Шли дни. Маруся потихоньку оживала и снова начала радоваться своей незатейливой жизни. Она завела новую жестянку теперь уже из-под чая, и тихонько наполняла ее свежими купюрами и старыми воспоминаниями. Но без листовки коробка казалось какой-то пустой и лишенной смысла.

Однажды в кафе пришел мужчина. Он был явно нездешний, залетный. От него веяло какой-то незнакомой жизнью, морской пеной и жженой пластмассой.

– Девушка, а накормите меня чем-нибудь вкусным! – сказал он, отбрасывая в сторону меню. – Кстати, меня зовут Матвей. А вас, судя, по бейджику, Мария.

– Маруся. Так привычнее.

Матвей посмотрел Марусе в глаза и улыбнулся.

– Учтите, я очень голоден.

– Насколько по шкале животных? Как лев? Как слон? Или как бегемот?

– Как кинорежиссер, который уже вторые сутки питается батончиками из автоматов в аэропорту.

– Боже, да вы на грани вымирания! Ну, я тогда побежала.

Через 20 минут на столе стоял горшочек томленого под хлебной шапкой борща, тушеная с вишневым листом телятина и пряный сливовый пирог с шариком домашнего мороженного. Матвей ел жадно, заглатывая вместе с супом солнечные лучи и раскаленный полуденный воздух. Маруся принесла ему лимонад в запотевшем кувшине, и Матвей нарисовал на нем рожицу.

– Господи, никогда не думал, что еда может сделать настолько счастливым. Маруся, вы открыли во мне новую страсть, и теперь я буду таскаться к вам каждый день и клянчить еду.

– Как голодная чайка?

– Что? А, понял. Теперь я понимаю, почему ваше кафе так называется. Ну, чайка так чайка. Она, кстати, стадное животное.

– Это птица… Чайки живут стаями. А точнее, колониями.

– В общем, ждите колонию съемочной группы. Я не шучу.

Матвей встал, театрально откланялся и, изображая руками взмахи крыльев, вылетел из кафе. А через полчаса в “Голодную чайку” хлынула орава диких, истосковавшиеся по домашней кухне киношников во главе с Матвеем. Зоя Михайловна надела передник, потуже завязала платок на волосах, и кинулась обслуживать крикливую человеческую стаю. Обед плавно перешел в ужин, и к вечеру Матвей предложил хозяйке закрыть на две недели кафе на спецобслуживание и кормить съемочную группу три раза в день. И никаких бездушных шведских столов – только свежие, специально приготовленные для них блюда из лучших продуктов.

До позднего вечера Зоя Михайловна, деловая и суетливая, с глубокой складкой на лбу и широкой улыбкой на лице делала перестановку, откапывала на складе пыльный хрусталь и мельхиоровые ложки, натирала чугунки.

– Маруселла, ну какая же это удача! Подумать только – кормить такую ораву, да еще и по полной программе. Наконец, я смогу сделать ремонт. Поменяю этот жуткий скрипучий пол, от которого у меня по ночам мурашки. Крышу покрашу в бирюзу и нарисую по всему забору море.

– А чаек над волнами можно?

– И на чайку хватит! – Зоя Михайловна стиснула Марусю в объятиях. – Девочка моя, чтобы я без тебя делала.

Когда на следующее утро в кафе пришел Антон Сергеевич, он увидел табличку “Закрыто на спецобслуживание”. Он хотел было окликнуть Марусю, но та была закручена к какой-то неистовом торнадо из тарелок, полотенец и сахарной пудры. Про бедную Мелиссу никто даже и не вспомнил, и только вечером, когда Маруся, еле переставляя гудящие ноги, вышла из кафе, какой-то настойчивый голосок в голове напоминал, что яйцо в мешочек варится шесть минут.

Съемочная площадка, которой руководил Матвей, находилась всего в квартале от “Голодной чайки”. Старое обветшалое кафе идеально подходило, чтобы насытить развращенные столичными деликатесами животы. Маруся никогда не видела столько красивых, ярких, переливающихся на солнце словно бусины людей. Это неведомая раньше, пластиковая красота восхищала ее, как радует девочку первая кукла. Но самым невероятным был Матвей. От него исходило какое-то первобытное сияние, энергия настолько же созидающая, сколько и разрушительная. Он был красив, с ямочкой на левой щеке. Немного небритый и чуточку помятый. Одним словом, таким ослепительным, что каждый раз, когда Маруся смотрела на него, у нее слезились глаза и щекотало в груди.

Матвей вел себя с Марусей, как и положено солнцу – выдавал одинаковую со всеми норму тепла и света. И ни разу не задержался рядом с ней хотя бы на минуту дольше, чем наступал закат.

Маруся же всегда была рядом, но стояла при этом в тени. И Матвей всегда удивлялся, когда она появлялась ровно в том момент, когда его бокал становился пустым.

–Маруся, а поехали с нами дальше на съемки? Мне нужен личный ассистент, способный раздобыть самый вкусный борщ даже на краю света.

– А куда вы едете?

– Как раз на край света. В Австралию. Нам надо снять несколько эпизодов на побережье, – сказал Матвей по-будничному просто и щелчком смахнул со стола упавший лист вишни.

Марусю словно накрыло прохладной волной. Вот она мечта – подставляй лицо и радуйся. Надо задержать дыхание, чтобы не захлебнуться. Едва сдерживая себя, чтобы не кинуться Матвею на шею, Маруся опустила глаза и обещала подумать.

– Зоинька Михайловна, дорогая, я вам сейчас такое расскажу, – ворвалась девушка в хозяйкин закуток. – Меня позвали в Австралию. Представляете! Вся съемочная группа едет и меня приглашают.

Зоя Михайловна как-то вдруг вся съежилась, растерянно засуетилась и похлопала Марусю по плечу.

– И ты поедешь?

– Конечно! Они меня в групповую визу впишут, билет купят и даже за проживание будут платить!

– И надолго?

– Надеюсь, навсегда. После съемок я найду себе работу. Хоть официанткой, хоть горничной – все равно. А в выходные буду приходить к океану и ходить босыми ногами по линии прибоя.

Зоя Михайловна отвернулась, схватила с тумбочки тряпку и направилась к двери.

– Извини, надо бутылки в холодильник убрать, пока не нагрелись.

И Маруся, оставшись одна, затопила своей радостью пустую комнату. И окажись с ней в этот момент кто-то рядом, он бы обязательно набрал бы полные штаны марусиного счастья.

На следующий день Маруся подошла к Матвею и сказала, что готова поехать с ними. Мужчина посмотрел на нее удивленно, потом на секунду задумался, будто бы припоминая о чем-то, и, наконец, расплылся в улыбке.

– Вот и славно! А сейчас принеси мне, пожалуйста, лимонад – сегодня какое-то невероятное пекло.

Месяц пролетел незаметно. Маруся и Зоя Михайловна были так заняты обслуживанием гостей, что почти друг с другом не разговаривали. Не было у них времени и на одну чашку кофе на двоих, с которой раньше начиналось каждое утро.

Прощальный ужин Матвей предложил устроить поздно вечером на террасе. Маруся развесила повсюду бумажные фонарики, расставила на столах плавающие ароматные свечи. На маленькой сцене уличная группа играла Bossanova. Грусть с шелестом падала на плечи гостям, и они стряхивали ее вместе с опавшей листвой.

Зоя Михайловна сама встала за барную стойку и готовила изумительные коктейли, замешивая в бокалах закат вместе с алкоголем. Блюд было столько много, что даже если попробовать по маленькому кусочку от каждого, встать из-за стола живым вряд ли бы получилось. Семь видов расстегаев, пирог с куриными потрошками и гранатом, баранина под соусом из лесной земляники и мяты, молодой картофель, обжаренный до золотистой корочки в чесночном масле, хрустящие куриные крылышки в меду, баранья нога, фаршированная орехам и зеленью… Блюда все несли и несли, и гости набрасывались на них, словно бы до этого их держали на хлебе и воде.

Воздух был густым от смеха и бараньего жира, и Маруся, бегавшая от стола к столу, чувствовала легкое головокружение и покалывание в пальцах.

Матвей много ел, но еще больше пил. Когда пир закончился, он подошел к Марусе, хмельной и веселый, чмокнул ее в щеку и с хрустом откусил большой кусок от яблока.

– Ну что, чайка, начищай крылышки, завтра вылетаем. Пора покинуть твое старое гнездо, – и он скосил глаза на суетившуюся возле столов хозяйку.

Гости ушли, оставив после себя груды скомканных салфеток и пустые стулья. Было свежо и по-осеннему тоскливо.