Нефилим кинулся на Паучиху, выставив вперед свое оружие, но тут же был отброшен мощным ударом руки в живот. Только меч помог ему устоять на ногах. Эллиот тоже ринулся в бой, пользуясь всеми преимуществами свой своей животной формы, забрался прыжком на брюшко паучихи и стал драть его своими когтями. Хитиновые пластинки были грубыми и шершавыми, даже острые когти ракшаса скользили по нему, оставляя еле заметные царапины. Раздался болезненный вопль чудовища, по которому отправляла еще свои заряды некроэнергии Ева. Шиза тоже решила не сидеть в стороне и, взяв в руки осколок от стекла, припасенный еще с первого этажа, проползла Паучихе под брюшко и ударила в самую больную точку, чем чуть не поплатилась головой, так как Богиня попыталась задавить надоедливую розовую мошку своей лапкой.

Силы команды были на исходе еще до начала сражения. Медленно, но верно, Паучиха одерживала победу. Их вялые атаки не способны были даже серьезно ранить ее. Август старательно бил Богиню попеременно то магией, то мечом, однако было видно, что с каждой последующей атакой священник становится все более и более нестабилен. Часть иероглифов облетела с его кожи. Еще чуть, и он превратится в ужасного исполина. Как тут в проеме появился запыхавшийся и еле сдерживающий стоны от боли Охотник. Мужчина был явно не в себе, и стоял на дрожащих ногах из последних сил. От него пахло паленым мясом и гарью. Он держал в своих обугленных дрожащих от мучительной боли руках святое копье и терновый венец. По бешеной энергии, исходящих от этих предметов, было видно, что они — настоящие.

— Я спустился по черной лестнице, думал уйти, как тут увидел, что кладовая загорелась и, в общем, простите меня. Я совершил ошибку.

Охотник улыбнулся и осел без сознания на землю, окончательно пораженный болевым шоком. Только то, что мужчина когда-то служил в горячих точках помогло донести реликвии до остальных. Он, превозмогая себя, повинуясь лишь зову совести, засунул голые руки в чистое пламя, чтобы достать еще не сгоревшие реликвии для своих самых настоящих друзей. И сейчас на его лице играла улыбка, перекошенная болью. Он искренне радовался, что успел им помочь.

Август тут же побежал к телу мужчины, как его оттолкнуло в сторону щитом некроэнергии.

— Не видишь, что ли, что уже не выдержишь? — Прошипела Ева.

Она надела на голову терновый венок. Все сознание женщины тут же перевернулось от жуткой боли. Не телесной, а внутренней, словно бы в черепной коробке звенело сотни церковных колоколов. Лич схватила двумя руками копье и, превозмогая переполняющую и разрушающую ее тело силу, кинулась на Паучиху, которую уже еле сдерживал Эллиот. Богиня, не ожидавшая такого поворота событий, выставила руки вперед, закрывая тело, но было поздно. Острие попало точно в цель. Последнее, что увидела перед собой Паучиха, это был полуразрушенный череп Евы.

— Не может этого быть. Кто ты? — Просипела Богиня.

— Sancta Mors — раздался утробный голос лича.

Паучиха, потеряв равновесие, безжизненно свалилась на землю, поверженная силой святого оружия. Ева стояла напротив неё победителем. Шиза радостная кинулась к личу, чтобы обнять, как тут остановилась. Марево пожара дошло тем временем второго этажа. Видимая в отсвете багровых языков, Ева потихоньку рассыпалась. По ее костям шли мелкие трещины, превращая их в пыль, а зеленое мерцание в глазницах стало потихоньку угасать. Из развалившейся ладони выпало копье, а с почти отсутствующего черепа слетел венок.

— Нет, нет, нет, Кощеюшка! — Прокричала Шиза, осторожно подходя к ней, боясь дотронуться даже пальцем, — не уходи!

Всем было ясно, что происходит сейчас под пляску огоньков на стене. Ева заплатила свою цену за пользование столь большой противоположной силой. Лич протянула рассыпающуюся в песок руку, чтобы погладить Шизу. На минуту девушке показалось, что ее подруга улыбается своими голыми зубами. В последний раз. Вампирша обхватила своими маленькими ладошками кость, которая через минуту стала прахом. В уголках голубых вечно радостных глаз показались крупные слезы.

— Пожалуйста, не так быстро. Я сейчас тебя соберу и будешь как новенькая, — девушка стала судорожно сгребать в охапку пыль с пола, придавая ей форму человечка, но все было без толку.

Пока на образовавшуюся горку не осел плащ вместе с еще относительно целым черепом. Вампирша обняла его руками и прижала к своей груди, уже не сдерживая нахлынувшие потоком слезы.

— Не надо, не оставляй меня одну, пожалуйста, — шептала она эти слова, как молитву.

— Мы еще встретимся, не плачь, — последнее, что прозвучало из уст черепа.

Огоньки в глазницах окончательно потухли, а сережка, служившая филактерием, а теперь являвшаяся кулоном, треснула, потеряв былой блеск. Евы больше не стало. Голову вампирши будто бы поразило электрическим током от осознания того, что произошло. Страшные неизвестные картины единим потоком нахлынули в ее черепную коробку. Шиза схватилась ладонями за волосы и закричала от острой боли.

Она склонилась над останками своей подруги и зарылась в ее плащ, не переставая рыдать. Вампирша была не готова к такой потере. Нет! Только не сейчас! Не тогда, когда она только нашла себе друга! Эллиот подошел к девушке и погладил ее, сдерживая собственные слезы, предательски скатывающие по мохнатой грязной щеке.

— Нужно уходить, совсем скоро здесь все сгорит, — проговорил парень.

Шиза оттолкнула его руку, сказав, что останется здесь, вместе с Евой. Глаза вампирши были пустые, точно такие же, как и у ее мертвой подруги. Сейчас Шиза хотела только умереть.

— Это — лич, она непременно переродится через другой филактерий, а ты — нет, — хрипло произнес Август, подходя к девушке и сгребая ее в охапку, — да и демон уже должен показаться с минуты на минуту.

— Отстань! — Прокричала Шиза, — ты ничего не понимаешь! Черствый сухарь! Ева спасла тебе жизнь, а ты сейчас говоришь ее бросить.

В глазах девушки мелькнули огоньки чего-то совершенно постороннего, странного. Она махнула рукой в сторону нефилима, вырываясь из его цепкой хватки. Мгновение, и кисть превратилась в стаю плотоядных бабочек, что набросились на него. Вампирша испугалась. И это немного отрезвило ее. Однако говорить о случившемся уже было некогда. Ракшас взял силком девушку на руки, а исполин потащил за собой полуживого Охотника, бросив превращающуюся в прах Паучиху. Сейчас она была бесполезна. Они выбрались из горящего здания как раз к приезду спасателей, полиции и пожарных, все грязные, уставшие и в крови. Не победители и не проигравшие.

Они прошли незаметно через стянувшуюся толпу. Только одна пара голубых, как бескрайний океан глаз, провожала их, словно бы говоря «до скорой встречи».

На залитом солнечным светом лугу показалась полупрозрачная тень женщины, одетой в приталенное длинное черное платье. Из ее спины торчало шесть паучьих лапок, а на лице была печальная улыбка.

— Тебе уже пора, да? Они завершили свое дело. Ты уже свободна, — раздался рядом нежный голос Гамаюн.

Паучиха, приобретшая облик, который некогда ей же и соткали люди, улыбнулась. Она и не знала, что смерть дает такое поражающее чувство покоя, что сродни эйфории заставляет простить весь остальной мир, и, самое главное, себя. Её фигура постепенно расплывалась, но перед тем, как исчезнуть окончательно, Паучиха подошла к Мудролике, и, склонившись, прошептала ей на ухо своими черными, как смоль, губами, несколько фраз, от которых глаза у девушки удивленно округлились. Древняя Богиня начала потихоньку рассыпаться в мелкий, переливающийся на солнце песок, пока вовсе не исчезла.

— Значит, тогда я все же не ошиблась, — сказала сама себе Гамаюн, закусив указательный палец.

Она повернулась в ту сторону, куда ветер Прави унес прах одного из последних погибших Богов, и пожелала ей скорейшего перерождения.

С момента того боя с Паучихой прошло восемь месяцев. Сгоревшее здание музея, как не поддающееся реставрации, снесли. Все святые реликвии были уничтожены, спасти не удалось ровным счетом ничего кроме одного тернового венка. Мэра признали погибшей в той трагедии, на ее место поставили нового, который вернул жизнь людей в прошлое русло. У них снова появились книги, свободный интернет, телевидение, музыка и парки развлечений, все карательные органы власти были распущены. Однако люди еще долго будут помнить годы «богатой тирании», в которых они жили в достатке, но несчастно. Все встало на круги своя.