– Как давно ты не испытываешь эмоций?

– Всю жизнь. Я словно общественный крот, слепа и бесполезна, но если оказываюсь в пустоте, окружаю себя такими же бесчувственными кротами, жуками и червями, то у нас выходит достаточно приятная беседа, спокойная и непринуждённая.

– То есть тебе некомфортно в окружении других людей, чувствуешь непонимание или агрессию?

– Я ничего не чувствую.

И Тома улыбнулась.

– А ты достаточно ловко пользуешься мимикой, незнающий человек не заметит в тебе ничего необычного.

– Как и в тебе, Анастасия. Но, несмотря на то, что у меня нет чувств, есть желания.

– Можешь рассказать?

– О, конечно. Самая главная мечта – это посещение заповедника. Я очень люблю животных, ведь они не требуют от меня ответной реакции, а просто пользуются моим теплом и рукой, чтобы погреться и расчесать спинку. Взаимовыгодные и приятные отношения без усложнений, конфликтов, отстаивания собственного достоинства и заполнения душевных пустот, появившихся от взаимодействий с другими людьми.

– Значит ты являешься одним из постоянных посетителей живого уголка?

– До недавнего инцидента я была одним из его смотрителей.

– Можешь рассказать об инциденте подробнее?

– Мне казалось, что об этом уже всем известно. Я попытала в третий раз убить себя. Тогда одна из наших лошадей заболела, и вместо того, чтобы дать ей лекарство, я съела всё сама. Но видимо меня нашли быстрее, чем я ожидала, и успели спасти.

Все спрашивают, зачем я снова это делаю, неужели мне ничего не дорого. Но как вообще можно задавать подобные вопросы? Да, я хочу умереть! Да, я не видела жизни! Да, ещё всё изменится. Но нет! Я не хочу жить…

Мне не нужна жалость, забота, сострадание, я хочу обычного отношения, как к моим сверстникам. Раньше я верила, что выйду отсюда и стану известным художником, потом мне было достаточно обычной офисной работы, но свободы. Затем я просто дожидалась нашей ежемесячной поездки на пару дней в санаторий. А сейчас… Сейчас я уже ничего не жду. А ежедневная боль сводит с ума.

Тома замолчала, и я поняла, что на этом наше интервью закончилось.

– С каким вкусом ты предпочитаешь мороженное? На улице жарко, я куплю для тебя.

– Фисташковое… Спасибо, Александра. Мы можем стать друзьями?

– Да, конечно. Я буду навещать тебя. А когда завершу учёбу и докажу, что бесчувственные могут жить среди людей, то возьму тебя под свою опеку. Тогда мы поедем в заповедник, а потом на море к дельфинам. Как тебе такой план?

– Замечательно, я правда благодарна тебе за то, что ты выслушала меня.

Последние дни своей практики я проводила с Томой. Пациентам лечебницы нельзя иметь телефоны, но они могут передавать письма, через медсестёр. Поэтому я оставила ей свой адрес, и вернулась в университет.

Следующие недели я анализировала все данные, полученные из архива, и отправляла Томе сладкие подарки, мольберты, краски и кисти.

Оторвавшись от листа с текстом и посмотрев в зал, я увидела насмешку одноклубников, недовольство преподавателей и разочарование куратора. Целый год я изучала бесчувственность, сопоставляла факты ради этого?

Я не могу остановиться теперь, поэтому вернусь к тексту: «За возникновение обусловленной эмоциональной реакции отвечает лимбическая система, поэтому, посетив психиатрическую больницу, в первую очередь я изучила снимки, полученные при магнитно-резонансной томографии головного мозга, и результаты электроэнцефалографии. В ходе этого анализа я выяснила, что у всех пациентов, страдающих бесчувственностью, некоторые зоны лимбической коры неактивны, хотя содержание нейростимуляторов в норме. Также было замечено, что зона деактивации лимбической коры зависит и от возраста, в котором человек ощутил первые симптомы бесчувственности. При этом зоны мозга, ответственные за принятие решений, агрессивность, моральные принципы пациентов, соответствовали норме. Пообщавшись с пациентами, я выяснила, что пациенты, заболевшие бесчувственностью, имели профессии, связанные с большим количеством информации, например, диспетчеры, журналисты, экономисты. Могу предположить, что пациенты не успевали реагировать на каждую информацию и их эмоции путались и мешали работе других систем, не принося пользы, в результате части лимбической коры были заблокированы».

– Вы сказали, что у бесчувственных не было проблем с зонами агрессии и морали, тогда почему всё больше заключённых именно они? – послышался вопрос, прервавший меня.

– После посещения лечебницы я сама задалась этим вопросом, и решила посетить тюрьмы, чтобы посмотреть результаты ежегодных медосмотров заключённых, о чём я скажу чуть позже, а сейчас позвольте мне продолжить.

Итак, я сказала о приобретённой беспомощности, но что насчёт врождённой? Чтобы ответить на этот вопрос, стоит вспомнить о пятилетней депрессии, последствия которой мы видим сегодня. 35% людей покончили жизнь самоубийством, большинство из них были чувствительными, эмоциональными, с высоким уровнем эмпатии. Таким образом выжили люди менее чувствительные, более спокойные. Это лишь предположения.

Я неделю посещала тюрьму, специализирующуюся на бесчувственных, и изучала данные, полученные после медосмотров. Общаться с заключёнными я не планировала, но обстоятельства сложились иначе.

В тюрьму поступил новый заключённый – бывший студент филологического факультета государственного университета – Силен Мейсен, убивший своего одногруппника.

Меня заинтересовал этот человек своим спокойствием, он был готов умереть в любой момент.

Я находилась в медицинском кабинете, когда Силен проходил стандартный тест, подтвердивший его бесчувственность. После этого началась консультация с психологом:

– Здравствуйте Силен, меня зовут Мэдисон, я являюсь психологом и сейчас задам вам пару вопросов, вы не против этого?

– Не против – ответил Силен, не отрывая глаз от своих рук.

– Сколько вам лет?

– 23.

– Когда вы перестали испытывать эмоции?

– С 19-ти лет

– Что случилось, когда вам было 19?

– Мой отец покончил с собой.

– Вы можете рассказать подробнее?

Силен поднял голову и начал осматриваться вокруг, он остановил взгляд на мне и задумался, затем снова опустил голову и начал рассказ: «Мой отец часто уходил из дома и пропадал на месяц и больше. Маме приходилось работать за двоих. Каждый раз, возвращаясь с запоя, отец умалял маму о разводе, но она успокаивала его, говоря, что всё измениться в лучшую сторону. Она любила его, и, наверно, считала, что только семья и удерживает от окончательного падения на дно. Со мной отец редко общался, лишь смотрел укоряющим взглядом. Может он считал меня причиной сложившихся обстоятельств, или винил себя за то, что не может дать своему ребёнку лучшей жизни, этого мы больше не узнаем.

Отец слишком сильно нас любил, но у него не было сил работать ради счастливого будущего. Он был слаб и нашёл выход из всех проблем.»

– Как вы отреагировали, узнав о его смерти?

– Я был напуган.

– Чего вы боялись, Силен?

– Я боялся реакции мамы, она всегда говорила о том, что папа замечательный и добрый человек, наполнивший её жизнь смыслом и подарившим счастье.

– Ты поддерживаешь маму?

– Да, я посещаю госпиталь каждую неделю, приношу фрукты и цветы. Наверное, сейчас она волнуется, раз я не пришёл.

– Почему она лежит в госпитале?

– Авария.

– Что ты почувствовал, узнав о её состоянии?

– Я почувствовал боль, всё тело ломило, словно в горячке. Я хотел кричать, ломать мебель, бить посуду, но вместо этого я лишь упал на колени и шептал: «Как так? За что же?». После этого я поехал к ней. Маму оперировали. Шансов на её восстановление нет. Теперь она останется прикованной к кровати на всю оставшуюся жизнь. Она видит во мне отца и за всё время после операции не вспомнила о сыне, но я не злюсь на неё. На душе становится спокойнее от её улыбки.