Что ж, всё равно терять уже нечего, можно воспользоваться своими силами в полной мере, насколько сейчас это возможно. Лич наклонилась низко к земле и провела по ней рукой, окутанной зеленоватой дымкой. Она стала разрастаться, проникать во все кости, валявшиеся кругом, соединяя их в нечто единое, своего рода живое, вгрызающееся в стену. Так, спустя лишь несколько минут уже к туннелю шла вполне удобная лестнице, по которой тут же, не став дожидаться разрешения, вскарабкалась вампирша.

Лич направилась следом, решив оставить все свои слова при себе. Интересно, насколько глубоко жрица смогла прокопать путь, и, самое главное, куда. Жив ли еще Эллиот или уже стал ее пищей? На удивление, путь оказался довольно коротким. И вёл он прямиком в импровизированное святилище самой Ткачихи. Как ни странно, оно было даже не под землей, а в заброшенном храме. В том самом, куда изначально хотела попасть вся компания. Вместо давно упавшего и разрушенного креста стоял алтарь, сделанный из костей, и украшенный выточенными из драгоценных камней пауками, одиноко поблескивающими в нитях густой серебристой паутины, скрепляющей всю конструкцию. На полуразрушенных лавочках, нишах и даже камнях пола стояли зажжённые свечи самого разного цвета и размера. А пустой жертвенник, выполненный в виде бронзовой витиеватой чаши, уже давно покрылся паутиной. Воздух в этом месте пах одиночеством и печалью. Видно, что как ни старались приближенные, храм, да и сама Богиня были давно никому не нужными и заброшенными. Возможно, такими выпадами, жрица хотела привлечь внимание со стороны людей, подобно маленькому ребенку, лишённому внимания и ласки от родителей. Но, времена идут, старые Боги уже никому не нужны. Прошла их слава и влияние. Единственное, что они смогут сделать — достойно уйти и уступить место новому. Но умирать никому не хочется, как бы к этому не готовились.

И здесь, окруженные сотней костяных пауков, сплелись в драке, как в цирковом представлении, новоявленный ракшас и гигантская сколопендра. Она свернулась кольцом и каталась по всему периметру небольшого помещения, разбивая своими плотными хитиновыми чешуйками еще оставшиеся кирпичи и статуи. Эллиот с зычным рычанием держался за нее всеми своими четырьмя массивными лапами, норовясь подобраться когтями к мягкому телу существа. Они бились по-настоящему на равных. Ева хмыкнула. Этот парень явно отличался от того, которого она видела в самом начале знакомства, но поводов для гордости было еще мало.

— Давай, Элличка! Покажи этой баранке, где раки зимуют! — Крикнула раззадоренная вампирша.

Жрица резко остановилась, припечатав парня к стене и развернулась к Шизе, смерив её яростным взглядом, в котором читалось явственное «Это всё из-за тебя!», и кинулась к ней. Вампирша, поняв, что дело пахнет жареным, тут же метнулась за полуистлевшее тело лича и показала сколопендре язык. И, как бы жрице не хотелось, но грозный взгляд Евы явно давал понять, что она играться ни с кем не собирается, и сражаться тем более. Женщина оглянулась. Там с глухими посапываниями вставал ракшас. Даже если воспользоваться небольшой армией из костяных пауков, она в проигрыше. Её зажали в тиски.

— Что вам нужно? — Прошипела сколопендра, отходя к заваленному выходу храма.

— Так, в гости забежали чай попить, костями перетереть, — язвительно отозвалась Ева и пнула к ней одного из стоявших неподалеку костяных пауков, — почему твои слуги напали ночью на целый город? Сомневаюсь, что это был приказ Ткачихи. Она, хоть и древняя, но из ума еще не до конца вышла.

Сколопендра хрипло рассмеялась и попыталась улизнуть через щель, но Эллиот крепко схватил её за хвост и прижал к земле. Она попробовала использовать свою силу, чтобы вырваться, но, видимо, уже до этого израсходовала всё, что могла, на своё войско и сейчас без подзарядки была крайне слаба.

— Повторю еще раз, — раздался обжигающе ледяной голос Евы, — почему пауки напали на город?

Лич подошла ближе к извивающейся жрице, что отчаянно пыталась задушить паренька, и превратила в прах несколько звеньев ее хвоста, чтобы понимала, что отвечать нужно быстро. Сороконожка завизжала на неизвестном наречии и попыталась проткнуть насквозь уже и так лишенное плоти тело лича, но, противно шаркнув по костям ребер, нога чудища намертво застряла внутри грудной клетки нежити.

— Потому что эти мерзкие людишки совсем забыли, кто оберегал эти места, бросили свою Богиню и вынудили её покинуть эти места. Если бы не их беспечность и не его речи, она была бы здесь, — зашипела жрица, — гадкие и неблагодарные создания должны были поплатиться и понять, что их мнимый бог не защитит их, и не убережет от неумолимой кары.

Лич скептически выслушала отчаянную речь сороконожки, переполненную горечью и обидой. Отчасти она могла понять ее, ведь Ткачиха всегда была довольно сдержанной и справедливой богиней, но страх перед исчезновением буквально свёл её с ума, обрекая на пожизненное заточение и медленное мучительное угасание в этом полуразрушенном храме. Однако её смущала одна фраза «его сладкие речи». Неужели кто-то приложил свою руку к освобождению Ткачихи? И если так, то где она сейчас? Всё больше Ева понимала, что здесь нечисто. Неспроста гроб с Шизой оказался в этом месте, появился проклятый человек, а земли покинуло божество.

— Ты сказала, что во всем виноваты еще и чьи-то сладкие речи. Тут кто-то был еще? — Холодно решила уточнить лич.

— Да, это был он, гигантский змей, что вылез из воды, переливаясь радужной чешуей. Он поселил сомнения в сердце госпожи, сказал ей, что есть место, где её будут ценить и любить, что она снова станет великой, если только поможет ему в одном деле, но в каком, я не смогла расслышать. Знаю только, что они ушли куда-то далеко, в холодную страну, в Роиссю, кажется. И всё.

Лич отпустила сороконожку и отошла от нее в сторону. Всё, что хотела, она от нее услышала. Дальше она будет просто бесполезна. Жрица почувствовала это и поспешила скрыться между обломками колонн, чтобы зализать свои раны и прийти в чувства. Ева проводила её взглядом и на прощание сказала, что такими действиями она не сможет привлечь Ткачиху, а только заработает проблемы себе на голову. И, если это в следующий раз повторится, то Ева сама придёт и лично превратит ее в удобрение для цветов, что будут расти на могилах умерших из-за неё людей. Лич не любила напрасных смертей, и ненавидела, когда линии жизни обрывались слишком быстро, в неположенное время, это очень сильно ударяло по всем потокам некроэнергии вокруг, создавало новую нежить, которую нужно упокаивать. Это причиняло ненужные проблемы. Мысленно она надеялась, что её предупреждение было достаточно убедительно. Женщина бы даже пожалела покинутую и брошенную жрицу, но, к сожалению, уже забыла про это чувство. Слишком уж давно его не испытывала в полную силу. Однако сейчас перед её глазами стали вырисовываться детали единой картины происходящего. Что ж, похоже, им придётся-таки возвращаться на родину Шизы, чтобы не только найти Ткачиху, что поможет узнать прошлое, но и постараться самим найти хоть малейшие зацепки о том вампире, кто её обратил.

— Кощеюшка, — Шиза медленно подошла к личу, — а почему ты её отпустила? А если она снова сделает какую-нибудь гадость? Может лучше поймаем её и привяжем на веревочку, а?

Ева скосила глаза и изобразила вздох, покачав головой.

— Не стоит, если у неё не совсем высохли мозги, то больше нападений на людей не будет. А пока давай возьмём Эллиота и вынесем наружу. В отличие от нас с тобой, он — пусть и необычный, но человек, поэтому ему необходимо немного передохнуть.

— А потом? — Отозвалась вампирша.

— А потом обсудим дальнейший план наших действий.

Очнулся Эллиот не как в сказке от теплых и ласковых лучей солнца, а от клубов пыли, забивающих ему ноздри, и от дикой боли во всем теле. Все его мышцы и кости ломало так, будто бы парень не вылезал из спортивного зала неделю, неустанно тренируя своё хилое тело. Ему даже больно было открывать веки и дышать полной грудью. Так, чтобы не умереть, он делал совсем маленькие вдохи и такие же выдохи. Со стороны могло показаться, что Эллиот уже мертв, но тихие стоны выдавали в нем еще живого человека. Из-за своего состояния юноша даже не смог толком понять, где он сейчас в данный момент находится, да и как-то не особо хотелось. Если сейчас ему плохо, значит, он еще жив и находится в безопасности, а все остальное подождет.