Я не разделяла ее уверенности. Профессор Уотерхаус исчезла, мы ничего не слышали о ней несколько месяцев.

Впрочем, это не совсем так. Вскоре после того, как доктора Уотерхаус и след простыл, один из самых подлых ростовщиков города разослал письма сотне самых бедных своих клиентов о том, что прощает их долги и возвращает им отданные в залог дома. Три дня спустя он повесился на потолочном вентиляторе.

Не было никаких доказательств, что Уотерхаус имеет к этому отношение. Но мне казалось, что я вижу в этом ее руку, и мисс Пентикост была со мной согласна.

Я рассеянно провела пальцем по шраму на левой щеке. Еще одно напоминание о том деле. Рана прекрасно зажила, но врачи сказали, что я и в старости буду видеть эту бледную полоску, глядя в зеркало по утрам.

Пока мисс П. в сотый раз перечитывала все ту же стопку листов, я порылась в портфеле, который использовала вместо дамской сумочки, и выудила «Сердце – одинокий охотник».

Мисс Пентикост тщательно следила за тем, чтобы заполнить лакуны в моем образовании. Я убежала из дома в пятнадцать, а до того не особенно налегала на учебу. За этим последовали пять лет в цирке и четыре года работы на мисс Пентикост. Не тянет на приличное образование. Поэтому мой босс решила заменить мои любимые детективные романы чем-то более зрелым. Я выбрала историю Карсон Маккалерс о глухонемом, который становится всеобщим доверенным лицом в глубинке штата Джорджия. Я остановилась на этой книге, потому что Маккалерс была моей ровесницей – ей было двадцать три, – когда вышел ее первый роман. Я решила, что мы, работающие девушки, должны держаться вместе.

Поездка от Пенсильванского вокзала до Фредериксберга, штат Виргиния, занимала пять часов с лишним, и я намеревалась проглотить солидную часть романа.

Где-то между Ньюарком и Филадельфией я поняла, что уже пятый раз читаю один и тот же абзац, и бросила это дело. Вытащила последний выпуск «Странных преступлений», но не могла сосредоточиться даже на статье о полиграфе и о том, как его обмануть.

Мисс П., не привыкшая вставать в такую рань, заснула и довольно зычно похрапывала. Я взяла из ее ослабевших рук папку и убрала ее.

Потом попыталась задремать, но не сумела уговорить свои нервы.

Я не любила поезда.

Подземка – другое дело. Из метро можно выскочить через каждые две минуты, поймать такси и сбежать, если вдруг не захочешь ехать дальше.

В поездах выбора нет. Нельзя поменять курс в последний момент. Кто-то определил твой маршрут еще сотню лет назад, и тебе придется пройти его до конца.

Как в железном гробу.

Мисс Пентикост однажды сказала, что это из-за моей клаустрофобии. Я ответила, что не страдаю клаустрофобией. Мне просто не нравится находиться там, откуда нельзя сбежать, и я считаю, что это вполне разумно, и не нужно изобретать такое длинное слово, чтобы оправдать это.

Я решила немного размяться, а потому тихо выскользнула в коридор и направилась к вагону-ресторану. Там я купила чашку кофе с рогаликом и нашла свободное место в глубине вагона.

Рассматривая мелькающие за окном пейзажи, я позволила своим мыслям снова перенестись к Руби и моим пяти годам в цирке Харта и Хэлловея.

Я приехала в цирк истощенной и измученной, в синяках и ссадинах, отчаянно желающей сбежать от жизни, которая, я знала, не приведет ни к чему хорошему. Мысль о том, чтобы жить в мире красок и веселья и никогда не задерживаться в одном месте дольше пары недель, приводила меня в восторг.

Я быстро поняла, что жизнь циркового артиста далека от рая, но вместе с тем далека и от того ада, в котором я жила раньше. Поначалу я чистила стойла и клетки от навоза и прочих отходов четвероногих артистов.

Со временем меня повысили до члена команды цирковых рабочих, потом я продавала под куполом леденцы, а потом на моем пути возникла роль прекрасной помощницы Калищенко. Его прежняя ассистентка забеременела от какого-то счастливчика, и меня заставили занять ее место. Я натягивала расшитое блестками трико и потела по двенадцать часов в день, пока человек, которого все остальные прозвали Русским Психом, метал в меня ножи.

Все стало гораздо интереснее, когда я начала швырять ножи обратно. Калищенко решил, что из меня выйдет толк, и стал учить меня своим трюкам. Это вдохновило других артистов взять меня под свое крыло и обучить основам магии, акробатики, верховой езды, укрощения змей, гадания и всего остального, включая пару уроков стриптиза, которые пригодились мне только однажды, но чем меньше я буду об этом рассказывать, тем лучше.

Короче говоря, под конец моей цирковой жизни я была мастером на все руки и могла при необходимости помогать любому артисту.

А потом я встретила мисс Пентикост – спасла ей жизнь, метнув нож в спину мужчины, который намеревался ее убить, – и мисс П. наняла меня помощницей, каким-то образом разглядев во мне потенциал.

Но лишь потому, что Калищенко заметил его первым.

Я вспомнила первые дни наших тренировок. Я промахнулась пять раз из пяти, и Калищенко принялся орать на меня благим матом в полуметре от моего уха.

– Что за хрень? Ты же можешь лучше. Сама знаешь. И я это знаю. Так давай, покажи себя!

Показать себя. Как будто это так просто.

– Хочешь внушить мне, что тот первый раз был случайностью? Когда ты чуть не оттяпала мне ухо? Это было случайно?

– Тогда я об этом не думала! – рявкнула я в ответ. – Просто разозлилась и бросила.

Улыбка Калищенко была заметна даже через его густую бороду.

– Отлично! Это отлично! С этого можно начать. Разозлись, – велел он. – Разозлись и швырни нож.

– Продолжай орать мне в ухо, и я легко разозлюсь.

Он положил мне руки на плечи и развернул к мишени.

– Смотри на цель. Почувствуй нож в руке. Его вес. А теперь представь человека, который заслужил этот нож в груди. Человека, в которого ты хочешь метнуть его. Человека, который тебя обидел, вел себя отвратительно. Представь, что он стоит перед тобой. Ты его видишь, Уиллоджин?

Я кивнула.

– Тогда бросай.

И я бросила. Нож с глухим звуком вонзился в деревянную мишень в двух дюймах от центра.

Калищенко хлопнул в ладоши.

– Вот! – гаркнул он. – Вот теперь, когда ты перестала думать, можно начинать.

Девять лет спустя я была совсем не похожа на того неуклюжего подростка, который отчаянно пытается доказать, что он может постоять за себя.

Ладно, признаю, может, не совсем не похожа. Но достаточно. Калищенко я была обязана жизнью. Причем во многих смыслах.

Я пила третью чашку кофе, когда в вагон-ресторан вошла мисс П., осторожно ставя трость на медленно покачивающийся пол. Я помахала ей, приглашая за свой стол.

– Еще раз доброе утро. Кофе? Перекус?

– Только кофе, – ответила она, потирая сонные глаза.

Я жестом попросила у официанта вторую чашку.

– Где мы? – поинтересовалась мисс П.

– Только что проехали Филадельфию. Наверное, это вас и разбудило. Скоро будем в Уилмингтоне.

Официант принес ей кофе, и мисс Пентикост поблагодарила его. Она выглянула в окно, отхлебнула из своей чашки и подождала, пока кофеин подействует. Теперь, когда ее шестеренки были как следует смазаны, она повернулась ко мне.

– Опишите мисс Доннер.

Мой босс не тратит время попусту.

– Ну, высокая и стройная, карие глаза, каштановые волосы. Что до особых примет, то их около трехсот, от ключиц и ниже.

– Очень смешно.

А по выражению лица так и не скажешь.

– История довольно стандартная для цирковой артистки, – продолжила я. – Девушка из провинции грезит о блеске шоу-бизнеса и пакует чемоданы, чтобы отправиться в Нью-Йорк. Там она узнает, что актриса из нее никакая: она не умеет ни петь, ни танцевать. Достаточно симпатична для работы моделью, но на то же место претендует десять тысяч не менее симпатичных девиц. Однажды она гуляет по Кони-Айленду и набредает на тату-салон. По мимолетной прихоти делает первую татуировку. И что-то в этом очень цепляет ее и уже не отпускает. Через год чернильных рисунков на ней уже на сотню больше. Она знакомится с девушкой, которая знает парня, который на короткой ноге с Большим Бобом Хэлловеем. Когда цирк в очередной раз приезжает в город, ее представляют Большому Бобу. Он видит в ней потенциал и приглашает в труппу.