Пьешь.
«Тебя можно уважать, можно восхищаться тобой, завидовать, но любить — нет». — «Разумеется. Для этой цели существуешь ты». — «Иронизируешь? Ты надо всем иронизируешь, даже над собой, мне кажется…» Еще бы! «Те, кто мало знает тебя, принимают твою иронию за броню. Они думают, ты прикрываешь ею свое легкоранимое сердце. А ведь ты ничего не прикрываешь. Поэтому тебя можно жалеть, но нельзя любить».
«Эти цветы — компенсация за парное молоко, которым вы обещали угостить меня».
А ведь ни в какое Жаброво ты не поедешь.
— Ваш брат такого мнения о вас! Он считает, вы многого добьетесь.
Из металла, по-видимому, соткано ее узкое платье — сверкает и струится в электрическом свете, как елочное украшение.
— У вас красивое платье.
— Danke. Sprechen Sie Deutsch?
— Ein bisschen[2].
Вот видишь, и у вас начался разговор с подтекстом. Сложные, внутренне противоречивые люди. Назовите человека подлецом и хапугой — не так обидится, как если вы отнесете его к разряду элементарных личностей.
Вздрагиваешь от неожиданности — музыка. Но это же чудесно! Слушай и потягивай себе винцо, оценивая букет, вкус и что там еще?
«Когда-нибудь, когда ты все поймешь, тебе очень скверно будет, но ты даже напиться не сможешь. Твой мозг слишком живуч, чтобы опоить его». Тут, пожалуй, братец, прав. Ум твой не тускнеет от водки, лишь желудок реагирует на нее, причем не самым изысканным образом.
А почему вдруг тебе будет скверно?
— Ihre Aussprache ist nicht schlecht[3].
Сейчас официантка начнет менять скатерть: решит, вы иностранцы.
— Спасибо, но ростбиф лучше. — Иначе не перейдет на русский.
— Лучше чего?
— Моего произношения. — Отрезав кусочек, с аппетитом кладешь в рот. Тебя всегда подмывало узнать, о чем говорят женщины наедине с другими мужчинами. О чем-нибудь менее отвлеченном, надо думать.
Финал: всеми четырьмя конечностями пляшет ударник на инструменте.
Тишина.
— …Так я не смогу, Андрей. Ты знаешь, как я отношусь к тебе, но так я не смогу.
Вот о чем говорят женщины с другими мужчинами.
Братец мрачно наливает себе водки. «С кем ты сегодня будешь? С Верой?» — «Да. Чему ты улыбаешься?» — «Радуюсь твоему постоянству». — «Я всегда с ней буду». — «А-а». Кажется, у братца еще не было подруги, какую б он не грозился любить вечно.
Неторопливо запиваешь мясо минеральной водой. Вера сигарету достает — нервные маленькие руки. Веки не подымает, и тем не менее ты видишь, как блестят глаза. Братец зажигает спичку. Терпеливо ждет секунду-другую, прежде чем она, заметив огонь, точно и быстро прикуривает. Затягивается, выпускает дым через нос. Тонкие ноздри трепещут. Чуть приметные голубые прожилки на белках глаз. Черные волосы гладко зачесаны — по-старинному. Тугой пучок сзади. Не глядя, ставишь бокал с водой, сосредоточенно работаешь ножом и вилкой.
«Ты не знаешь, что такое любить женщину. Волноваться, дрожать, что она не придет вдруг, заранее рисовать себе, как откроется дверь, как войдет она, что скажет, как посмотрит на тебя. О какой-нибудь ерунде заговорит, взглянет мельком и сейчас же примется снимать шляпку, но ты видишь: она твоя». — «Весьма заманчиво, только на меня это, к сожалению, не распространяется. У меня нет двери, в которую может войти прекрасная незнакомка». — «Не понимаю». — «Я говорю в самом прямом смысле». — И для наглядности киваешь на дверь, за которой царапается еж Егор Иванович. «Слушай, это дико звучит, но, наверное, даже девственник может быть пошляком и развратником. Я только сейчас понял это». — «Каюсь, я Дон-Жуан». — «Ты? Нет, до Дон-Жуана тебе далеко. Дон-Жуан благоговел перед женщиной, он искал в ней идеал, который жил в нем самом. За это они и любили его. Он возвышал их. Мужчина, который не благоговеет перед женщиной, мертвец и пошляк. В женщине человечество сохранило все самое лучшее, что есть у него. Ты никого не любил. Я не упрекаю тебя за это. Наверное, я тоже никого не любил по-настоящему. Но я верю, что когда-нибудь это будет. Ради этого я пожертвовал бы всем».
В музыке голос закопошился, рядом. На Lehrerin смотришь.
— Простите. — Включаешь слух.
— Вы озабочены чем-то?
— Нет, заслушался. — Взглядом гладишь оркестр. Да здравствует какофония звуков!
Кто сказал, что ты не поедешь в Жаброво? В субботу, непременно!
— Как относится ваша жена к тому, что вы задерживаетесь после работы? И от вас пахнет вином? Sie riechen nach Wein[4].
— Переводить не надо — по-русски я понимаю. — Амортизируешь улыбкой. — Жена относится к этому с пониманием.
— У вас прекрасная жена.
— Ваш муж лучше. Он вообще никак не относится к этому.
— Если б он был здесь…
— Вы позволите? — Томный красавец с усиками. Рука изящно протянута к локтю твоей дамы.
Едва с кресла не привстаешь.
— Ради бога!
Частые шажки: слишком узка юбка. Длинные ноги слегка подламываются. Как на шарнирах тело. Платье змеится и сверкает.
«Лариса, я поздно сегодня. — Суховато — все еще не простил ее кавказский фокус. — Надо встретиться с одним человеком». — «С Минаевым? — Потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить фамилию. — Насчет кооператива?» Все верно: с одним человеком — значит, с нужным человеком. Логика абсолютной веры в тебя: ты не станешь транжирить время на пустяки. «Нет. С Минаевым завтра». — «А сегодня?» Сегодня? Что у нас сегодня? Репетиция завтрашнего торжества. Симпозиум учеников профессора Штакаян. Юбилей Скок-Мальчиков. Все, что угодно, может быть сегодня, но супруга не спрашивает, ты лишь слышишь в трубке ее близкое дыхание, а потом — еще ближе: «Постарайся пораньше. Я буду ждать».
Добавляешь воды в бокал. Душно… Ближе к Вере двигается братец — вместе со стулом.
Почему тебе так важно знать, как другой вел бы себя на твоем месте? Ты похоже разыгрываешь перед супругой обиду и гнев — еще в детстве ты смешно копировал близких, — но ведь это она сама своим покаянным видом надоумила тебя нынче утром рассердиться на нее — сам бы ты, признайся, не додумался до этого. Внеочередное дежурство во время эпидемии гриппа — как ни напрягай воображение, трудно усмотреть здесь что-либо предосудительное. Ну так позвони в клинику, спроси, кто дежурил в ночь с субботы на воскресенье.
«Слава, ты? Не ужинал еще? Я так и знала! — С упреком. — Ешь, не жди меня. Мы тут у Стахеевой — вся компания, из нашей группы. — Поразительно говорит она по телефону! Она говорит по телефону так, что твое ухо ощущает ее щекочущее теплое дыхание. — Нина Иванчук приехала — в командировку. Я задержусь немного», — с полувопросом, навстречу которому ты уже летишь со своим «да-да», «конечно» и даже передаешь неведомой Нине Иванчук пламенный привет. «А может, подъедешь? Тут все свои». К сожалению, нет. У тебя срочная статья, у тебя реферат, у тебя лекция завтра — привет, привет, привет Нине Иванчук!
Мороз, ветер. Фонари на пустой улице. Первый час ночи. Черт бы побрал эту Нину Иванчук! Постукиваешь нога об ногу… Двое. Издалека узнаешь — по рыжей шубе, искристо вспыхивающей под фонарями. В темноту отступаешь, что, впрочем, излишне: у нее неважное зрение. В кино, когда гасят свет, надевает очки… Поодаль останавливаются; если приглядеться, можно разобрать, что делают, но тебе нет до этого дела. Старательно разогреваешь ноги. Мороз, поздно. Было б свинством, если б кто-то из бывших сокурсников не вызвался проводить. Сейчас, когда она познакомит вас, ты с благодарностью пожмешь ему руку… Торопливый перестук каблуков о промерзлый сухой тротуар. Одна. Ну что ж, стало быть, не состоится знакомства. Шаги медленней, глуше — что за тень впереди? — но почти тотчас же вновь ускоряют каблучки свой веселый бег. «Ты? — Приятно удивлена. — Добрый вечер. Давно стоишь?» Ухмыляешься и молчишь. А почему, собственно, она должна докладывать, что кто-то провожал ее? Равенство и полное невмешательство в личные дела — современная здоровая семья. «Засиделась. Хотела сбежать, но где там! Отпустят разве! — Иней на воротнике — от дыхания, но не везде: чьим-то неосторожным прикосновением сбита с длинных ворсинок сверкающая одежка. — Замерз? — Заботливо, огорченно: такой холод! — А мне ведь телохранителя выделили. — Со смешливостью, которая непостижимым образом разъединяет вас, хотя так ласков и доверителен ее грудной смех, а глаза с расширенными зрачками совсем близко. — Четверо мальчишек было — с нашего курса все. Рыцарски распределили обязанности». В отличие от нее ты не находишь тут ничего смешного. «Тебе невежливый конвоир достался. До дому не довел». Улыбается. «Так и скажу ему, если увижу». «Увидишь».
