Мысль о том, что она сама причастна к смерти бедного мальчика, ей и в голову не пришла.
Она закрыла таз с вареньем газетой, прищепнула по краям прищепками от ос - и ещё немного посокрушалась: такой молодой, такой талантливый. Бедные его детки! Бедная жена! Бедная Клавдия Гавриловна! Каково ей сейчас одной с таким горем!
Инна Васильевна вымыла и вытерла длинную деревянную ложку и кинулась к телефону.
Голос Клавдии Гавриловны звучал совершенно безжизненно, но, против всяких ожиданий, она не рыдала и не всхлипывала.
- Дорогая моя Клавочка Гавриловна, какое горе! Как я вам сочувствую!
- А, это вы, Инна Васильевна...
- Миленькая, я сейчас приеду к вам! Нельзя быть одной в таком горе!
- Приезжайте, я сама не своя, может, хоть совет толковый дадите...
Что-что, а давать толковые советы Инна Васильевна была всегда готова. Несмотря на жару, натянула черное платье, косынкой черной, специально для таких случаев хранящейся, повязалась и кинулась к троллейбусу.
Она ожидала увидеть в доме подруги суету, обычную для дня похорон, но все было тихо. Никто не бегал, не рылся по ящикам в поисках документов, не названивал в похоронную контору. Да и вообще никого в квартире не было, кроме самой Клавдии Гавриловны.
Причитания Инны Васильевны она выслушала с неподвижным лицом.
- Дорогая моя, а когда похороны?
- Не знаю еще. Звонила в морг - тело не отдают до конца следствия. Тем более, я не ближайший родственник. Яночка, Андрюшина жена, с сыном должны только послезавтра приехать, им ещё ничего неизвестно, а я даже не знаю, где они и как сообщить. Господи, каково ей будет узнать... Сестра, думаю, позвонить должна, я ей телеграмму дала. Мать Андрюшина...
- А она где?
- Дома, в Германии. Уехала три года назад. Вышла замуж за ПМЖ. Решилась на старости лет.
- Ах, миленькая, ну что же вам тут сидеть одной в четырех стенах! Едемте ко мне, побудем вдвоем, выплачетесь вволю.
- Нет, спасибо, Инна Васильевна. Вот вы приехали, я уже не одна. Посидите, сколько можете. А там Маша позвонит, Володя с дачи приедет, пообедаем вместе.
Инну Васильевну покоробило бессердечие подруги. Умер племянник убили! - а она спокойно отправляет мужа на дачу. И сама - ни слезинки. Вот она, оказывается, какая - черствая и неродственная.
Сидели в комнате за столом со скатертью, болтали вяло. Через сорок минут действительно позвонила Мария Гавриловна из Мюнхена. Услышала, что тело не выдают, сказала, что перезвонит во вторник в такое же время.
И опять Инну Васильевну, как ножом, резанула черствость и равнодушие в этом разговоре. Что одна сестра, что другая.
Тем временем приехал с дачи Владимир Матвеевич, муж Клавдии Гавриловны. Тоже очень спокойный.
Так же спокойно пообедали втроем, беседуя на всякие нейтральные темы: и сколько в этом году будет яблок и груш, и почему трансляцию футбола все равно перебивают рекламой, и что сказала Маша насчет поездки к ней в декабре...
Черствые, холодные люди! Инна Васильевна и домой уехала пораньше, видя, что никто тут в её сочувствии не нуждается, а она-то разогналась с открытой душой, думала, тут слезы горькие льются, некому плечо подставить...
Хоть на серию успела из бразильской жизни. Вот тут поплакала вдоволь над несчастной судьбой бедняжки Марсии, которая в невменяемом состоянии отдала новорожденного ребенка незнакомой женщине и уже семнадцатый год от этого страдает невыразимо.
А потом был ещё какой-то жизненный фильм, волнительный, потом пришла пора остывшее варенье по банкам разливать. Угомонилась работящая Инна Васильевна только в десять часов вечера. Накапала себе успокоительного и прилегла с книжечкой.
В романе Жюльетты Бенцони кипели французские и итальянские страсти очень хорошо отвлекала книжка. Только сейчас смогла Инна Васильевна забыть о черствых и жестоких людях, неспособных даже поплакать над телом родного племянника. Нестоящие люди и думать о них не стоит.
* * *
Цимбалюк недовольно морщился.
Пустая собака оказался Матрос: понюхал горелый автомобиль и тут же облаял Блатнова. Понятное дело, от того до сих пор сажей прет, всю ночь с обугленными телами возился.
- Слышь, Никулин, ты его ещё поводи, он тебе бензоколонку найдет! А то и целое шоссе! - изгалялись милиционеры.
- Николаев моя фамилия... - бурчал в ответ проводник. Хотя в общем на свою кличку не обижался, а фильм "Ко мне, Мухтар" раз сто смотрел и даже книжку такую нашел, купил и держал на своей полочке среди специальной литературы. Не без ошибок книжка была, но душевная.
Он отвел Матроса подальше, дал попить из ручья - одно название ручей, так, лужа дождевая, - после повел к шоссе. Дал обнюхать ломаные деревянные столбики. Пес оживился, потянул вверх, на подъем. Так оно и без собачьего носа видно было, где мерседесовские шины по обочине прошлись. Но дальше, когда след ушел на асфальт, Матрос заскулил и поднял голову. Ну ясное дело, третьи сутки идут, все следы проезжий транспорт закатал...
Цимбалюк пустил людей по шоссе от самого верху - и вниз, против движения. Объяснил: наверняка на этом подъеме что-то случилось, может, двигатель отказал и машина покатилась вниз, может, шофера убили или похитили, а машину ограбили и бросили, она не удержалась на ручнике и пошла сама по себе задним ходом, пока не сорвалась с откоса в ярок. А если бы уже за перегибом дороги что-то произошло, так она бы вперед укатилась.
Никулин с Матросом первыми по этому участку пробежались, пока не натоптали свои же, а сейчас ждали в самом низу. Проводник беседовал с шоферами ЗИЛа сто тридцать третьего, на котором собирались вывезти "мерседес" в милицейский гараж для экспертизы, и автокрана. Обсуждали, как эту заразу вытащить из яра, чтоб кран не перевернуть. Шофера курили, Матросу не нравилось, он все натягивал поводок.
Наконец Никулин пожалел пса и отошел в сторонку. Стал на обочине, раздумывая.
Ехал "мерседес", ясное дело, оттуда, с западной стороны, иначе что б ему на этой полосе делать? И где-то его обстреляли, но осмотр не выявил на кузове подозрительных дырок. Через стекла людей побили? А почему ж тогда один ранен был в ноги и в живот? Он уже эти вопросы не первый раз в голове прокручивал, и Цимбалюку пытался втолковать, но тот его послал и велел собаку отвести подальше от автомобиля, чтоб нюх ей сажей не забивать.
