– Ну....

– Хотел светило наше увидеть. Нет же – залез к себе «в норку» и даже на вызов отвечать не стал. Чуть скандал не случился, насилу замяли…

– Я слышал, с Седовым тоже нехорошо вышло…

– Ну так еще бы!

Василий Анатольевич громко рассмеялся событию, которое в недавнем прошлом чуть не стоило ему губернаторского кресла. Приехавший на открытие нового федерального университета премьер-министр велел доставить ему Калабина, без которого «антуражу должного не было», даже привез для вручения профессору орден за заслуги перед Отечеством.

– Тот, как ты понимаешь, «в норку» и молчок. Мы и так, и сяк! А никак! Поместье свое огородил забором трехметровым – и нет его. Баста! А ты ж знаешь, какой Седов у нас обидчивый!? Мол, что ты здесь за хозяин, раз какой-то яйцеголовый не уважает тебя?! Ха!

– Вкуснейшие тут щи, Василий Анатольевич! И как выкрутились?

– Да никак! Вспылил я тогда, – без удовольствия признал губернатор, теряя былую веселость. – Говорю, это тебя он, значит, ни в грош не ставит, раз плевать хотел на твои желания и медали! Ну, а дальше ты сам знаешь…

– Да уж, непросто вам с Калабиным приходится…

– А ты знаешь, Иван Алексеевич, меня все устраивает! Работает как вол, для себя зарабатывает и для региона, для страны. Живет себе скромно, в политику не лезет. На партийные нужды хорошо жертвует. Заперся в своем ангаре? Да и бог бы с ним! Кому ж с того худо?!

Объяснять, что худо с того Родине, Лесин не стал. Разглашать те сведения, которыми лично поделился с ним Президент, он был не уполномочен.

– Ну, скажи мне, Иван Алексеевич, чего вам там в Кремле наш Калабин мешает? Ты же ведь не первый уже сюда едешь? Знаешь ведь, наверное?

– Знаю, Василий Анатольевич…

– И что? Государственная тайна?! Чего не оставите мужика в покое? Взбесится ж – всем худо будет!

– Действительно, сказать всего не могу. Но кое-чем поделюсь. Затевается сверхважный проект и непременно нужно, чтобы он его возглавил… Это все, что могу сказать.

Губернатор пристально посверлил Лесина взглядом, ожидая, что тот все-таки приоткроет завесу тайны. Лицо Ивана Алексеевича оставалось неподвижным, взгляд твердым. Поняв, что больше сказанного он не узнает, губернатор откинулся на спинку кресла и закурил:

– Эк ведь как в империи у нас получается – раз обладаешь исключительной силой, изволь отдать ее стране… всю без остатка… М-да…

Через полчаса Иван Алексеевич вышел из банкетного зала и тепло попрощался с губернатором. Встреча прошла излишне старомодно, зато душевно.

Калужский руководитель ему определенно нравился – откровенный, сильный, имеющий свое личное мнение, несмотря на длительное нахождение в вертикали государственной власти. Хорошего совета относительно того, как лучше подступиться к Калабину, Лесин так и не получил. «Не дави, помягче действуй…» – это все, что сказал Василий Анатольевич вместо наставления.

То, что надо действовать мягче, без прямого давления, Иван Алексеевич догадывался и сам. Научный люд специфичный: у них ни Бога, ни Родины, одна наука. При поддержании постоянных контактов с иностранными коллегами понимание того, где друг, а где враг, у них притупляется. Потому прямые и рациональные доводы, высказанные Президентом, которые самым сильнейшим образом подействовали на Лесина, для Калабина могли оказаться пустым звуком.

Заказанный Машей электромобиль уже поджидал его у входа. Свеженький, недавно с завода, с кучей синих восклицательных знаков, призванных уведомить других водителей, что машина управляется компьютером. Такой транспорт стремительно набирал популярность, но оставалось все еще довольно людей, предпочитающих вести машину самостоятельно, вручную. Преимущественно это упорство было свойственно прежнему поколению, выросшему в автомобильной культуре начала XXI века.

По пути в Тасеевку – молодую деревню, рядом с которой располагалась калабинская мастерская, Иван Алексеевич продолжал обдумывать доводы, которые он сможет предъявить своему старому знакомому. Доводы, которые будут способны вернуть строптивого ученого на путь социальной ответственности.

В распоряжении Лесина было подробное досье на Калабина: родственники, друзья, недвижимость, акции, покупки, операции по банковскому счету, публикации – одним словом, все, что могла собрать служба госбезопасности. Много раз Лесин снимал и снова надевал свои «комочки», чтобы найти в этом досье новые подсказки.

Что больше всего его удивляло, так это скудность переписки и практически полное отсутствие записей виртуального общения за последние четыре года. Исключительно деловая почта и разговоры, редкие вызовы родным с поздравлениями.

Отправляясь в поездку, Лесин спросил об этом сотрудника СГБ, на что тот лишь развел руками и предположил, что Калабин использует специальные механизмы шифрования: «Была б ориентировка на него, расшифровали б. А так – только то, что автоматом собирается».

– Даже если так, зачем ему прятать ничего не значащие разговоры? А может, и не было никаких других разговоров? – спрашивал себя Лесин, не находя вразумительных ответов. – Эдакий старомодный обет молчания…

Из близких родственников у Калабина была лишь взрослая дочь Вера и семилетняя внучка – Таня. С женой в разводе, родителей в живых уже десять лет как нет. Зато дальних родственников у Петра Леонидовича водилось с избытком – двоюродные и троюродные братья, сестры, племянники – их полный перечень тянулся более чем на сотню строк. Никого из них своим вниманием Калабин не жаловал, даже не отвечал на их многочисленные виртуальные вызовы.

– Тут-то как раз все ясно, – бубнил себе под нос Иван Алексеевич, – вокруг богатого человека всегда рота родственничков-нахлебников. Хватило, значит, характера послать их всех на три буквы.

Другое не давало Лесину покоя. На этот нюанс он обратил внимание только сегодня, еще раз пролистывая подготовленное для него досье. За последние пять лет Калабин сделал больше сотни различных изобретений и при этом не опубликовал ни одной научной статьи.

– Выходит, не ради тщеславия, а исключительно из-за денег!? – вопросительно заключил Лесин и еще раз вернулся к финансовой информации.

Проданные патенты и разработки, а также успешная игра на бирже принесли Калабину очень значительные суммы. В среднем за последние четыре года доходность биржевых операций Калабина составила более ста двадцати процентов годовых. Любой банкир, доведись ему увидеть эти цифры, назвал бы такие результаты фантастическими.

– Точно не тщеславие, – убедил себя Лесин, – но и не деньги тоже!

Иван Алексеевич справедливо рассудил, что рациональная капиталистическая логика вытолкнула бы Калабина в исключительно биржевую специализацию, приносящую ему баснословные прибыли.

– Привлек бы средства инвесторов и через пять лет был в десятке мировых богачей…

Вместо этого Калабин отвлекал значительную часть своего капитала на дорогущее научное и технологичное оборудование. Всевозможные химикаты, протонный ускоритель, сверхъемкие хранилища данных, оборудование для штамповки тестовых микрочипов – чего в этом списке только не было, даже установка для расшифровки фрагментов ДНК.

Иван Алексеевич быстро прикинул, что если списать все эти приобретения на себестоимость научных работ, то их рентабельность будет близка к нулю.

– Петр Леонидович, чего ж ты на самом деле хочешь?! – в сердцах воскликнул Лесин и сорвал с глаз «комочки».

Яркие лучи идущего на закат солнца неожиданного ударили по уставшим глазам и заставили Лесина зажмуриться.

Прибыв на место, Иван Алексеевич оказался около того самого трехметрового забора, о котором говорил ему губернатор. Высоченный, с толстыми прутьями и намотанной кругами колючей проволокой наверху, он создавал впечатление какого-то закрытого объекта.

– Не хватает только табличек «Не подходи! Убьет!» – недовольно пробурчал Лесин.

Он совсем не узнавал «творческую мастерскую» известнейшего в мире ученого, которую он посещал семь лет назад. Тогда это была дружественная, открытая каждому заинтересованному лицу лаборатория. Туда-сюда то и дело ездили машины, грузовички, сновали люди в белых халатах, аспиранты, студенты.