Всё проходит. Вообще всё. Любая боль, любое страдание, любая потеря через толщу времени воздействует на тебя всё меньше и меньше. Всякие земные радости проходят тоже, но их можно сознательно обновлять, как приятный напиток в любимом баре. Делать так с печалями тоже можно, но, чёрт возьми, зачем?

В общем, всё проходящее. Даже если ваша нынешняя ситуация вывернет самым чудовищным способом, то и эта катастрофа конечна. А со временем станет легче.

Поэтому главное – идти.

Можно, конечно, сесть и ждать, когда всё закончится, но, во-первых, так оно «заканчивается» дольше. Во-вторых, есть шанс усугубить последствия.

Нужно продолжать жить, исполнять все рутинные ритуалы. Просыпаться в привычное время, чистить зубы, завтракать, приводить себя в порядок перед выходом на улицу, в меру сил работать, встречаться с людьми и обсуждать дела. Да, совсем как в мирное время. Да, таская этот булыжник на шее.

Уходить в трудоголизм или любой другой – изм не стоит. Это только кажется, что будет легче. Не, не будет, только задолбаетесь сильнее, а задолбавшись, не сможете отмахиваться от навязчивых мыслей.

Кстати, про них.

Когда всё плохо, разжёвывать эту жвачку, рассказывать себе самому внутри своей же головы, как всё плохо, какой вы жалкий и отвратительный, никому не нужный в этом жестоком и чудовищном мире, – это соблазн хуже мастурбации, когда тебе пятнадцать. Но если трогать себя руками «там», когда ты подросток, – это здоровое и весёлое занятие, то трогать себя «вот там» воспалёнными мыслительными процессами – это прямой путь в клинику неврозов.

Нет, я не буду вам советовать медитировать, я ж не конченная. В таком состоянии медитация, особенно если к ней нет привычки, – это как тройное сальто с обрыва в воду, когда у тебя нет ножек.

Тут важно выучить чуть более простой трюк. Когда накрывает – сообщите остаткам своего рацио, что, мол, да, нас накрыло и сейчас в голову полезет такое, что пиздец. Посмотрите на себя как бы со стороны. Да, у меня в голове взрыв трёх Хиросим, я чувствую себя (а не являюсь, блин) куском бессмысленной биомассы, лучше б я сдох прям тут, всё бессмысленно. А потом в реальность – на самом деле я еду в трамвае и ем шаверму. И худшее, что мне может грозить вот прямо сейчас, снимается пачкой мезима.

Вообще выныривать в реальность помогает. Вспоминаешь, что у тебя есть руки-ноги, еда, ночлег и всё такое. Что если нет денег – это не значит, что тебя сейчас будут убивать, это значит, что нет денег. А они зарабатываются так или иначе. Что если тебя предали – это значит, что вот этот конкретный человек или группа людей – мрази, ну окей, осталось еще шести миллиардов людей. Если ты потерял работу – это значит, что ты потерял вот эту конкретную работу, никто не переселяет тебя в лагерь для суданских беженцев, а детей твоих не продают на органы. Найдёшь другую. Да, может, чуть хуже, но и это будет временно.

За фразу «всё будет хорошо», конечно, хочется убивать. Потому что она вообще ни черта не значит. Она переводится как «я вижу, что тебе пиздец, но я хочу отстраниться от этого пиздеца как можно дальше, поэтому вот тебе приличный ритуал сочувствия, а я пошёл».

Хочется взять этого доброго самаритянина за грудки и орать: «Да как?! Как, мать твою, всё будет хорошо?!»

Так делать не надо.

А надо задать этот вопрос себе. Обычно это становится возможным через пару недель горевания. Когда шум в голове и нехватка воздуха немного отпускают.

«Как именно у меня всё будет хорошо?»

И спокойно, не торопясь начинаем выстраивать реалистичную картинку позитивного будущего. Нет, не из того, что начальник, сука, приползёт на коленях просить вас обратно с повышением. И не из того, что муж-абьюзер вдруг изменится и перестанет бить вас головой о батарею. И не из того, что мошенники вернут все деньги в корзинке, перевязанной розовой ленточкой.

Говно уже случилось. Мы живём уже в этой реальности. Постапокалиптичной.

Вот сейчас я поплачу ещё немного, потом займу у Людки десятку, чтобы хватило до конца месяца, и пойду по собеседованиям. Я нарисую самое охуенное в мире резюме, разошлю в триста тысяч компаний и ходить буду на собесы каждый день. Найду работу, отдам долги, куплю Людке её любимый йогуртовый торт в благодарность. И больше никогда не буду работать без оформления, с токсичным начальником или на серой зарплате. А потом, оклемавшись, запишусь на курсы английского и получу допобразование, чтобы через пару лет претендовать вот на эту должность. И всё у меня будет хорошо.

Много лет назад мой ужасный инструктор по мото дал мне всего один совет, но за него можно простить многое. «Куда смотришь – туда и едешь». Если во время опасного поворота смотреть в столб, который очень боишься задеть, то, как бы тебе ни казалось, что ты выворачиваешь руль в нужную сторону, ты всё равно приедешь в грёбаный столб. Смотреть нужно туда, куда ты пытаешься вывернуть, а не туда, где ты боишься разложиться окончательно.

В одной из питерских мотошкол до сих пор есть забор с вмятиной в форме Тамары, поэтому я знаю, о чём говорю.

Придумайте себе позитивный сценарий и загружайте голову им, а не босховскими картинками гибели вашей младой жизни в расцвете сил.

Да, скорее всего, всё пройдёт не так гладко, как вы себе нафантазировали. Но оно хотя бы начнёт двигаться в нужном направлении.

А двигаться – это всё, что от вас сейчас требуется. Если идёшь через ад – продолжай идти.

Мне часто кажется, что с возрастом я только глупею. И становлюсь проще.

Лет в 20 меня интересовали вопросы литературы и философии, в 15 – мировой истории, а о судьбах мира и смысле человеческой жизни я задумалась лет так в девять.

А сейчас в голове исключительно бабло, межполовая возня и бытовые вопросы.

Пока носишься от одной катастрофы к другой, как-то не до Гегеля. Хотя, может, только в нём и есть все смыслы, но уловить их, пока над тобой громыхает жизнь, под тобой несётся поток событий, а внутри тебя разрывается на части вообще всё, невозможно по определению. Для вдумчивого чтения всё же нужна тишина.

Вспоминаю детство исключительно как предвкушение большой взрослой жизни. Как будто там, за дверьми, приготовили праздник, а тебя всё ещё на него не пускают, говорят, надо подождать ещё немного, постой пока в прихожей, поразглядывай календарь на стене.

Вырастешь – вот тогда да.

Разглядывать календарь (как и узоры на обоях) быстро становится скучно, поэтому любой нормальный ребёнок жадно прилипает к щели в той самой двери, чтобы хоть немножко, хоть одним глазком увидеть, что же там у взрослых и какая она – большая жизнь.

Я черпала информацию из взрослых журналов и книг.

Книги в моем доме были в основном жанра приключенческого, а журналы – околопорнографического. Не потому, что все в семье извращенцы, и даже не из-за наличия старшего брата. Просто в то время, кажется, всё глянцевое рассказывало про секс и кровь, матовым страницам принадлежала политическая аналитика и эзотерические изыскания.

В каком-то из журналов я вычитала размышления на тему того, почему все так любят мексиканские сериалы. «Жизнь простого человека, как правило, скучна и бедна на события, – объяснял мне автор. – Поэтому, чтобы получить дозу адреналина и ощущение наполненности яркими переживаниями, мы так нуждаемся в подобных историях».

Я расстроилась немыслимо. Как так? То есть взрослые в основном скучают? Вот те самые взрослые, которые могут ходить куда им захочется и делать вообще всё на свете? Которых пускают во все эти таинственные места с пометкой «только от 18 лет»?

Я тогда пообещала себе, что у взрослой меня жизнь будет невероятно яркой, полной приключений и неожиданных поворотов.

Кажется, ребёнком я умела проклинать.

Моё личное чёрти что и чёрти как началось лет в 12, с развода родителей. Потом каждый год набирало обороты, и сценаристы шоу «Жизнь Тамары» становились всё безумнее.