– Ну а чего зря таскать такие тяжелые банки? – пояснил свою «гадость» папа. – Ты попробуй подними свою тушенку со сгущенкой! Твоя мама это с вокзала попрет в метро?

– За четыре дня она все это съест! – твердо заявила мама, имея в виду меня и четыре банки консервов.

Еще папа извлек откуда-то десять советских рублей и сказал, что это мне на всякий случай. Когда мы пересечем границу, на них я смогу покупать на полустанках «бабушкины пирожки» с капустой, отварную картошечку с маслицем и укропом и жареную курочку. Видно, папа сам все это любил, потому что даже облизнулся при воспоминании.

– А в горячую картошечку можешь добавить свою тушеночку, – поиздевался он и, понизив голос, добавил: – Если не удастся сбыть ее в пути.

Но мама все равно услышала и снова раскричалась. Наверное, ей все же жалко было со мной расставаться. А когда она нервничает, то всегда ругается.

Много десять рублей или мало, я понятия не имела. На десять туманов вообще ничего не купишь. Но, увидев мою десятку, Димка заявил, что «для Совка это хорошие деньги».

Я сходила к титану, залила кипятком растворимый суп и встала с ним к окну в коридоре. Оно было приоткрыто. Примостив стакан с супом на коридорном кондишене, я всем своим весом повисла на поручне и открыла окно до предела. Горячий ветер восхитительно пах железной дорогой, разогретым деревом шпал и приключениями. Забравшись коленками на крышку кондиционера, я смогла высунуться в окно чуть ли не по пояс и с наслаждением подставила лицо ветру странствий.

Вскоре из своего купе вышел пообедавший Димка. Оценив мою находку, он так же до отказа открыл следующее за моим окно. А прежде чем тоже вылезти туда по пояс, показал на мои коленки:

– Ты сейчас столкнешь свой суп!

Тут я вспомнила, что про стаканчик с супом на кондишене. Еще секунда – и я столкнула бы его собственной коленкой. Я поблагодарила Димку и взяла стакан в руки и вывесилась в окно уже вместе с ним. Там, на свежем воздухе, я сделала глоток и нашла суп остывшим и безвкусным. И вообще он мешал мне наслаждаться скоростью, поэтому я решила выбросить его в окно вместе со стаканчиком. Мама не уставала напоминать мне, что швырять мусор в окно – удел невоспитанных особ, которые закончат свою жизнь на помойке, но я успокоила себя тем, что вокруг все равно безжизненная пустыня. Недолго думая, я решительно выплеснула суп где-то под Казвином, а следом пустила по ветру стаканчик.

Через секунду Димка заорал так, что я бы подумала, что в него снаружи попали камнем, если бы не знала точно, что на такой скорости это невозможно. Он вылез из своего окна, вид у него был растерянный, а к носу прилип ошметок вареной морковки. Он не понимал, в чем дело:

– Представляешь, мне прямо в фейс прилетело что-то теплое и жидкое! – поделился он испуганно. – Что это могло быть? Может, насрал кто?

– Орел! – предположила я, давясь от смеха. И добавила, вспомнив диагнозы своей мамы: – У него жидкий стул! Но не волнуйся, это на счастье!

Мне было ужасно стыдно, но я хохотала, как сумасшедшая, и не могла остановиться. Стоило мне взять себя в руки, как я снова представляла себе, как мой суп летит со встречным ветром прямо в Димкино окно, а он думает, что это орлиный жидкий стул.

Отхохотавшись, я созналась и извинилась. Сказала, что я не нарочно и это было истинной правдой. Уже умывшийся к тому моменту Димка пробурчал, что надо быть очень тупой, чтобы не понимать, куда прилетит выброшенный на ветер предмет. Но долго дуться смысла не имело, и через минуту мы хохотали уже вместе.

– У тебя есть еще суп? – спросил Димка.

– Полно супа, – призналась я, не понимая, куда он клонит.

– Так ты возьми и посети с ним ВИП-вагон. Встань там в окошке перед какой-нибудь посольской дамой и продемонстрируй ей свой «понос орла». Может, тогда поймешь, какой я добрый!

– Ну я же извинилась! – мне и впрямь было неловко. Я бы тоже разозлилась, если бы какая-нибудь дура плеснула мне в лицо супом.

Уже смеркалось, когда мы увидели какие-то военные машины.

– Это БТРы, – со знанием дела сказал Димка и позвал своего папу.

– Родная бронетехника, – сказал дядя Витя, посмотрев в окно. – БТР-50, БТР-60 и «амфибия» БМП-1.

– Она плавает, что ли?! Почему амфибия? – удивилась я.

– Это боевая машина для морской пехоты (см. сноску-4 внизу), – пояснил Димкин папа. – Ее используют для высадки с боевого корабля на берег. Бронетранспортер «Амфибия» оснащен водометным движком и насосом для откачки воды, но на воде он воевать не может, корпус не герметичен. Зато возле воды «Амфибии» нет равных!

– А вот «Катюша! – обрадовался Димка, тыча в какую-то грязную махину.

– Точно, сын, – похвалил его дядя Витя и повернулся ко мне. – Смотри, это легендарный ракетный комплекс «Катюша». Ты, наверное, только в кино видела! Знаешь такой?

– Знаю, – важно согласилась я, вспомнив пояснения Серегиного папы, – та самая, из песни «Расцветали яблони и груши».

– Раз советская, значит, это пленная военная техника, да, пап? – спросил отца Димка. – Мы же Ирану не продаем, только Ираку.

Про это я тоже уже слышала. Мой папа что-то говорил про какие-то договоренности, заключенные еще до войны.

– Пленная, конечно, – согласился с сыном дядя Витя. – Иранцы воюют на боевой технике, купленной еще шахом. А шах покупал у своих друзей американцев и англичан. И теперь из-за санкций им негде взять запчасти к своим военным машинам, поэтому им приказано любой ценой захватывать в бою технику противника. Теперь они хвастаются в своих сводках, что им удалось пополнить свой арсенал советскими «бэтээрами» – 50-м и 60-м, «амфибией», танками Т-54, Т-62 и Т-72, истребителями МиГ-21, ракетой земля-воздух С-75, которая «Двина», и ракетным комплексом «Катюша». Другой вопрос, зачем они подтянули это все к нашим же границам?!

– И как вы такие мудреные названия запоминаете?! – удивилась я дяди Витиной памяти. – Хотя «Двину» я тоже запомнила. Ею по нам пару раз двинули, воняло очень!

Димкин папа засмеялся, пояснив, что со стороны это очень забавно, когда такая юная леди, как я, светским тоном сообщает, что по ней «двинули Двиной» и тем испортили воздух.

Ночь и весь следующий день в пути прошли без особых приключений. Новые бронированные вагоны оказались очень удобными. Их даже можно было назвать роскошными, если такое определение в целом было бы применимо к тому, что сделано в СССР. По крайней мере, в купе и коридорах исправно работали современные кондиционеры, включалось радио, полки были широкие и мягкие, как диваны, а белье пахло свежестью. В каждом купе имелась пусть крохотная, но собственная ванная комната с душем, туалетом и зеркалом над раковиной.

Днем мы с Димкой и его родителями играли в карты. Потом в города с моей гкэсовской парой, дядей Стасом и тетей Мариной. Потом я сладко спала под стук колес, а тетя Рита, Димкина мама, за это время умудрилась соорудить целое вагонное пиршество. Среди разносолов, собранных со всей компании, фигурировала даже моя тушенка. Тетя Рита разогрела банку в кипятке и вывалила в рис, который по нашей просьбе отварила у себя в подсобке проводница. Получился почти настоящий плов, а под стук колес он казался особенно вкусным. Мне всегда очень нравилась «походная» пища, я поглощала ее с аппетитом, даже если дома к такой даже бы не притронулась.

С наступлением темноты в поезде, как в любом иранском доме, только на колесах, объявлялся «хамуш»: на окна опускались глухие ставни. Мы с Димкой обсудили, что это, пожалуй, пустая мера. Иракские бомбардировщики все равно заметят поезд сверху по огням локомотива.

Вечером второго дня наш поезд прибыл в свой конечный пункт – столицу иранского Азербайджана город Табриз. Наш проводник посоветовал всем лечь спать пораньше, чтобы выспаться перед прохождением границы. Объяснил, что сейчас наши три вагона отцепят от состава «Тегеран-Табриз» и отправят на запасной путь, где мы будем ожидать локомотива, который доставит нас в Джульфу-иранскую. Пока суть да дело, к иранскому приграничному пункту мы подъедем часов в пять утра, где нас разбудят сначала пограничники, а потом таможенники.