Наш путь пролегал меж раскаленных стен древних каменных домиков, из окон которых соседи могут пожать друг другу руки или передать угощение. И из одного из узких окон в глинобитной стене действительно вдруг высунулась женская рука и протянула нам по горячему кутабу – тоненькому азербайджанскому чебуреку с зеленью. Мне казалось, что все это не по-настоящему, будто мы попали в какой-то приключенческий фильм. И тут я вспомнила, что рассказывал мой папа! Ведь где-то тут и снимали «Бриллиантовую руку»! На одной из этих самых узких улочек, которыми мы сейчас спешим к Девичьей башне, Никулин поскользнулся на арбузной корке и пробормотал роковое для своей руки «Чьорт побери!».

Наконец, мы вышли на широкую булыжную мостовую и я, хотя раньше никогда не видела, сразу узнала ее – Девичью башню. Буро-песочное древнее сооружение, с узенькими окошками-бойницами, без каких-либо архитектурных прикрас, поразило меня своим неброским величием. Эта простая с виду старая башня будто излучала умиротворение и спокойную мудрость седых веков: такое спокойствие иногда ощущаешь рядом с убеленными сединами аксакалами, точно знающими, что на сиюминутную суету не стоит тратить ни слов, ни эмоций. Девичья башня словно говорила всем своим видом: уж я такое видала на своем веку, не суетитесь и вы, все равно все будет так, как предначертано свыше. В десять лет мои впечатления, конечно, в такие слова не облекались, но они были именно такими.

У подножья башни сидела как раз такая местная старушка, будто вынырнувшая из старины глубокой. Морщины на ее смуглом лице напоминали замысловатые хитросплетения арабской вязи в древней книге, виденной мною в Ширазе. Казалось, что она сидела на этом же месте и век назад, и пять веков, и десять… Это было очень странное ощущение. И эта старушка вдруг меня позвала. Ошибки быть не могло: она смотрела именно на меня и манила рукой. Мы с Димкой подошли и она схватила мою руку своей узкой, сухонькой теплой ладошкой.

– В этом городе твое счастье, внучка! – сказала она, глядя мне в глаза, в отличие от продавца в «Агдаме», почти без акцента.

Ее кожа выглядела иссушенной, как пергамент, щеки впали, но черные глаза сияли молодым, задорным блеском молодости. Мне показалось, что где-то я уже видела такие глаза. И я вспомнила, где. Так же смотрел на меня старик, встреченный мною у Хорассанских ворот на юге Тегерана, когда папа отправил меня бросать письмо в мудреный тегеранский почтовый ящик. Тот дед еще сказал какой-то бред, будто когда-то уже видел меня на этом месте. Мне стало немного не по себе. А вдруг несколько веков назад я действительно бегала у Хорасанских ворот в Чале-Мейдане, и сидела здесь, у Девичьей башни, и эти старики меня узнают?! То-то все эти места кажутся мне знакомыми, даже родными, словно когда-то я уже видела их. Может, это были сны, но у меня правда такое ощущение, что я уже здесь бывала.

Старуха замолчала, будто ничего и не говорила. Больше она на меня не смотрела. Я растерялась.

– А как она могла прыгнуть в море? – спросила я то ли эту женщину, то ли Димку. Мне хотелось нарушить странное молчание. К тому же, я действительно не понимала, как красавица могла выброситься отсюда «в волны Бакинского моря», как гласит предание, если оно метрах в двухсот от башни?!

Но старуха опустила голову, она больше нас не замечала.

Зато рядом с нами, откуда ни возьмись, вырос какой-то бакинский пижон – с пышной зачесанной назад прической, бакенбардами, в обтягивающих джинсах «Wrangler» и белой водолазке.

– Девичья башня – аксакал Ичеришехера, – заявил он. – Когда она построена, точно никто не знает. Но приблизительно в V веке. В то время башня стояла прямо у кромки воды, поэтому в легенде все правда. С веками Бакинское море просто отступило назад. Меня зовут Джавид, я здешний экскурсовод. А где ваши родители? Я могу организовать недорогую экскурсию по городу.

– В легенде не может быть «все правда»! – ответил на это все экскурсоводу Димка. Ему Джавид явно не понравился.

– Пойдем отсюда, – шепнул он мне, – скользкий какой-то тип.

– Нормальный тип, – пожала плечами я.

– Да, а зачем он тогда к детям пристает?

– Хочет провести экскурсию их родителям! – засмеялась я. – Мы же с тобой не похожи на беспризорников, – и я обвела широким жестом свои и Димкины джинсы Levy’s, невиданные в Союзе «родные» (а не польские) майки Montana «адидасовские» кроссовки. «Прикид» у нас обоих был фирменный, но при этом мы были будто из одного детдома, где носят униформу: с началом войны все наши на «магазиннинг» старались далеко не отъезжать и по одному не ходить. Собирались группами и отправлялись чаще всего на Шемран, самое близкий к Зарганде базар, где детям одного возраста покупали примерно одно и то же, у пары-тройки знакомых торговцев.

– Точно, – хлопнул себя по лбу Димка, – это ж уже Союз! А я как-то и не подумал! Здесь все либо совсем старые в национальных одеждах, либо молодые и модные, вот я и забыл.

Это было сущей правдой. В Баку образца 1981-го года большинство людей выглядело очень модно. Как мне показалось, одеты они были не в «самопал», а в самый настоящий «импорт» – вероятно, сказывалась близость крупного торгового порта. Зато бакинские аксакалы будто и вовсе не ведали, какой век на дворе: щеголяли по улицам в папахах, эммаме (вид чалмы), джорабках (толстых шерстяных носках, я в таких ходила по дому) и башлыках – накидках с капюшонами с длинными завязками спереди.

– Видите башни и минареты? – не отставал Джавид, указывая куда-то вглубь Старого города. – Это дворец Ширваншахов. А вы знаете, что Ичеришехер лежал на Великом шелковом пути? Если вы пройдете со мной во-о-он туда, я покажу вам каравансарай, сохранившийся с тех самых времен, когда по этому самому месту, где мы с вами сейчас стоим, караванами шли навьюченные товаром верблюды. Там же мы сможем отведать знаменитый бакинский кебаб из бараньей печени с курдючным жиром и рашид-халву. А после обеда пройдемся по живописным лавкам торговцев коврами и сувенирами ручной работы… Но где же все же ваши родители? – прервал сам себя экскурсовод.

– Спасибо, нам не надо экскурсию, – вежливо ответили мы с Димкой.

– Но я уже начал! – обиделся пижон. – Вы с какого судна?

– Мы не с судна, – ответил за нас двоих Димка. – Мы с поезда.

– С какого еще поезда? – недоверчиво переспросил экскурсовод. – С московского? Родители кушают, наверное? В каком они кафе? Можем вместе подойти, и вы скажете своим родителям, что хотите экскурсию.

– Мы не хотим экскурсию, спасибо! – повысил голос Димка и повернулся ко мне. – А где эти ваши судна? Давай сбегаем на корабли позырим! – предложил он мне.

– Давай! – обрадовалась я.

Я еще никогда в жизни не видела кораблей, кроме речных трамвайчиков и «Кометы» на подводных крыльях, которые в теплое время года курсировали по Москве-реке.

Приморский бульвар был в двух шагах от нас, мы его видели. За ним зеленовато переливалась кромка Каспия, почему-то нам казалось, что там и есть порт.

– Чтобы попасть на Морвокзал, вам нужно в метро! – напутствовал нас экскурсовод. – Пешком не дойдете, это на улице 28 апреля.

– На улице 28-го апреля наш вокзал! – удивился Димка. – Ну если и порт там, то мы мимо него на поезде поедем! Видела, сколько на путях стояло цистерн? Это для транспортировки нефти. Айда на бульвар?

Взявшись за руки, мы побежали к бульвару, мимо уютных старых бакинских домов с угловыми балкончиками, украшенными затейливыми чугунными виньетками с вьющимся по ним плющом.

Экскурсовод что-то кричал нам вслед.

Море кинулось нам на встречу порывом ветра, напоенного йодом, мазутом и солью.

– Как тут классно! – сказал Димка, вдохнув полную грудь морского воздуха. – Видишь вышки? Это нефть добывают!

– А это что? – я показала на черные масялнистые пятна, плавающие по глади моря.

– А это мазут, – пояснил мне Димка. – Это, как ты выражаешься, «жидкий стул» нефти, отходы от ее добычи и переработки.

– Дим, ты такой умный! – восхитилась я. – Про железную дорогу все знаешь, про нефть…