Редькины, вдохновленные витаминными бальзамами, ринулись в районный лесопарк. Там, на уцелевшей от асфальта лужайке, уже паслись почти все жители микрорайона, гремя бидонами и ведрами. А на дереве уже сидел их кум Петр Сидорович и звал на помощь. Он начитался до одурения о магических свойствах липового цвета, что с разгона влез на верхушку столетней липы, а обратно слезть не смог.

— Вон кум куда забрался, — сказала Мария Дмитриевна, — всю липу ободрал. Зря я ему журнал «Здоровье» дала читать…

— …А когда-то там скворцы жили, и даже соловей пел, а теперь вот Петр Сидорович орет, — сказал Жора Редькин, общипывая траву около липы.

— Похоже на землянику, — сказал он, — ты отвари в томатном соусе и сахаром засыпь, что-нибудь получится…

— Нашла витамин, мама, беги сюда, поймала витамин! — истошно кричала на весь сквер семилетняя девочка, вцепившись ручонками в одуванчик.

— Занят одуванчик, — подскочила к ней ее подружка Верочка, — мы с мамой еще вчера очередь занимали…

— А мы позавчера, — подоспели Редькины, — и вы тут не стояли.

Вокруг одуванчика засуетилась очередь.

— Да что вы в конце-то концов, не в автобусе, а в парке, — сказал розовощекий дядя в сорочке с блестящими пуговками на плечах, — кругом такая красота, природа благоухает, только радоваться да любоваться. Помните, как в поэзии: «До чего же хорошо кругом, земляника краснеет под кустом». — И сорвал одуванчик… Он глубоко вздохнул:

— Аромат какой! Цветение какое… Как будто духами пахнет…

— Диор, — сказала парикмахер Тая из районного салона красоты, — между прочим, от березовой коры в распаренном виде исчезают бородавки и лечится радикулит, вот мы с мужем содрали шкуру с живой березы… Будем неделю париться…

— А мне сказывали, что листья дуба надо жевать на ночь, — прошамкала старушка, — говорят, что помолодеешь на сорок лет и ищчо детей сможешь рожать… Тяжело за ветками тянуться, вот я и решила со своим дедом спилить дуб и посадить его на балконе, круглый год будем листья жевать.

— Дайте кусочек корня дубового, — попросил Жора Редькин, — мы из него картину сделаем «Наедине с природой».

— Варварство, — сказала парикмахер Тая, — корни дуба надо засаливать в рассоле и глотать натощак. Это способствует хорошему цвету лица и пищеварению.

…Лесопарк обреченно превращался в витамины. Трава расходилась на заварку, деревья — для засола, корни — для глотания.

Но вдруг по микролесу прошмыгнул слух, что грязь с заросшего тиной пруда предохраняет от ожирения и помогает сохранить фигуру.

Редькины, схватив лопату, ринулись расчищать заброшенный пруд, который гнил на месте бывшего фонтана на окраине микрорайона. К Редькиным присоединилась толпа любителей витаминной природы.

Через несколько часов пруд был очищен от грязи, и вода стала прозрачной и холодной. Говорят, что дно расчищали с таким энтузиазмом, что раскопали какой-то неизвестный целебный источник от… Но, тс-с… тихо… Не будем уточнять, а то прудик вновь превратится в болото.

ЛЮБОВЬ МЕЖДУ СТРОК

Трудно представить современную литературу без метро. Сейчас, как известно, у всех эрудиции на сто лет вперед хватит, все перечитали вдоль и поперек. И все благодаря этому транспорту. Да и где сейчас почитаешь, как не в метро? На работе то телефоны, то начальство отвлекает, дома — жена на рынок посылает, дети шалят или хоккей по телевизору показывают, а о библиотеке вообще речи нет. То ли дело в метро: дорога дальняя, двери закрыты, деваться некуда — хочешь не хочешь, а читай. Так и преобразилось метро из обычного транспорта в оперативный вагон-читальню. Уже без литературы там неприлично ездить, словно без пятака. Вот все и читают, ну, и ты не теряй времени — приобщайся, чтобы не отстать в своем интеллектуальном развитии.

Так все достижения человеческой мысли и познаются с колес. Лично я все шедевры там и прочитал. На кольцевой, помню, Стругацких с Райковым накатал, на Филевской — Дюма с комиссаром Мегрэ, на Юго-Западной — Фолкнера осилил. Как-то заехал на «Речной вокзал» и помянул добрым словом Фейхтвангера с его персонажами Сомсом Форсайтом и Генрихом Манном.

Возвращался я как-то в метро с работы в час пик. Вагон, конечно, переполнен, пассажиры друг на дружке висят, но читают, изогнувшись в разные позы, как йоги. Протиснулся я в уголок, отвоевал локтями себе местечко поуютней. Облокотился на мощную спину в куртке, ногу на чью-то хозяйственную сумку поставил. В метро я не новичок и не в таких ситуациях читал. И ноги отдавят, и пуговицы оторвут, а все равно читаешь. А здесь устроился, как в кресле. Обстановка самая что ни на есть душевная, к классике располагает. Полез я в портфель за «Королевой Марго», а там только пирожки с повидлом в целлофане лежат. Так и есть, забыл в институте в столе. И так горько стало, что хоть пирожки с повидлом ешь. А вокруг все читают. С таким упоением, будто только вчера грамоте научились. Мощная спина в темном плаще «Коллоидную химию» шпарит, мужчина в шляпе — «Швейка», женщина в черных очках — «Иностранную литературу», а старушка с хозяйственной сумкой — «Судьбу резидента». Завертелся я по сторонам в беспокойстве. Стал ко всем через плечи заглядывать: у одних в книгах стреляют, у других — влюбляются, у третьих — мартеновские печи пылают, а у четвертых — вообще не по-русски. Места себе не нахожу от вынужденного бесчтения. Глаза панически по вагону стреляют… Перечитал правила пользования метрополитеном, узнал, где места для детей и инвалидов и что прислоняться к дверям нельзя. «Нет, — думаю, — нужно сойти на следующей, может, какую газетку куплю в переходе». А глаза инстинктивно надписи на сумках, джинсах и майках регистрируют: «Кэмел», «Каратэ», «Березка», «Технопромимпорт» и прочее на иностранных языках.

Вдруг вижу: стоит девушка и тоже не читает.

Едем дальше. Все читают, а мы друг на друга смотрим. С каждой остановкой все внимательней. Наконец, подхожу к ней.

— Почему не читаете? — спрашиваю.

— Да журнал с романом забыла.

— Аналогичный случай, — говорю. — А какой роман?

— Сложный и противоречивый, — ответила она, наморщив хорошенький лобик.

— Сексуальный с потоком сознания? — спрашиваю. — Или с криминалом.

— С потоком, — отвечает она.

— Герой многоплановый?

— Противоречивый, с расщепленным «я».

— Помню, — говорю, — читал недавно, на Рижской линии.

Поговорили мы с ней о литературе, обнаружили родственные души и психологическую совместимость. На «Варшавской» она собралась сходить.

— Нет уж, возражаю — давайте поженимся.

— Ну что ж, — согласилась она, — сейчас это модно.

Поехали мы тут же с ней в загс. Там очередь. Толпятся юные парочки и читают. Одни мы не читаем и от нечего делать друг на друга смотрим. Стоим мы, стоим. Надоело друг на друга смотреть. Да и время зря теряется.

— Постой, — говорю я, — сейчас за чтивом сбегаю. Купил ей «Экран», себе «Неделю». Сразу веселее стало. Теперь мы все читаем. Я — про грипп, она — про Голливуд. Потом поменялись. Я — про Антониони, она — про склероз. Читаю я, читаю… И не заметил, как в метро оказался. Приехал домой, включил телевизор и под аккомпанемент оркестра народных инструментов стал читать Жоржа Амаду.

Лег спать и вспомнил про невесту: куда это она делась, думаю, тоже, наверное, зачиталась. Жаль. А ведь у нее, как она говорила, и Шукшин, и Бондарев, и Курт Воннегут есть… А я даже имя ее не спросил. Ну, ничего, может быть, снова встретимся, если читать нечего будет.

СЛАДОСТЬ КРИТИКИ

В тресте «Морзасолрыба» резвилась критика, как карп в заповедном пруду. Сотрудники так усердно критиковали друг друга, что их сердечные сосуды от совместной критики лопались, как водные пузыри. Недосолит какой-нибудь отдел две-три селедки, так из его сотрудников потом на собраниях такое филе отбивное откритикуют, что после хоть вывешивай, как тараньку, на веревку сушиться. Особо неистовствовал на летучках главбух Навочкин. Поругается дома с тещей и идет на работу вредные эмоции выплеснуть. Он считал, что это очень полезно — «спускать эмоциональные пары».