Я попрощался с ними, предложив им обустроиться в квартире (пока вам придется жить вдвоем), и вернуться после приемных часов. К тому времени я бы смог освободиться и познакомить их с персоналом и всеми отделениями.

Когда они ушли, я поднял трубку телефона и позвонил в морг. Ответил мне Остап. Я сообщил, что хочу видеть Безбородова у себя. Он сказал, что передаст мои слова сразу же, как Александр Викторович освободиться.

– Он на месте? – уточнил я.

– Да, – не очень уверено отозвался Остап. – Проводит вскрытие. Я передам ему ваши слова, Алексей Дмитриевич.

За час до конца рабочего дня, появился Безбородов. Выглядел он уставшим, и не только от переутомления. Он был не брит, очки висели криво, сальные волосы плохо уложены, – видимо перед визитом ко мне, он побывал в уборной, попытавшись уложить их кое-как с помощью воды, – и источал запах алкоголя, который пытался скрыть с помощью мятной жвачки. Одной рукой он открыл дверь, другую же держал за спиной, явно что-то пряча.

– Александр Викторович, рад, что вы пришли. Присаживайтесь.

Безбородов сел, при этом положив мне на стол банку, которую держал до этого за спиной. Она была заполнена прозрачной жидкостью, в которой плавало нечто похожее на белый шнурок от кроссовок.

– Что это? – спросил я.

– Подарок, Лёшка. Я впервые захожу в этот кабинет, с тех пор как ты стал здесь хозяином, а потому с пустыми руками в гости не принято ходить. – Он держался как можно дальше от меня, в надежде, что я не почувствую исходящий от него аромат. – Это бычий цепень. Данного красавца я обнаружил около трех лет назад, в толстой кишке бывшего начальника заготконторы…

– Уберите это! – как не старался, я не смог скрыть неприязнь.

– Это ведь для музея, Лёшка, ты чего?!

– Прошу впредь меня называть исключительно по имени-отчеству, а не «Лёшкой». Если вы запамятовали, то зовут меня Алексей Дмитриевич.

– «Алексей Дмитриевич», о, как! – апатично повторил за мной Безбородов, почесав подбородок.

– Да, именно так. Я позвал вас для серьезного разговора. До меня доходят неприятные слухи о том, что вы вновь начали злоупотреблять спиртными напитками. И, к сожалению, могу констатировать правдивость данных слов.

– Ну, пригубил я сегодня слегонца. С кем не бывает? – Патанатом пожал плечами, с трудом сдержав отрыжку. – У моего друга сегодня был день рождения. Выпили мы во время обеда по рюмашке. Это ведь уважительная причина, не так ли?

Я не стал отвечать на данный вопрос, предпочтя задать свой:

– Также ко мне поступила жалоба о том, что вы выпрашивали деньги у родственника одного из умерших пациентов за хранение тела в холодильной камере.

– Она хотела оставить тело на пять дней, – отпарировал Безбородов.

– Закон позволяет бесплатное хранение до семи дней. И вам это прекрасно известно. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Пусть оправдываются те, кто виноваты, – резко изрек он. – Я же не чувствую за собой вины.

«Разве что устроил арест человека за преступление, которое он не совершал», подумал я, и Безбородов явно смог прочесть мои мысли.

«Так и ты пустил на тормоза дело, которое могло закончиться приговором одной смазливой девицы», эти слова уже я смог прочесть в блеске его глаз.

К счастью, ни я, ни он, не озвучили своих мыслей, оставив их недосказанными.

– С завтрашнего дня к нам на работу поступают два новых специалиста, – продолжил я. – Один из них будет стажироваться в вашем отделении. Я хочу, чтобы вы его обучили специальности в течение полугода. Надеюсь, его присутствие сможет благоприятно повлиять на вас, также как и мое повлияло в своё время.

– И когда я его обучу, ты укажешь мне на дверь?

– Рано или поздно всех нас ждет пенсия.

Безбородов коротко усмехнулся. Потом еще раз. И еще. Затем перешел на раскатистый смех.

– Я сказал что-то смешное? – уточнил я, когда его приступ сошел на нет.

– Знаешь что, Алексей Дмитриевич, если ты хочешь заполучить молодого специалиста в патологоанатомическое отделение, с последующим увольнением старого танатолога, тогда займись его подготовкой сам. А я – пас.

Безбородов встал, опираясь о подлокотники стула, забрал банку с цепнем с моего стола и направился к выходу.

– Если его обучением займусь я, тогда у меня нет причин держать вас на должности ещё полгода! – пригрозил я, обращаясь ему в спину.

Пожилой врач на миг замер, сжав ручку двери в ладони, после чего, так и не произнеся ни единого слова, вышел в коридор.

Практически сразу после я позвал Маду к себе в кабинет и попросил её найти завхоза.

– У вввас чччто-то сломммалось? – поинтересовалась она.

– Нет. Я хочу превратить музей обратно в зал для совещаний. А потому, нужно освободить его от всех банок, что сейчас там находятся. Пусть он начнет уже сегодня переносить их куда-нибудь в простаивающие помещения или же утилизирует каким-то способом.

Мада подняла руки вверх, словно обращаясь к Богу, с радостью сообщив, что всегда ждала этого дня, ибо все эти экспонаты в банках воспринимались ей как кощунство над человеческими телами. Так что выполнять мое поручение она поспешила чуть ли не в припрыжку.

Немного успокоившись после напряженной беседы, я все же принял решение не давить на Александра Викторовича и дать ему пару дней на раздумье. Мне все же хотелось расстаться с ним на хорошей ноте, без взаимных обвинений и обид. Как не крути, но он заслуживал почетных проводов на пенсию с цветами и поздравлениями.

Но Безбородов решил иначе. Когда я уже собирался уходить домой, Мада принесла мне лист, исписанный от руки. Она сказала, что Александр Викторович, ничего не объясняя, положил листок перед ней на стол и быстро удалился.

Я встал так, чтобы свет от лампы падал под лучшим углом и принялся читать.

«Я, Безбородов А.В., занимающий должность заведующего отделением патологоанатомии, прошу принять мое заявление на увольнение по собственному желанию сегодняшним числом».

Дата, месяц, год. И размашистая роспись.

Больше Александра Викторовича я не видел до самого последнего дня моего пребывания в Старых Вязах.

Эпилог

Тридцать первое октября.

Прошло три года и один месяц с тех пор, как я впервые приехал в поселок Старые Вязы. Это был последний день моего пребывания в этих краях. Причиной тому стало место работы. Я получил предложение от частной клиники, которая находилась в моем родном городе. Высокая заработная плата и близкое расстояние до моей дочери – стали основными причинами моего согласия. Мои коллеги устроили мне за день до этого пышные проводы. Я наслушался вдоволь хвалебных речей и сам не скупился на теплые слова, обещая, что никого никогда не забуду. Затем состоялся банкет и вручение подарка.

На моем прощальном вечере не присутствовал Александр Викторович Безбородов, хотя его пытались пригласить, в том числе и я. Мне на телефонный звонок он не ответил, но тем, кому посчастливилось до него дозвониться, он сообщил, что не готов тратить свое личное время ради посиделок, устроенных в мою честь. Эти слова не могли оставить меня равнодушным, хотя я и понимал причины его обиды в мой адрес. И все же мне хотелось попрощаться с ним перед отъездом. Попытку исполнить данное желание я как раз оставил на тридцать первое октября.

В последнюю ночь в ставшей уже родной мне квартире мне приснился очередной сон, в котором была Каринэ Еприкян. В этот раз она тоже вошла без стука, только теперь на ней было белоснежное платье. На губах играл полумесяц улыбки, а в глазах чувствовалось тепло. Она погладила меня по голове, после чего прошла мимо стены, на которой весели портреты, – ее и Пахомова, – лаская их подушечками пальцев. Затем, сев на стул, которого в реальности опять же там не могло быть, она опустила ладони на колени и принялась глядеть на меня с лаской.

– Здравствуйте, – поздоровался я с ней во сне. – Я сегодня уезжаю.

– Знаю, – кивнула она, впервые заговорив. – Только не забудь о ней.