— Как же это тебя угораздило?

— Что? — тревожно недоумеваете вы.

— Как что? Видел сегодня тебя в троллейбусном «Крокодиле».

— Не может быть…

Может! Спросите у жителя города Ц. Осташева, и он подтвердит вам это.

Когда ему любезно сообщили о заочной встрече с ним в Ювеналовом листке, сразу же поспешил тов. Осташев в троллейбусное управление.

— Выясним, — пообещал, выслушав, руководитель контрольной службы, и через день тов. Осташеву было объявлено, что фамилия его, и имя-отчество, и место работы записаны со слов некоего безбилетного лица, фамилия которого, имя-отчество и место работы не установлены. Документов не было при нем, а проверять не хотелось. Это когда о материальных ценностях идет речь — будь добр, выложи паспорт или нечто заменяющее его, а тут всего-навсего имя. Просто имя, без «суммы прописью» в соседней графе.

— Снимем листок, — заверили тов. Осташева, и он с облегчением перевел дух.

Напрасно. Не прошло и двух недель, как он, теперь уже собственными глазами, увидел в одном из троллейбусов собственную фамилию. Потрясение было столь велико, что ошеломленный пассажир наверняка бы забыл оторвать билет и был пойман с поличным, кабы в течение уже нескольких лет не приобретал проездные.

И вот тут-то в голову тов. Осташева пришло то, о чем мы уже упоминали в самом начале: закон охраняет имя. Прямиком отправился он в суд и потребовал защиты. Двадцать шесть лет прожил в городе Ц., окончил техникум, учится в институте, работает на заводе мастером участка, председатель товарищеского суда и член редколлегии стенной газеты… Вот какое доброе имя было, а теперь ни за что ни про что его аннулировали.

— Вернем имя, — пообещал в присутствии судьи руководитель контрольной службы, и через несколько дней в троллейбусах появилось официальное извинение управления перед тов. Осташевым за «несправедливую информацию» о нем. А еще через два месяца тов. Осташев снова увидел свою фамилию в «малом» троллейбусном «Крокодиле»… Вот тут-то он и написал в «Крокодил» «большой».

В «большом» «Крокодиле» на письме тов. Осташева поставили красным карандашом гриф «Срочно». Тот самый гриф, которым отмечают здесь тревожные сигналы о гибели дорогостоящего оборудования, о тысячах, бросаемых на ветер, или крупных хищениях. Все правильно. Достоинство и доброе имя человека — достояние государственное.

Начальник управления, с которым доверительно беседовал ваш корреспондент, отнесся к этому постулату с некоторым скептицизмом. Пять копеек, которые иные пытаются зажилить, — это да, а вот имя… И, вздохнув, пообещал выяснить, каким образом злосчастная фамилия всплыла вновь.

Не выяснил. Укатил на симпозиум транспортников, где шла речь о культуре обслуживания и прочих важных вещах, а его заместитель, главный инженер управления, развел руками: понятия не имеет он, каким образом Осташев умудрился снова увидеть себя в сатирическом листке. Иное дело, если б жаловались такие товарищи, как… И он назвал проштрафившихся граждан, чьи фамилии раскатывали по городу — ввиду очередного недосмотра — с июня по сентябрь вместо отмеренных десяти дней. Но эти не жаловались. На что? Не в карман же залезли к ним.

ДЕЖУРНЫЙ ПРИ ЧЕЛОВЕКЕ

Тридцатилетний электросварщик Леонид Пахнов покидал областной центр в отличном расположении духа. Еще бы! Экзамен на пятый разряд сдан, куплены гостинцы, и если повезет, то уже через несколько часов он вручит их жене и детям.

Если повезет… В данном случае это следовало понимать не в переносном, но в самом что ни на есть прямом смысле слова. Автобусом домой добираться долго, а вот коли поезд повезет… Повезти-то, конечно, повезет, но остановится ли на родной станции Орехово?

Кассир заверила, что остановится, и тут же продала билет. Около полуночи подкатил поезд, и Леонид Пахнов, не встретив проводника, спокойно вошел в свой вагон. Всерьез располагаться, однако, не стал, поскольку выходить ему было ровно через час.

Час минул, показались огоньки Орехова. Но что это? Поезд и не думает тормозить. Залихватски свистнув, мчит дальше. К бригадиру бросился обескураженный пассажир, но бригадира на месте не было. Почивал где-то, как объяснил отыскавшийся наконец проводник, и посоветовал ехать до ближайшей станции, а уж оттуда дежурный отправит обратно.

Дежурный ближайшей станции бодрствовал. Вернее, бодрствовала, ибо то была женщина. Однако разговаривала она с заблудшим пассажиром отнюдь не по-дамски.

— Кто, — отрезала, — завез тебя сюда, тот пускай и вывозит. — И углубилась в дела, поскольку дел у дежурного по станции прорва.

Тогда к другому дежурному двинул Пахнов — по локомотивному депо, но у того дел было еще больше.

— Я-то здесь при чем? Поезд вела не наша бригада. Откуда мне знать, где останавливалась она, а где нет.

Почесал в затылке электросварщик, пересчитал мелочь, что звенела в кармане — нет, на обратный путь не хватит, — и отправился бить челом к дежурной по вокзалу. А у дежурной по вокзалу тоже дела и тоже много. Но все-таки оторвалась на миг, полюбопытствовала:

— Я, что ли, продавала тебе билет?

Пахнов глянул на нее внимательно, вздохнул глубоко и признался, как на духу:

— Не вы.

— Так что же ты хочешь от меня? Тут и без тебя забот знаешь сколько?

Пахнов знал. Теперь знал. На все-таки еще раз осмотрелся по сторонам — в надежде отыскать еще какого-нибудь дежурного. И представьте себе, отыскал! На сей раз им был милиционер, но он, как и все прочие дежурные, находился при деле — общественный охранял порядок. Данный пассажир порядка не нарушил, так что с какой стати должна им заниматься милиция?

Никаких других дежурных Леонид Пахнов на станции не обнаружил. Поэтому не оставалось ничего иного, как добираться домой на попутных машинах. Долгий и трудный был этот путь, зато бывший железнодорожный пассажир имел возможность всласть подумать.

О чем? О том, видимо, что очень много развелось у нас всевозможных дежурных и все они, в общем, состоят при деле. А вот дежурного при человеке нет. Не предусматривают штатные расписания…

А может, и не надо предусматривать? Может, работу эту — дежурный при человеке — следует выполнять по совместительству? И при этом считать ее основной?

ПОКУШЕНИЕ НА СЕРВИС

У товарища Северцева затосковала душа. Она тосковала мучительно и неотступно. Чего только не предпринимал Владимир Петрович! Совершал вечерние моционы, пил вишневый сок с мякотью, читал перед сном детективные повести. А она, душа, все тосковала и тосковала…

Неслышной тенью проскальзывал тов. Северцев по затемненным улицам Розгорода. Иногда взгляд его натыкался на зеленый огонек такси. Ах, лучше бы он натыкался на что-нибудь другое! Другое было не так мучительно. А от огонька Владимир Петрович отворачивался, кусая губы. Каким холодным презрением окатывал он тех, кто толпился на стоянках, карауля машины с шашечками!

Процветала несправедливость. Почему домохозяйка из Саратова, прибывшая в Розгород навестить дядю, разъезжает на изящной «Волге»? Почему? Это унижало Владимира Петровича. Оскорбленный, усаживался он в персональный свой фургон, предварительно пнув колесо ногою. На душе было пасмурно. Ну, скажите, кто поверит, глядя на фургон, что это едет начальник коммунхоза? Неэстетичный зад фургонизированной «Волги» являлся по ночам Северцеву кошмарным видением.

И вот Северцев не выдержал. Северцев посетил автоуправление и предложил меняться.

— Я вам фургон, вы мне такси. Идет?

Начальник управления Иваниев хитро покачал головой.