Солнечный свет бил прямо в глаза. Я зажмурился, потянулся, сел на кровати и от души зевнул. Встал, размялся, босыми ногами прошлёпал на кухню. Ольга, на секунду отвлекшись от шипящей сковороды, вручила мне дымящуюся кружку.

"Доброе утро", – она чмокнула меня в щёку.

"Доброе", – вернул я ей поцелуй.

Кофе был горячий, ароматный, крепкий. Отличный кофе, другого жена и не варила. Я сделал хороший глоток, оглядел просторную, залитую солнцем кухню, посмотрел на свою чудесную, красивую, заботливую жену и безграничное ощущение счастья охватило меня.

"Хорошо", – сказал я в черноту кофе.

"Хорошо", – подтвердила Ольга, ловко переворачивая раскалённый блин.

"Как спалось?", – она шлёпнула готовый блин на тарелку и вылила на сковороду тесто доя нового.

"Отлично. А тебе?"

"Тоже. Как всегда".

Мы помолчали. Шипела сковорода, где-то жужжала муха. Потом я сел за стол, Ольга поставила передо мной тарелку со стопкой дымящихся блинов и вазочку со сметаной. На десятом по счёту, я с трудом заставил себя остановиться.

"Какие планы на сегодня?", – Ольга вновь наполнила кофе мою опустевшую кружку.

Я задумался.

– Ну, пройдусь до Фламинго, выпью с ребятами. К вечеру вернусь, приготовлю что-нибудь нам на ужин.

"Ты просто чудо", – Ольга взъерошила мне волосы, – "А я, пожалуй, займусь картиной".

"Здорово!", – я постарался изобразить восторг как можно более естественно, – "Быстрей бы уже посмотреть".

Живопись была единственным увлечением жены, и хотя получалось, мягко говоря, не очень, я её всячески поддерживал. На таких вещах и держится хороший брак, так-то.

Я накинул ветровку – утро было прохладное, и вышел из дому. В саду тихо перешёптывались яблони. Ольга помахала мне из окна, я помахал ей в ответ. От взмаха её руки, от шёпота яблонь вокруг нашего дома, от свежести утра на меня снова волной накатило счастье. Такое яркое, полное, простое. Такое, ****ь, привычное. Я вздохнул и пошёл к Фламинго.

Идти было недалеко – наш городок вообще невелик, до всего рукой подать. На подходе к бару утро резко сменилось поздним вечером. Никогда не успеваешь уловить этот момент. Как будто лампочку выключили. Только что было синее небо и солнце, и вот вдруг над тобой звёзды и жёлтая тарелка луны. Луна, кстати, всегда полная.

Неоновый фламинго на вывеске поднимал и опускал ногу, будто приплясывал. Я вошёл внутрь. В зале было пусто. Только за угловым столиком, опустив голову на руки, пьяно храпел Старик. Ну и конечно, Игорь, хозяин Фламинго, а по совместительству бармен-повар-официант протирал стойку не очень чистой на вид тряпкой. Мы поздоровались и он, не спрашивая, налил кружку нефильтрованного и плеснул виски в высокую стопку.

– Бургер?

"Не, попозже", – отказался я – "Ольга блинами накормила".

– Как у неё дела?

Я махнул стопку и тут же запил холодным пивом.

– Да по-старому. Возится по дому, рисует. О муже заботится.

"Да уж вижу", – он перегнулся через стойку и похлопал меня по намечающемуся брюшку.

Я расхохотался.

– Ладно, уел. У тебя-то что нового?

Игорь пожал плечами.

"Что тут может быть нового? Наливаю стаканы, протираю стойку. Старик, сам видишь, снова в запое. Платон с двумя статистами ушёл на раскопки. А";– оживился он, – "Вчера двое новеньких появились"

"А говоришь – ничего", – упрекнул я, – "Что за новенькие?"

"Первая – женщина. Блондинка, около тридцати. Такая, знаешь", – он изобразил руками пышные формы и я понимающе кивнул.

"Приговор у неё", – он задумался, вспоминая, – ""Никогда больше она не сможет доверчиво заглянуть в мужские глаза". У неё муж оказался серийным убийцей. Жили себе душа в душу и вдруг на тебе – трупы, закопанные в саду, пыточная камера в подвале. В общем, зарубила его топором. И теперь шарахается от любого мужика, как от прокажённого".

"Ясно", – я отхлебнул пива, – "А второй?"

"Аа", – поморщился Игорь, – "Очередной поехавший. "Тварь была настолько чудовищно непостижима, что его бедный разум перегорел как лампочка"".

"Где-то я уже такое слышал", – фыркнул я в кружку.

– Не ты один. Отволокли его в лечебницу. Сидит в одиночке, пишет на стенах всякую дичь про Козлище с тысячью младых и всякое такое. Хорошо, хоть карандашом, а не своим дерьмом, как другие.

Мы, не сговариваясь, захохотали.

"За счёт заведения", – он налил мне виски.

Я отсалютовал ему стопкой.

Дверь распахнулась и в бар ввалился Платон и с ним два молодых парня – статисты. Все трое были вымазаны в земле и глине. Мы перездоровались, Игорь выставил на стойку тарелку с соленьями, наполнил рюмки водкой, потом обновил мой виски. Плеснул и себе. Мы чокнулись и выпили.

"Как успехи?", – поинтересовался я, заедая виски маринованным огурцом.

"Как обычно", – вздохнул Платон. Он сел с краю, полубоком, чтобы не показывать нам изуродованную половину лица, – "Слышали, как бедняга орёт там, под землёй, по крышке колотит. А начинаем рыть – гроб как будто зарывается глубже и всё тут"

"Пять часов коту под хвост", – угрюмо подытожил первый статист.

Второй согласно кивнул.

"Я же тебе сто раз говорил – приговор есть приговор", – Игорь налил по-новой.

"Да знаю я", – махнул рукой Платон, – "Просто не могу слушать как он кричит и ничего не делать", – он выпил и аппетитно захрустел квашеной капустой, – "Не могу. Знаю, что бесполезно, но вдруг…"

"Нет", – хлопнул он вдруг ладонью по стойке, – "Написал бы, мудак, что парня спасли или хотя бы, что он задохнулся, но это ж вообще! Урод…"

"Чудовище? Кто сказал "чудовище"?", – Старик выпрыгнул откуда-то из-под стойки, как чёрт из табакерки.

"Да никто не говорил "чудовище"", – поморщился Игорь, – "Иди спи".

"Я расскажу вам про чудовище", – закашлял Старик, – "Мой собственный отец привёз эту тварь в город. Он был капитаном…"

"Твою мать", – обречённо произнёс Платон, – "И так каждый раз".

"Не обращай внимания", – посоветовал я, – "Выговорится и заснёт".

И правда, рассказав в сотый раз как отец-капитан привёз в город человекообезьяну, которая изнасиловала и убила с десяток женщин, старый пьяница вернулся за столик и захрапел.

"Старожил", – уважительно протянул Игорь, – "Еще до меня здесь появился".

Мы выпили за здоровье Старика.

"А правда", – нерешительно начал первый статист, – "Что вчера человеку оторвали голову прямо на площади?"

"Правда", – подтвердил Платон, – "Я лично видел".

– И…как это было?

Платон хмыкнул

– Как обычно. Слетела с неба какая-то крылатая мерзость и оторвала голову какому-то статисту.

– Статисту?

"Так ты им еще не рассказывал?", – спросил я у Платона.

Тот разом помрачнел.

– Ну не могу я , мужики. Давайте лучше вы

"Да без проблем", – я заёрзал, поудобнее устраиваясь на стуле, и начал.

– Вот смотрите, допустим, есть у нас какое-то произведение. И есть в нём главные герои. Или один герой. Про него мы знаем много – и как зовут, и внешность с характером, и что-то из биографии. Даже если автор темнит и пытается героя представить тёмной лошадкой – всё равно, через поступки, через других персонажей он нам всё это расскажет. Пока понятно?

Статисты кивнули.

– Отлично. Есть второстепенные персонажи. Про них мы знаем не так много, но, всё-таки что-то знаем. Например, что он бывший десантник, прирождённый бармен и хороший друг (Игорь смущённо хмыкнул). Или что он добряк, готов прийти на помощь любому человеку, даже если совсем его не знает ("Ладно тебе", – отмахнулся Платон). А есть (я сделал эффектную паузу) статисты. Пишет, скажем, автор: "Прохожий, это был мужчина сорока с лишним лет, наклонился над люком. Тварь стремительным рывком выпрыгнула наружу и вцепилась ему в горло". Этот мужчина сорока с лишним лет и есть статист. Что мы о нём знаем? Что он мужчина и ему за сорок".И что ему, видимо, ****ец", – засмеялся второй статист, но тут же смолк;. Ни имени, ни есть ли у него жена, дети, ни кем он работал. Потому что нужен он только для статистики или как декорация. Статистов рвут на куски монстры, приносят в жертву культисты, расчленяют маньяки. И никто их даже не запоминает.