Он в исключительных случаях выезжал из здания ЦК с окончанием рабочего дня, но подчиненных не заставлял работать вечерами. Людей любил, берег. Вспылить мог, и нередко. Но быстро и отходил, старался погасить вспышку и если не прямо - положение не позволяло, - то в какой-либо форме мог покаяться, извиниться. Очень редко кто таил на него обиду.

Однажды он приехал в Витебск. Аксенов возглавлял тогда обком партии. По одному из вопросов они не поняли друг друга, сильно поругались. Машеров даже накричал на Аксенова, тот обиделся. А назавтра надо было вместе ехать в один из районов и, естественно, разговаривать. Заходит утром секретарь обкома к нему в гостиницу, а тот поднимается навстречу, протягивает руку и говорит: «Ты прости меня, ты прав был, когда уговаривал меня». Аксенов в ответ: «Как вы можете так разговаривать? Я же человек, первый секретарь. Хорошо, что сдержался». Кипело на душе у Александра Никифоровича, а вот так встретил… и все как рукой сняло. Чего уж тут злиться? Потом Машеров признался, что всю ночь не спал, переживал.

Через шесть лет Аксенова избрали вторым секретарем ЦК партии. И здесь они действовали в унисон, понимая друг друга, у них не было особого напряжения, серьезных стычек, как это иногда случается, если второй секретарь завидует первому, а тот держит его на дистанции. Не изменилось его отношение и после гибели Машерова.

Он помнил тех, с кем работал, кого глубоко уважал. Например, в 1978 году Институт истории партии при ЦК КП Белоруссии в издательстве «Беларусь» выпустил книду «Жизнь, отданная народу», посвященную памяти Председателя Президиума Верховного Совета БССР Притыцкого (он умер в 1971 году). Вступительную статью «Народный герой» для книги написал Машеров. У него даже через продолжительное время не вызывал зависти высокий авторитет Сергея Осиповича, в котором, «как солнце в капле воды, отражались лучшие качества и черты нашего народа: природная мудрость и смекалка, выносливость и стойкость в борьбе и жизненных испытаниях, огромная самоотверженность и глубокий советский патриотизм, душевная щедрость, богатое обаяние и скромность, безграничная любовь к труду и неисчерпаемый оптимизм…» Это его слова. Так высоко отзывался он о соратнике.

***

Некоторые историки высказывают мнение, что Машеров возле себя «держал» некомпетентных работников, чтобы лучше выглядеть на их фоне. Мол, таким дешевым приемом укреплял свой авторитет. Это неверно. Ведь его соратниками были такие известные люди, как Притыцкий, Сурганов, Аксенов…

Но были и такие, кто сразу же «правильно» отреагировал на его гибель и знал, как вести себя при новом первом секретаре ЦК Компартии Белоруссии. Среди них — бывший секретарь по идеологии Кузьмин. Надо сказать, что он был многим обязан в своей высокой карьере Машерову. На партийную работу после войны выдвигались, как правило, в большинстве своем фронтовики, участники партизанского движения.

Кузьмин в годы Отечественной войны был штурманом звена бомбардировочного авиаполка на Южном и Закавказском фронтах. Затем - на партийной работе: Советский райком, Минский горком, обком партии, а в последующем - заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПБ. В феврале 1971-го его избрали секретарем ЦК по идеологии.

Александр Трифонович являлся инициатором многих хороших идей. Конечно, он не обладал ораторским талантом, качествами, которые возвышали бы его как идеолога. Но от природы он был неглупым человеком.

Кузьмин немало сделал, чтобы поддержать писателей В. Быкова, А. Макаенка, А. Адамовича. Он не опускался до того, чтобы переписывать за некоторых писателей отдельные главы, как, например, однажды сделал его предшественник секретарь ЦК С. Пилотович. Раньше, как правило, книги направляли в отделы ЦК на рецензию. Попала туда и пьеса «Погорельцы» Макаенка. Кузьмин не решался дать свое «добро», показал пьесу Машерову. Тот, прочтя рукопись, быстро решил ее судьбу:

- Хотя там зло, едко сказано, но все верно. Нет ничего страшного, если пьеса выйдет в свет.

Он считался с мнением Кузьмина. Судить об этом можно и по таким нюансам. Многие политические дополнения к докладу, подготовленные идеологическим отделом ЦК, не заслуживали того, чтобы их включали в текст. Машеров на этом настаивал, причем в категорической форме. Но видимо, Александр Трифонович приводил «убедительные» аргументы - мнения высоких московских авторитетов: он советовался с тем-то и тем-то, вот почему цитаты нельзя выбрасывать из текста.

Был случай, когда он обратился к Машерову с преддожением, чтобы тот скорее издал свою книгу, которой, по его мнению, «будут зачитываться, ибо ему нет равных в стране». А однажды высказал мысль, что Машерова пора называть Генеральным секретарем. Недослушав предложение, тот резко оборвал его и сухо ответил:

- Не надо льстить, это нехорошо.

А вот оценка Кузьмину, которую дал (через десять лет после его освобождения от должности. - С. А.) Виктор Шевелуха, его коллега по ЦК, секретарь:

«С экрана говорил Машеров. Он читал свой доклад на каком-то республиканском совещании или Пленуме ЦК КПБ. Читал торжественно, с пафосом, по-машеровски, значительно, рокочущим баритоном, с четкими интонациями и расстановками. Правда, текст доклада не совсем подходил к такому тону и стилю выступления. Речь шла о мясе, молоке и других сугубо прозаических вещах. Но таков был Машеров. В его устах все приобретало более весомый, более существенный, более романтический смысл и государственную важность. Сколько раз я слушал выступления и видел, как их воспринимала любая аудитория. Все подтягивались, чувствовали ответственность момента, свою причастность к большим событиям и государственным делам.

- Гениально, гениально, Петр Миронович! - на полусогнутых ногах, опережая других, подбегал к Машерову косноязычный поджарый Кузьмин, секретарь ЦК по идеологии, заискивающе заглядывая ему в рот и глаза. Эти сцены с участием Кузьмина повторялись часто. Его поведение вызывало не только смущение, но и внутренний протест, осуждение и возмущение у других приближенных. Знали, что Кузьмин участвовал в подготовке докладов Машерова. Знали и то, что он благоволил к нему больше, чем к другим, как к летчику - участнику сражений в Великой Отечественной войне.

Но надо же было Кузьмину и меру знать. Кто больше всех стремится к славословию и подхалимажу? Все знают: те, кто добивается более значимого положения в обществе, чем заслуживает. Добиваются любой ценой, в том числе и ценой шельмования других...»

Кузьмин по уровню общеобразовательной, а тем более теоретической подготовки — ниже всякой критики. Видение проблем, социально-политической атмосферы в обществе — близорукое, граничащее с примитивизмом, по своему мышлению, логике изложения, языку. И тем не менее он в Компартии Белоруссии курировал всю идеологическую сферу: пропаганду и агитацию, народное образование, науку, творческие союзы и т. д. и т. п. И, как говорится, держался на плаву.

Он отлично усвоил механизм действия партийного аппарата, освоил систему закамуфлированного заимствования интеллектуального потенциала. Скажем, первый руководитель ЦК ставит какую-то задачу, высказывает какую-то мысль. Или в Москве предстоит совещание по какой-то проблеме. Александр Трифонович брал все на карандаш, заносил в свой толстый блокнот. Потом начинал хитрую «раскрутку». Вызывал десятки людей — журналистов, ученых, творческих работников, специалистов, давал им задание: к такому-то числу в таком-то объеме изложить свои соображения по такой-то проблеме.

— Особо ценю — свежие мысли, — говорил с улыбкой собеседнику.

А чтобы подзадорить человека к творческому осмыслению, ему доверительно намекал: мы к вам присматриваемся, у вас есть возможность отличиться. Потом все суммировал, обобщал и выдавал на совещании как свои мысли.

Словом, Кузьмин не представал «голым королем», наоборот, слыл человеком мыслящим, наполненным интересными идеями, подпитывал ими руководство, что также высоко ценилось. Так и дотянул до пенсии, пройдя «школу» трех первых секретарей ЦК.