– Вы чересчур кровожадны. Алла, можно еще кофе? – обратилась Екатерина к помощнице Александра. И зевнула сжатыми челюстями.

Это не укрылось от клерка, и он сразу ретировался.

В телевизионной сети китаянка с сытым взглядом допрашивала сутулого чернокожего профессора.

– Вы хотите сказать, что написанное в христианской Библии сбылось? Люди превратились в зверей – прогнозируемых, контролируемых? – спрашивала ведущая.

– Толпой всегда манипулировали. Но сейчас с помощью изощренных технологий даже у думающих женщин пытаются отнять свободу мысли и выбора, – ответил профессор и вздохнул даже с каким-то ожесточением, будто хотел выдохнуть эту неприятную мысль.

– В своей книге вы пишете о ментальных покушениях. Что это такое?

– Это когда женщине навязывают чужеродную волю.

– Что-то вроде рекламы?

– Когда вы потребляете рекламный контент, у вас есть выбор – покупать тот или иной товар. В случае ментального покушения вы абсолютны уверены в правильности своего решения, хотя оно вам навязано извне.

– Вы еще упоминали, что подвергшийся ментальному покушению ощущает рыбный привкус во рту.

Но вместо ответа началась реклама – появился тюбик лесного дезодоранта и в комнате запахло елкой.

Хотя помощница уже в третий раз пролепетала в ушную рацию, что Александра ожидает Екатерина, тот продолжал сидеть на совещании, проводимом его замом. Каждый раз, как Александр видел Екатерину, у него случался солнечный удар и он делался слабым. Слабость Александр не любил. Борясь со своей страстью, он продолжал собрание. Длилось это минут двадцать, на очередной витиеватой фразе зама Александр поднялся. Глаза акционерш зажглись, как лампочки на новогодней елке. Все собравшиеся мужчины, одетые по-старинному – в белые рубашки и галстуки, висящие, словно ярлыки на шеи, – повернули головы. Никто в этой комнате не вступил бы с Александром в открытый конфликт. Его боялись все, от уборщика до самой важной акционерши. Все признавали, что Александр – человек с железной волей и быстрым умом. Его конкретная, четко сформулированная речь, проницательный немигающий взгляд, стремительность решений вызывали трепет и уважение. В двадцать пять Александр владел заводом, а сейчас, в тридцать семь, он имел не один завод, а десятки различных предприятий. Все, чего добивался, он получал. Все, кроме этой женщины…

Уже в дверях Александр обернулся и требовательно произнес:

– Надеюсь, что вы, Олег, подготовите к завтрашнему дню более внятный доклад. В 15.00 – устраивает? – сказал он и вышел, не обращая внимания на старательное кивание.

Александр увидел Екатерину, вернее почувствовал, что она где-то рядом. Воздух выпил лишку и танцевал, кружа его в аромате ее духов. Он улыбнулся, осторожно сел на край дивана, взял руку Екатерины. От прикосновения поднялось желание, смывшее остатки его героической сущности, и если бы не нависавший над ним Олег, Александра разорвало бы на тысячу счастливых кусков.

– Олег, вы свободны, – сказал он.

Из переговорной выходили партнерши. Екатерина, к которой липли их взгляды, в очередной раз поразилась, насколько похожи собравшиеся друг на друга. Вместо лиц – маски, до блеска отполированные самодовольством, с жидкими глазами. Екатерина двинулась к кабинету Александра.

– Наконец-то мы одни. Я так рад тебя видеть! Я уже все слышал – это хорошо, очень хорошо, – уголки губ Александра взлетели вверх. От улыбки лицо помолодело.

Мужчина налил виски – как всегда, безо льда.

– Напротив, все плохо. И где лед?

– Ты испортишь вкус.

Она начала колоть подушечку большого пальца ногтями остальных – поочередно ноготь мизинца, безымянного, среднего и указательного пальца нажимали на мякоть большого. Александр ненавидел эту привычку Екатерины.

– Лучше бы встретил другую – милую и уютную. Со звенящим смехом, – улыбаясь, сказал он. – Она бы всегда восхищалась мной.

– Да, да родила бы тебе кучу детишек!

– Сама бы вынашивала их, а не отдала эмбрион в институт матери и ребенка, – пошутил Александр и тут же пожалел об этом.

– Не материнская масса, а я вынашивала Степушку!

Александр постарался вложить в голос всю нежность, на которую был способен:

– Но нет, подавай мне тигрицу, чтобы, как и я, лязгала клыками! Ты так красива, когда сердишься!

– Прекрати юродствовать! Почему я так долго ждала? Господи, почему ты так ко мне невнимателен? Почему, когда я заканчиваю самое сложное в моей жизни дело, ПРОИГРЫВАЮ ЕГО, ты сидишь в переговорной и надуваешь щеки? – сорвалась она на крик.

– Прости. Я работал.

Екатерина, не удовлетворенная таким простым ответом, обиженно уставилась в окно.

– Я купил тебе подарок. Открой.

– Не ты, а твоя секретарша, – не обернулась она.

– Что за глупости. Подарки для тебя всегда покупаю я.

– Ну?

Александр достал из коробки лошадь, выточенную из горного хрусталя. Этого материала почти не осталось в природе. Екатерина недовольно фыркнула, но, взяв в руки вещицу, улыбнулась. Лошадка была изящная. Ей даже показалось, что из пухлых губ лошади просыпалось золотистое ржание…

– Красиво! – примирительно сказала Екатерина и обняла его взглядом.

– Очень рад, что тебе понравилось.

Александр притянул Екатерину к себе.

– Как от тебя манко пахнет.

Долгий поцелуй создавал их заново, в этот миг она была только женщиной – слабой, сильной, распутной и веселой. Она сдавалась и делала это с удовольствием. Ей нравилось, как он накрывает ее губы своими, как не может двинуться, словно привязанный к ней. Они слепились воедино, имели одно дыхание на двоих. Екатерина расстегнула магнитную молнию его брюк, попыталась снять свою блузку, но мужчина остановил ее.

– Что?

– Не могу, – он глядел на нее сверху вниз.

Александр знал, что сейчас она обрушится на него. Его глаза постарели, лицо сделалось серым, растерзанным. Екатерина ужаснулась такой быстрой перемене, но в следующую секунду взяла себя в руки и продолжила скандалить:

– Да что же с тобой происходит? Ты же хочешь меня! Так почему останавливаешь?! Неужели тебе обязательно нужно в душ? Ну, ответь мне! – она лупила его пронзительным криком.

– Я слишком люблю тебя, – сказал он, но не посмотрел в глаза. Женщина почувствовала превосходство. Слова сами собой срывались с ее губ. Она знала, что потом пожалеет, но сейчас с удовольствием кричала:

– Чушь, идиотство! Ты так сильно любишь, что не можешь взять меня! Ты спрашивал, почему я тогда сбежала? Да все потому же! Я не хочу смирять любовь. Я хочу буйствовать! Я хочу жизни – настоящей, непредсказуемой. Лучше жалеть о содеянном, чем об упущенном. Да, кстати, сразу после нашего расставания ты женился. Тоже мне любовь!

– Мужчины женятся, чтобы забыть.

– Многозначительный муравей! А я жила и помнила!

Екатерина замолчала, ее лицо стало пунцовым, ощерившемся. Александр же, напротив, был бледен, но сохранял внешнее спокойствие. Они простояли минуты две в абсолютном молчании. Екатерина не выдержала и вышла из комнаты, а Александр не знал, что делать. Он не умел побежать за ней, не умел извиниться. Хотя за что? Это она должна просить у него прощение за все, что сотворила с ними. У них сейчас могли быть взрослые дети, если бы семнадцать лет назад она его не бросила.

Александр с тоской посмотрел в окно, в которое недавно глядела Катя. Она исчезла, растворилась в винном цвете приближающейся грозы. Небо надулось, готовое выблевать на людей потоки воды, оглушить громыхающей бранью, ослепить разорвавшимся чревом. Воздух, как вата, набивался тугими комками в рот, ноздри, душил Александра.

Он начал метаться по комнате, его губы превратились в два острых лезвия, готовых резануть любого попавшего под его гнев. Александр позвал Аллу.

– Почему вы не сообщили мне, как только пришла Екатерина? – спросил он.

Капли пота стекали по спине девушки. Ее приятное, но поблекшее от страха лицо замерло в предчувствии ужасного. Большие зубы тихо стучали. Она знала, что все оправдания бесполезны, любой ее довод будет разбит, сама она унижена, а потом ей подарят дорогую сумку или шелковый платок, да и платят отлично, особенно для белой, так что лучше постоять и помолчать, пока тебя будут рубить на куски…