— А вообще вчера мне Юрико рассказала смешную историю, про мужчину, который живет у нее по соседству ему уже за девяносто, он болеет Альцгеймером и ни черта не помнит. И представляешь, она говорит, что каждое утро он стучался к ним в дверь и спрашивает, не видел ли кто-нибудь его жену. И она вынуждена каждое утро объяснять девяностолетнему старику что его жена давным-давно умерла. Представляешь? Ну и Юрико — а ты знаешь ее, она говорит — мол, сперва я так хотела переехать, а потом поняла, что ей будет не хватать этой ежедневной радостной улыбки на лице старика, которая появляется каждый раз, как он узнает, что его жена мертва. — здесь я выжидаю паузу. Плохие шуточки — это как раз почва для установления контакта. Кто-то может даже улыбнуться, но большинство возмутятся качеством шутки.

— Как там у Бернса — боюсь, что черт не принял в ад моей жены покойной. Она, я думаю в раю — порой в раскатах грома я грозный голос узнаю, мне издавна знакомый. — цитирую я по памяти. Рулет сопит и переворачивается, отворачиваясь от меня. А, так вот где у рулета попа, думаю я, ситуация так иронична, что я фыркаю.

— Что? — возмущается рулет.

— Ну… история такая есть. Когда катится по лесу Колобок…

— Кто?

— Хм. Моти из рисовой муки, который убежал от пекаря. Ну. Помнишь, «В узелке моем лучшие в Японии просяные колобки, а иду я на остров Онигашима, прогонять злых людоедов," — сказал Момотаро» — сказку про Момотаро? Он ел рисовые и просяные колобки-моти. Но не всем просяным и рисовым колобкам-моти выпадает судьба попасть в руки такому храбрецу как Момотаро, и некоторые из них — убегают от пекаря, чтобы не быть съеденными. Наверное, они хотят попасть к Момотаро в руки. Может хотят быть ближе к персику? — по-японски Момо означает персик, а таро — обычная приставка к имени мальчика. Такой вот Персиковый мальчик получается. Персик — это отсылка к сексу, по крайней мере в нашей префектуре и сказать «давай разделим персик вместе» — это вроде как неприличное предложение, а вовсе не призыв разделить фрукт. Так что вот, очередная плохая шуточка от мастера Кенты. Надо бы поднапрячься и что-нибудь еще с игрой слов выдать…

— Вот, в общем катиться наш рисовый-просяной Колобок-Моти по дороге и напевает песенку, обычную такую — я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, от налоговой инспекции с камеральной проверкой скрылся и вообще молодец… а тут ему навстречу — озабоченный Кролик!

— Кто?! — рулет возмущенно зашевелился.

— Кролик. Озабоченный. Ээ… кролик Роджер. Я вот уверен, что неспроста такая жена у него, вот неспроста. Ты вообще кролика Роджера видела? А его жену, Джессику? Она шикарная…

— … — молчит одеяльный рулет. Несколько слов, сказанных им ранее — уже успех.

— Соответственно, кролик наш видит Рисово-Просяной Колобок-Моти и думает — вот сейчас я его … эээ… съем? — на самом деле история немного не про кулинарию и у нас тут Озабоченный Кролик, так что никто никого есть не собирался. С другой стороны, рассказывать девушке про совокупление млекопитающего из семейства зайцевых с хлебобулочным изделием — это как сюжет «Американского пирога» пересказывать — очень трудно не перейти грань от остроумия к похабности, а нам этого с утра не надо. И так человек в депрессии.

— Вот и напомнила ты мне этот Колобок-Моти в своем одеяльном рулете — скомкал конец истории я: — так же лежишь и ворочаешься тут.

— А ты значит — Озабоченный Кролик и у тебя жена — секс-бомба? — уточняет одеяльный рулет.

— Не, ты что. Я скорее — Момотару, герой, который спас остров от людоедов! — пафосно поднимаю палец я: — так сказать супергерой Персиковый мальчик на страже граждан города!

— В это я могу поверить — ворчит одеяльный рулет: — правда не понимаю, чего такого ужасного Капибара Момо сотворила, что ты и ее догнал… и наказал…

— Ээээ… — чешу затылок я. С Капибарой Момо и сидящей в ростовом костюме маскота менеджером Юи с сиреневыми трусиками и запахом малиновой помады на губах –у меня ничего не было. Но это не ее заслуга…, впрочем, как и не моя тоже. Это скорее недоработка студии, надо было им медицинское обследование своих сотрудников проводить. Так громко пыхтеть в коридоре с камерой на плече — это все романтику разрушает. Так что пришлось мне с неохотой отлепиться от менеджера Юи и… наверняка это на камеру попало. Теперь и не докажешь, что ничего у меня с Капибарой со смешным именем Мом (Персик!) и менеджером Юи не было. Кстати, она мне куда-то в штаны еще и визитку свою успела засунуть, ай да Юи, ай да Капибара. Недаром говорят, что Капибары — самые дружелюбные зверьки на свете. Эта конкретная была очень дружелюбна.

— Наверное это было … поощрение? — говорю я, решив для разнообразия не отрицать инсинуации и перестав бороться с собственной репутацией. Единственный способ в этом случае — изменить эту самую репутацию, а бороться с ней — это как плевать против ветра, только физиономия в слюнях будет и все.

— Поощрение? — ворчит одеяльный рулет: — ты и всех остальных тоже поощрил… поощрятель…

— В этом жестоком мире нам всем не помешает капельку любви — пожимаю плечами я: — этот весь шум ненадолго, стоит нам всем выйти из дверей студии и назавтра нас позабудут.

— … — молчит одеяльный рулет. Дверь в комнату открывается и входит обеспокоенная Сора.

— Кента! — говорит Сора и делает жест своими бровями. Вот как у нее так получается — одними бровями показать, что «ты не умеешь читать атмосферу, Кента-кун!» и «давай-ка ступай отсюда, я сама разберусь». В ответ я киваю на одеяльный рулет и вопросительно (надеюсь!) поднимаю брови. Это у меня должно получиться, это не искусство физиогномики как у Соры, это простой вопрос «уверена, что справишься? Помощь не нужна?».

Сора в ответ только глаза закатывает. Подоплеку этого жеста я не до конца понял, то ли это возмущение моей недооценкой ее способностей, то ли объективная оценка моих. В любом случае я поспешно уматываю в коридор, чувствуя невероятное облегчение. В конце концов такие вот ситуации разрешать — не мое. Я люблю конкретность, определенность и все такое. Вот есть, например, проблема. Или враг. Тут все ясно, проблему решить, врага… сперва попробовать уговорить, потом — избежать, затем –устранить. И все, пошло планирование, сбор ресурсов, напевание «Летять утки, летять утки» — над картой ресторана «Плакучая ива» с черканием карандашом, выкуриванием пачки сигарет и окончательным опустошением банки с запасами кофе, рекогносцировка на местности, привлечение союзников и вся эта суета сует и всяческая суета. А когда вот так — женщина заворачивается в одеяльный рулет и отказывается коммуницировать — тут я бессилен. Я только через коммуникацию понимаю, мыслей читать не умею, всей этой женской магией «ну ты же понимаешь» — не обладаю. Мне надо прямо сказать — хочу, например, пить. И уточнить — чего именно хочешь пить. И пить, или помыться. Потому как не воду. Или там — хочу, чтобы обнял и палец в ухо засунул. И на правой ноге подпрыгнул. Желательно, конечно и обосновать — зачем, но, если прямо срочно надо палец в ухо — могу поверить на слово. А когда потом высказывают что «мог бы и сам догадаться» — это не ко мне. Догадки строить мне вредно, у меня фантазия бурная. Человек, может быть хочет круассаны с мягким маслом и кофе в постель, а я ее с нее уже трусики стягиваю, потому как вот так мысли и прочитал. Как не хочешь секса? А чего не сказала? В смысле — раньше? Сейчас-то уже поздно, чего уж…

В коридоре топчется Эйка с Дездемоной, разве что не курят. Курить в коридоре запрещено, а я, кстати и не знаю, курит ли кто-то из них. Дездемону пару раз с вейпом видел, но не с сигаретой.

— Ну? Что? — спрашивает меня Эйка: — как она? Ты ее вылечил? Жить будет?

— Жить будет — уверяю я: — и даже на скрипке играть. Насчет фортепиано не уверен… но если раньше играла — тоже будет.

— Сора туда зашла — замечает Дездемона: — если Сора зашла, то все в порядке будет. Пошли завтракать уже. Сегодня бурный день. Голосование вечером, выступления днем, да еще Кируми-сан приедет.