‒ Вовка! ‒ Она бросилась ко мне, я даже не успел ничего понять. ‒ Я тебя весь день ищу!
‒ На меня объявили охоту? ‒ спросил я.
Таня улыбнулась. Невысокая. Стройная. В бежевом плащике.
‒ Я. Я объявила на тебя охоту.
Я развел руки.
‒ Вот я.
‒ Пошли! ‒ поймала мою ладонь Таня.
‒ Куда?
‒ Ко мне!
‒ С чего это?
‒ Мама уехала на дачу к тете Любе. У тети Любы какой-то небывалый урожай всего, и она не справляется.
‒ Кабачки атакуют?
Таня рассмеялась. Ее всегда смешили мои шутки.
‒ Ага. Военные действия.
Мы развернулись, и детская площадка с «грибком» принялась отдаляться от меня. Фонарь, освещавший ее, вдруг погас. Я вывернул руку из Таниной ладони.
‒ Тань, мне на секундочку.
‒ Нет!
Я удивился ее голосу. В нем прорезались стальные, ранее не ведомые мне нотки. Словно мою девушку подменили.
‒ Тань, тут одной ногой там…
‒ Тебе нельзя!
Таня смотрела на меня, и на ее лице дрожали губы, а в глазах что-то дергалось.
‒ Таня.
‒ Не ходи!
‒ Куда «не ходи»?
‒ Куда ты хочешь, не ходи.
Я оглянулся на «грибок».
‒ Что может случиться?
‒ Все!
‒ Тань.
Я попробовал взять ее за руку, но она сердито отшагнула, словно устанавливая между нами границу.
‒ Ты серьезно? ‒ спросил я.
‒ Не ходи, хорошо?
Таня заглянула мне в глаза.
‒ Я не понимаю, ‒ сказал я. ‒ Я должен.
‒ Нет-нет-нет, ‒ замотала головой Таня. ‒ Ты ничего не должен. ‒ Ее речь стала быстрой, торопливой. ‒ Ты же не обещал. Ты просто выразил согласие помочь. Но ты мог столкнуться с препятствиями, которые были непреодолимыми. Что тут поделаешь? Ничего не поделаешь. Такое бывает. Проезд закрыт. Автобус ушел. Столб повалился, и провода электрические, понимаешь?
Она умолкла.
‒ Таня, ‒ прошептал я, ‒ неужели ты тоже с ними?
Мне чудился заговор, мне чудилось какое-то жуткое сообщество, которое скрытно захватило власть в городе и подчинило всех себе, лишь бы не дать Мишке выехать в Крупяновку. Зачем? Почему? Что происходит? Мне вдруг показалось, что я болен, что у меня серьезная болезнь мозга, менингит или еще что-то. Я, возможно, брежу, вижу то, чего нет, и слышу то, чего никто никогда не говорил мне.
‒ Таня…
‒ Все, пошли, пошли! ‒ Таня подступила ко мне, почти повисла, обнимая за шею. ‒ Пошли! Ничего плохого не случится.
‒ Но я…
‒ Вовка, ты слышишь меня? Пошли.
Я стоял, как осел. Самое упрямое животное. Что-то во мне переворачивалось, рушилось, рассыпалось на осколки.
‒ Так нельзя, ‒ сказал я.
‒ Можно.
‒ Что вы все ‒ как с цепи? А помочь человеку?
‒ Вова, ‒ сказала Таня, ‒ если ты сейчас… если ты… То между нами все кончено, вот! ‒ выкрикнула она.
‒ Таня!
Таня, не оборачиваясь, пошла прочь от дома, от детской площадки, от меня.
‒ Я тебя догоню! ‒ крикнул я.
До «грибка» было два десятка метров. Пять секунд, и я нырнул в царство неплотно пригнанных дощечек и паутины. Пальцы сжали билет. Куда его? Куда? Я нашел щель и поспешно затолкал Мишкин пропуск в Крупяновку так, чтобы его можно было подцепить за уголок. Видно? Видно. Вынимаемо? Вынимаемо. Все? Кажется, все.
Как ни странно, я испытал облегчение. Не тоску, не тревогу, не сожаление, не чувство утраты. До них было далеко. Одно облегчение.
И Мишки я больше не видел.
Прошло двадцать лет.
Странно, да? Я нередко думал о том, были ли эти годы взаправду, жил ли я в это время по-настоящему. Нет, конечно, вокруг все грандиозно переменилось. Компьютеры, телефоны, банкоматы, банковские карточки, бытовая техника, интернет. В городе выросли три торговых центра и два новых микрорайона. И строилось еще два.
Столько всего произошло в стране и в мире!
Но все же…
Мне казалось, что все события, случившиеся со мной за эти двадцать лет, можно уместить в один день. Или в два. Нечего вспомнить. Как будто прокатился экспрессом. А иногда думалось, что так, как я, себя, наверное, чувствует человек, которому вживили в мозг искусственные воспоминания. Да, он помнит, что что-то такое происходило, и вроде бы даже с ним, но эмоционального отклика это не вызывает.
Вот еще хорошее сравнение. Все эти двадцать лет моего существования вполне можно было записать словами: «Прошло двадцать лет».
Смысл бы не потерялся.
Новости, конечно, были. Мишка пропал. Через четыре года Таня вышла за меня замуж. Мы расписались в местном Загсе. У нас родились два сына. Одного мы назвали Дмитрием, другого ‒ Владимиром. Димке недавно исполнилось пятнадцать, серьезный молодой человек. Вовке-младшему было одиннадцать. У него имелся школьный друг Санжар, который, приходя к нам, вываливал на меня новости про Гитлера и Антарктиду, подземные туннели под Европой и призраков, которые ходят за людьми по пятам и показываются в зеркале за плечом. Зачем показываются? Чтобы, понятно, сердце в пятки ушло.
Слушать его было забавно. Даже покалывало в груди. Некоторые враки я узнавал. Они совсем не изменились за двадцать лет.
Да, было по-разному. И ругались мы с Таней, и чуть ли не развелись однажды. И ситуации были сложные, почти бедственные. Ломало, как всю страну. Но как-то постепенно все устаканилось, стерпелось, срослось, вырулило. Даже Мишку мы периодически упоминали. Правда, в основном, в контексте, какой он был дурак. Где он и что с ним ‒ эти вопросы мы старались обходить. Был. Сплыл. Что еще скажешь? Тетя Наташа с тетей Ирой молчали про Мишку, будто его и не существовало. Время от времени меня такая тоска брала, что я вставал ночью и долго сидел на кухне в темноте. Меня одолевали странные мысли. В память о Мишке мне хотелось повторить наш пеший поход через Людовиновку, и я даже принимался составлять список необходимых вещей и продуктов, записывая их на салфетке. Сыновей я планировал взять с собой, чтобы показать одну из наших с Мишкой авантюр. Так сказать, по памятным местам. Вот куда папка ваш ввязывался! Останавливал меня страх, что и Димка, и Вовка посчитали бы мое начинание родительской придурью.
А еще я пытался вспомнить алгоритм, с которым покупал Мишке билет. Я помнил, что был на почте, а потом на вокзале, но что делать и в каком порядке, напрочь отсутствовало в моей голове. Хоть под гипнозом восстанавливай.
Ложился я под утро, и Таня сонно гладила меня по плечу.
А в Крупяновку мы ездили дважды. Один раз ‒ с Димкой в больницу. Другой раз ‒ на какой-то концерт. Ничего особенного. Чуть побольше нашего городок.
В общем, такие вот двадцать лет. А тут Вовка вечером подошел ко мне с планшетом и спросил:
‒ Пап, ты никакого Филатова не знаешь?
‒ Нет, ‒ ответил я, мысленно перебрав в уме всех знакомых. ‒ А что?
‒ Мне письмо на почту странное пришло.
‒ Спам?
‒ Пап, спам ‒ это реклама, в основном, а тут письмо натуральное.
Я хмыкнул.
‒ Скончался наш далекий родственник и оставил нам целое состояние?
‒ Нет, это я знаю, ‒ сказал сын с улыбкой. ‒ Таких родственников у меня второй десяток пошел. Ты вот сам почитай.
Он плюхнул планшет на мои ладони.
Письмо было короткое: «Привет, Вовка! Скучал без меня? Как тебе живется в этом твоем симуляторе? Как жизнь вообще?».
Я прогнал экран вниз. Ничего. Ни текста дальше, ни подписи.
Адрес электронной почты, с которого пришло письмо, содержал лишь фамилию и намек на имя. Филатов-м-собака-мейл-точка-ру.
‒ Это, наверное, какой-то твой друг, ‒ сказал я.
‒ Пап, я в симуляторы не играю! ‒ назидательно произнес Вовка.
‒ А я? ‒ спросил я.
‒ Так у тебя твой мейл вообще буквы да цифры, ничего не понятно, а у меня: Владимир Смирнов. Может, это меня с тобой перепутали?
‒ Или с каким-то другим Смирновым.
‒ Или с тобой!
Вовка бывает упрямым, как осел. Ослик белобрысый.
‒ Да нет у меня…
Я умолк. Мишка! ‒ прострелило во мне. Это мог быть Мишка! Что, если это он вслепую лупит письмами по похожим адресам? Только я совершенно не помнил его фамилии. Мог он быть Филатовым? Вполне мог.
