Дотрагиваюсь до насквозь мокрой ткани, и понимаю, что в пуговицах нет необходимости — слишком плотно все облегает, просвечивая насквозь. Черные затуманенные глаза Керефова медленно и не скрываясь скользят по моей фигуре, и я поджимаю ноги в мокрой юбке, покрепче сводя их вместе. И все равно чувство, что я почти голая, не исчезает. Мне так жарко становится, что, кажется, сейчас вода из ткани испаряться начнет и накроет меня белым облаком…

— Ну, наигралась? — как-то хрипло интересуется Дамир, вновь смотря мне прямо в глаза.

Он тоже мокрый. Весь. Черное поло облепило его торс как вторая кожа, челка прилипла по лбу. И мне кажется, я даже могу разглядеть капельки влаги на его длинных прямых ресницах. Правда, они двоятся немного, как и его невозможные глаза.

— Это твоя идея была, — фыркаю я, отползая подальше от края огромной кровати и от него.

Тут же опять смотрит на мое тело, а не на лицо. Как хищник ловит любое движение. И от этого сердце бьется чаще.

— Не надо! Твоя, — криво улыбается Дамир, — Я сказал — племянниц пистолеты, а ты начала: "Ты врешь- ты врешь, сам в розовые пистолетики играешь"…Довела меня…

— Играешь же, — улыбаюсь я, поджимая под себя ноги и скрывая их оголенные части от слишком обжигающего взгляда Дамира.

Он недовольно поджимает губы, когда это замечает.

— С тем, кто старше десяти, играл в первый раз, — хмыкает Дамир.

Я улыбаюсь в ответ, но все равно отползаю на кровати от него еще дальше, пока не упираюсь спиной в резное изголовье. От мокрой одежды начинает знобить, кожа на руках становится гусиной. Хочется хотя бы укрыться одеялом. Но…Это ведь ЕГО одеяло. ЕГО постель…Я не могу. Меня охватывает какое-то невероятное нервное смятение.

Не знаю, чего хочу. Не знаю…

А он явно стоит и ждет!

Черт! Хоть бы помог…

— Зачем ты меня сюда притащил? — дрогнувшим голосом интересуюсь.

— Спать пора, поздно уже. Четвертый час, — ровно сообщает Дамир, складывая руки на груди.

— Я и в зале могу поспать, — делаю попытку подняться, но он меня останавливает.

— Не надо, я сам в зале посплю, — кивает подбородком на кровать, чтобы не дергалась, — Отдыхай.

— Л-ладно… — после секундного колебания решаю послушаться и откидываю одеяло.

Дамир продолжает стоять у изножья, пристально наблюдая за мной.

— Ну, тогда…пока? — нервно улыбаюсь, теребя край подушки.

Он не отвечает на улыбку, все так же серьезно смотрит.

— Спокойной ночи, Жень, — глухо отвечает.

И через секунду уже оказывается рядом. Я не понимаю, как это возможно — так быстро. Ничего вдруг не осознаю. Может это одурманенное сознание играет со мной злую шутку, но вот я только улыбалась ему дрожащими от волнения и озноба губами, а вот уже его горячий рот прижимается к моему. Мягко, но требовательно, и дыхания совершенно нет, как и сил отказать. Я уже знаю, что у него мягкие, горячие губы, я помню их терпкий горьковатый вкус, и он вновь так ярко разливается на языке, заполняя восторгом каждую клеточку. Руки сами поднимаются вверх, обнимая Дамира за шею, чтобы притянуть ближе, пальцы зарываются во влажные волосы на затылке. Язык робко находит его язык, и из горла вырывается прерывистый стон.

Я тяну Дамира за собой, ложась на кровать, и ощущаю, как бешено и невероятно быстро бьется в груди в обезумевшее сердце. Мягко кусаю его нижнюю губу, всасываю язык, крепче вцепляясь в шею и…Застываю растерянности, потому что он вдруг резко отстраняется.

— Все, Жень, пока… — сипло бормочет выпрямляясь.

А я только глазами хлопаю от непонимания и острой обиды. Что не так?! Ведь, я знаю. Вижу, что он хочет!! Как одурманенный смотрит на меня! И я…Я тоже в кои то веки хочу! Я вообще уже даже помню, когда в последний раз так мужчину хотела…

Так почему???

Пятится от кровати.

— Останься… — жалобно шепчу я, мучительно краснея.

Это неожиданно так унизительно…

— Я же говорил, не хочу видеть, как ты с утра убиваешься. Нет, — немного горько фыркает Дамир, проводя пятерней по волосам.

И щелкает выключателем. Спальня мгновенно погружается во мрак, лишь его черный, словно вырезанный, силуэт виден в подсвеченном из коридора дверном проеме.

— Сладких снов, — шагает из комнаты и закрывает дверь.

Я остаюсь в черноте. Растерянная, возбужденная, обиженная, беззащитная…Не знаю. Мне вдруг так горько, что хочется выть. Не хочет он, чтобы я утром жалела себя! А сейчас? Сейчас я разве себя не жалею???

Нет уж…

Так не пойдет! Раз притащил к себе домой, то, знаете, что, Дамир Тигранович, уж будьте добры!

Отбрасываю в сторону одеяло, спрыгиваю с кровати и решительно топаю босыми пятками по полу прямо в гостиную, то и дело наступая в оставленные нами лужи.

В ушах шумит, и пальцы заметно подрагивают, когда поворачиваю ручку двери и ступаю в открывшийся черный проём гостиной.

Такая густая тишина…Может Дамир уже спит?

На мгновение меня охватывает трусливое облегчение. Но я все равно закрываю за собой дверь и прохожу внутрь, стараясь ступать бесшумно. Из двух широких окон в комнату льется серебристо-желтый свет тысячи электрических огней ночного города, порождая глубокие черные тени и резко очерчивая предметы. С возрастающим внутренним трепетом перевожу взгляд на разложенный широкий диван в центре гостиной и замираю.

Потому что Дамир не спит, а молча приподнимается на локтях, смотря на меня в упор.

Глотаю образовавшийся в горле ком и ощущаю, как вдоль позвоночника волной прокатывается дрожь. Его черные глаза прожигают меня даже в темноте. В голове мелькает мысль, что Дамир, похоже, был уверен, что я приду…Сама.

Хочется развернуться и, ни слова не говоря, уйти.

Но я словно под гипнозом — наоборот делаю шаг к нему на слабеющих ногах. Кровь в ушах шумит уже на какой-то запредельной частоте, делая происходящее почти нереальным, а туман в голове от выпитого коньяка придает отчаянной, беспечной смелости.

Поэтому, когда Дамир протягивает мне руку в темноте, я без колебаний вкладываю в его ладонь свою. И не сопротивляюсь, когда он мягко, но уверенно тянет меня на себя.

Тишина звенит и густеет, обволакивая нас плотным облаком. И в тоже время она такая хрупкая, что страшно издать лишний звук, сказать что-нибудь, спугнуть…И мы молчим.

Я молча сажусь на его бедра поверх одеяла. Он молча кладет мне руки на талию и медленно тянет вверх влажную ткань рубашки.

Его шероховатые пальцы задевают мои оголяющиеся бока, пересчитывают ребра, оставляя горящие фантомные следы на покрывающейся мурашками коже. Задираю руки вверх, позволяя снять с себя рубашку через голову. Верхней половине тела становится холодно, а между ног так горячо. Рубашка летит куда-то на пол. Я встречаюсь с Дамиром взглядом. Его черные глаза словно две бездонные сияющие воронки в этой темноте, крылья носа вздрагивают как у зверя, учуявшего добычу.

Чувствую, как мужские руки крепче сжимают мою талию. Дамир приподнимается и полностью садится на кровати, облокачиваясь спиной об изголовье. Его левая рука начинает путешествие от талии вверх по моему телу. Пальцы мимолетно задевают грудь, прикрытую гипюром бюстгальтера, оглаживают лопатку, плечо, зарываются в волосы, когда горячая мужская ладонь обхватывает мой затылок, крепко фиксируя. И я невольно вздрагиваю от этого жеста.

— Что не так, Жень? — интересуется Дамир тихим, вибрирующим в ночи голосом.

Я молчу. Лишь губы размыкаются. Меня немного пугает, как он всё замечает. И радует, что ему не приходит в голову ответ. Не хочу, чтобы догадался. Я со стыда умру. Пусть лучше и дальше думает, что я немного с придурью. Он ведь именно это думает, да?

Дамир хмурится в ожидании ответа, но потом его взгляд перетекает на мой приоткрытый рот, и он, поколебавшись, подается вперед. Наши губы встречаются, и внутри меня словно случается какой-то взрыв. Копившееся до этой секунды напряжение, сотканное из всех страхов и неуверенности в своих действиях, схлопывается в миг, и по телу растекается негой безвольное облегчение.