователем, привели с допроса в камеру и он попросил у соседа по нарам воды, сосед имел жестокость ответить, что и он тоже - против всякой личной благотворительности. После этого Золотухин стал отчислять в "комбед", но все "лишенцы" отказались принимать его отчисление.
Надо прибавить ко всему этому, что ежемесячная передача в 50 рублей была далеко не у всех единственным источником расходов: у многих камерных "богачей" иной раз лежало на текущем тюремном счету и по несколько сот, и по несколько тысяч, а у одного нашего миллиардера - даже целый капитал в 17.000 рублей. Это были те сотни и тысячи, которые {261} находились при них во время ареста, или намеренно были захвачены с собою в тюрьму. При вступительном обыске деньги отбирались и отправлялись в тюремную кассу на именной текущий счет, а обладатель этих тысяч видел себя богатым, яко же во сне, ибо все равно не мог истратить в месяц на "лавочку" более пятидесяти рублей, как и все прочие, менее богатые товарищи.
IV.
Баня и "лавочка" были событиями. Какие же еще развлечения были в нашей гиблой тюремной жизни? - "Газеты"!
Не подумайте однако, что мы действительно, получали газеты, нет, приток каких бы то ни было новостей в тюрьму был глухо-на-глухо закрыт. Никаких свиданий никому не полагалось, ни о каких газетах и помину не было. "Газетою" мы называли каждого новоприбывшего в нашу камеру. Иногда он почему-то переводился к нам из другой камеры, или, что бывало чаще, приходил из другой тюрьмы, - тогда мы узнавали новости из соседнего или вообще из тюремного мира. Иногда, что бывало еще чаще, он приходил "с воли" - и тогда мы узнавали новости из мира свободного. Можете себе представить, с какой жадностью набрасывались мы на "газету", как расспрашивали обо всем, что происходит на свете! "Газеты", очень частые в конце 1937-го года и в первой половине 1938-го года, становились потом все более и более редкими, а для меня и совсем прекратились с 6-го ноября 1938 года, по одному необычному случаю, о котором расскажу в своем месте.
Зато, кроме "газет", были у нас книги. Раза два в месяц тюремный библиотекарь приносил нам стопу книг - по расчету одной книги на трех человек, - а выбранный нами камерный "библиотекарь" распределял книги "по стажу": первым выбирал себе книгу дольше всех сидевший в тюрьме, за ним в порядке {262} такой же очереди и остальные. К концу 1938 года стаж мой был уже настолько велик, что я мог выбирать себе книгу из первого десятка, хотя передо мной были люди, сидевшие в тюрьме уже третий и четвертый год (всё еще в периоде "предварительного следствия!"). Книги были главным образом по переводной беллетристике, затем русские классики, несколько книг по математике и технике, но ни в коем случае не иностранные книги и не самоучители языков. Среди книг попался однажды том воспоминаний Аполлона Григорьева, вышедший в издательстве "Академия" под моей редакцией и с моими статьями - недосмотр тюремного библиотекаря! Том этот привлек особенное внимание камеры: всякий хотел прочитать книгу своего сокамерника.
Кроме книг, помогали проводить время и многочисленные "кружки по самообразованию". Таких кружков в камере обыкновенно существовало несколько: кружки по изучению французского, немецкого и английского языков, по низшей и высшей математике, по астрономии (это вел я), по автомобильному делу и даже по бухгалтерии. Самыми многочисленными были кружки бухгалтерский и автомобильный. Каким образом можно было вести эти кружки без бумаги и карандаша - дело загадочное, но однако оно велось целыми неделями. Свой "курс астрономии" я закончил в шесть недель при ежедневных занятиях часа по два между обедом и ужином. Кружки языков были еще более продолжительными. Конечно, они велись по "звуковой системе", всё бралось только на слух и на память. Один только руководитель автомобильного кружка лепил из мякиша черного хлеба детали автомобиля, конфискованные при первом же обыске (об этих обысках - речь особая). Как никак, а время проходило.
А тут еще дополнительные развлечения, прерывавшие наши занятия. Ежедневно между обедом и ужином появлялся в коридоре фельдшер с тележкой {263} лекарства. Мы заранее слышали скрип ее колес, и болящие выстраивались в хвост перед дверной форточкой. Диагнозов фельдшер не ставил, а просто давал по просьбе каждого какие-либо немудрящие лекарства: таблетку аспирина или салола, зубные капли (смочив ими кусок ватки), пригоршню ромашки, смазывал йодом порезы (и откуда только брались!), а главное - записывал в книжку тех, кто просился к врачу той или иной специальности. За все время моего пребывания в тюрьме никаких серьёзных эпидемий не было. Лишь в начале 1938 года все мы поголовно переболели гриппом, которым нельзя было не заразиться при нашей скученности от одной больной "газеты".
