В этот момент раздался крик и требования прекратить драку. Я узнал голос Федора Пахомова, но не остановился, потому как был занят важным делом – вправлением мозгов дурному подростку. Начали собираться люди, их становилось больше. Вскоре нас начали разнимать. Я, на первых парах сопротивлялся, но когда Пахомов принялся умолять меня остановиться, я сдался и отпустил мальца. Тот сполз по стенке вниз, держась за разбитое лицо ладонями. Кто-то попросил вызвать «Скорую» и участкового.

Я, тяжело дыша, отошел в сторону. Разум оставался по-прежнему ясным. И это было прекрасно, ведь никаких мыслей в моей голове в тот момент не было. Пахомов, положив свою руку мне на плечо, спросил, как я себя чувствую. Я не ответил, но про себя подумал, что раны от нанесенных ударов начали пульсировать болью и отдавать жаром. Прикоснувшись к затылку, я непроизвольно взвыл от боли. Подушечки пальцев были испачканы в крови.

– Только не прикасайся к уху, – предупредил меня Пахомов. Видимо оно выглядело куда плачевнее моего затылка. Я послушался совета. Затем, неторопливо, присел на нижнюю ступеньку и оставался сидеть так до самого приезда Кузнецова и кареты скорой помощи.

Медики разделились, принявшись оказывать первую помощь нам обоим. И хотя крови на лице Подкорытова было больше, именно моё состояние вызвало у них опасение. Меня немного подташнивало и звенело в ушах – первые признаки сотрясения. Правда, провалов в памяти я за собой не замечал.

Пока нам с Подкорытовым оказывали помощь, Кузнецов решил потребовать объяснений о случившемся. Я неторопливо начал рассказывать о произошедшем под недовольные крики моего оппонента.

– Он нагло врет! Этот урод первым на меня напал! Я ему ничего не сделал! – вопил он как резаный. – Он сразу меня невзлюбил! А я что? Я просто защищался.

Поняв, что наши слова противоречат друг другу, участковый поинтересовался у всех присутствующих, если среди них был свидетель начала драки. Потому как в тот момент кроме нас двоих на лестничном пролете больше никого не было, я не ожидал голосов из толпы, но он раздался.

– Алексей говорит правду – Иван первый начал. – Пахомов говорил спокойным уверенным тоном. – Я спускался вниз, чтобы найти своего кота, и увидел Родионова в лестничном пролете. Он занимался уборкой, когда Подкорытов ударил его сзади. Сами посудите, откуда у него могла появиться кровь на затылке.

– Старик врёт! – заверещал Подкорытов, срываясь со своего места, но был остановлен работником «Скорой». – Они заодно! Специально хотят меня подставить! Старый хер тоже не любит меня!

– Откуда столько нелюбви к такому славному парню? – сыронизировал участковый.

– Это из-за кота!

– Того, что с одним глазом? Это ты его покалечил, живодер?! – уже с призрением спросил Кузнецов.

Подкорытов, поняв, что сам себе роет могилу перед лицом толпы, поспешил с оправданиями:

– Этот кот цыплят наших жрал. Мне пришлось его проучить!

– Не правда! – уже возмутился Пахомов. – Мой Тимофей ничего и никогда не крал. Он самый порядочный кот на свете!

– Все, кончайте этот балаган! – повысил голос Кузнецов, уже готовый заткнуть ладонями уши. – Сейчас вы двое отправитесь в больницу, затем дадите письменные показания по делу.

Мне помогли встать на ноги и провели на улицу. Уже садясь в карету скорой помощи, я вспомнил про кастет, о чем и сообщил участковому. Тот отправил своего помощника на его поиски, которые очень скоро увенчались успехом. Подкорытов, с обречением в глазах, глядел, как его снаряд нападения с очевидными пятнами крови отправляется в пакет, пока перед ним не закрылась дверца машины с проблесковыми маячками.

Через два часа прибыл судмедэксперт Леонид Лихман, чтобы засвидетельствовать следы побоев. Я был решительно настроен касательно Подкорытова. Мне хотелось, чтобы он ответил по всей строгости закона, вплоть до получения реального срока заключения.

Поглядев на меня с улыбкой, Лихман принялся за дело.

– Активное участие в социальной жизни имеет свои последствия.

– Вам смешно? – осведомился я.

– Отнюдь. Но я не мог не огласить этот факт. У меня к вам предложение, Алексей. Как вы смотрите на то, чтобы пройти обучение на судмедэксперта?

– Это еще зачем? Решили отправиться на пенсию?

– Пока нет таких мыслей. Хотя я сильно устаю столь часто в последнее время наведываться к вам в гости. Я предлагаю вам перенять часть моих обязанностей. Документировать и проводить анализы подобных вашим побоям, и похожих правонарушений, включая изнасилования и поножовщины, без летального исхода. Я же буду к вам наведываться в случаи более серьезных травм и случаев, требующих более глубокого анализа.

– А мне какая выгода от этого?

– Вы напоминаете меня самого в вашем возрасте. В вашем роду евреев не было? Выгода для вас – прибавка к заработной плате, возможность обучится чему-то новому и дальнейшие перспективы карьерного роста. Вы ведь способный малый, неужели хотите проработать на этой должности до самого выхода на пенсию?

Признаться честно, его предложение меня заинтересовало сразу же, а потому я не стал набивать дальше себе цену и принял его предложение.

– Прекрасно. Я поговорю о вас с Селиным. Он наверняка согласится. Самый ценный ресурс – время. А с появлением постоянного судмедэксперта в ближайших трех селах, удастся его сэкономить в два-три раза. А это не большая цена за лишние финансовые затраты на ваше обучение.

Так в моей жизни появилось больше обязанностей, больше бессонных ночей и меньше свободного времени. Но я не жалуюсь, ведь от дополнительных знаний еще никому не становилось хуже.

Спустя месяц после нашего с Лихманом разговора, началось моё обучение, продлившееся почти полгода. Я отправлялся в город по три раза в неделю. Вставал раньше прежнего и возвращался позже обычного, зачастую отправляясь на работу вместо квартиры.

Безбородов не возражал из-за моих отсутствий, а наоборот – поддерживал. Он был привычен работать в одиночку, но каждый раз встречал меня радостным приветствием и расспросами.

Дни сменяли дни. Иван Подкорытов был признан виновным в умышленном нанесении травм средней тяжести и приговорен к двум годам заключения. Я же, спустя три дня после произошедшего, возвращаясь домой, заметил в списке на стене напротив своего имени оценку «Очень плохо». Чуть ниже была новая запись, в которой было указано имя Крапивиной, как последней жительницей дома проведшей уборку в подъезде. Стоило отметить, что мою кровь со ступеней она отмыла очень тщательно. Достав ручку, я написал рядом с ее именем «Отличная работа». Небольшая дурашливость, которая смогла поднять мне настроение. Подняло ли оно настроение и Крапивиной, я не удосужился поинтересоваться.

Спустя три месяца в мою дверь постучал работник почты, который попросил меня расписаться за посылку. Я это сделал, косо поглядывая на прямоугольный широкий предмет, запакованный в коричневую плотную бумагу и перевязанный бечевкой. Попрощавшись с почтальоном и закрыв дверь, я принялся распаковывать посылку.

Это оказалась картина с моим портретом. Я был изображен суровым и отстраненным. Видимо Евгения решила не использовать фотографии, а нарисовала меня таким, каким запомнила за пару минут до моего ухода. Сама она уже была заграницей. Я наводил справки. И, признаться честно, до сих пор чувствовал пустоту в своей груди. Какое-то время я даже хотел позвонить ей, пока однажды не решился и стер номер её телефона. Стало ли мне легче после этого? Нет. Но время всегда сглаживает углы и приносит покой. Стоило только подождать.

Забив гвоздь в стенку, я повесил портрет над кроватью. Смотрелся он как нельзя хорошо.

Глава 4

В мешке

1.

Прошло два года с моего приезда в поселок Старые Вязы. Как быстро летит время. Словно еще вчера я сошел с поезда с двумя сумками в руках, не имеющий малейшего представления, что меня ждало впереди. Еще два года назад я не был знаком с Александром Викторовичем Безбородовым, который стал для меня наставником и коллегой, которых у меня не было до этого и скорее всего уже не будет. Также не был знаком с Федором Дмитриевичем Пахомовым и его умным, пережившим много людской жестокости, котом Тимофеем. Теперь же мне казалось, что знал я их если и не всю жизнь, то значительную ее часть.