В литературном отношении между немецким «тривиальным», французским «черным» и английским «готическим» романом, скоро вызвавшим многочисленные европейские национальные подражания, не было непроницаемой границы. Так, центральный мотив «готической» прозы — замок с его темницами, легендами и призраками — входит и в атрибутику «тривиального» романа. И «тривиальный» роман, и «готический» (особенно в его направлении, идущем от М.-Г. Льюиса (Matthew Gregory Lewis; 1775—1818)) свободно оперируют френетическим элементом. Эта близость подчеркнута в характеристике, которую дал роману Гнедича «Дон-Коррадо де Геррера» М.А. Дмитриев: «<...> написан в роде тех ужасных романов, которые были тогда в моде, но не в подражание г-жи Радклиф, а более в роде романов немецких» (Дмитриев 1869: 206).
В 1801 году Нарежный представил в московскую цензуру трагедию «Мертвый замок» — «наивное следствие чтения Шиллера и готических романов» (Егунов 1966: 315). Для своей пьесы, оставшейся ненапечатанной, он выбрал потенциально наиболее привлекательный в глазах широкого читателя (и в то же время наиболее характерный для «готической» прозы) эпизод романа Анны Радклиф «Удольфские тайны». Место действия пьесы — «замок древнего Юдольфа» на Апеннинских горах. К Радклиф восходят имена действующих лиц (Монтони, Эмилия) и общая исходная ситуация. Злодей Монтони (он же маркиз Сатинелли), вариация шиллеровского Франца Моора, с женой и ее племянницей-сиротой Эмилией приезжает с тайными замыслами в старый замок в окружении наемников-рейтар. Дальше Нарежный разрабатывает интригу вполне самостоятельно. Из английского романа заимствуются лишь некоторые второстепенные подробности и сюжетные мотивы. Эмилия — дочь графа Кордано, замок которого был уничтожен Монтони, а граф и графиня похищены. Графиня умерла в стенах Мертвого замка, граф Кордано до сих пор заточён в одном из подземелий, откуда завещает детям мщение. Кроме Эмилии у графа есть еще сын, который находится в замке под именем рыцаря Корабелло. Тайна объясняется. В «готическую» ткань вплетаются рефлексы «тривиального» романа в его разбойничьей отрасли, представленной знаменитым «Ринальдо Ринальдини» («Rinaldo Rinaldini der Räuberhauptmann»; 1798) K.-A. Вульпиуса (Christian August Vulpius; 1762—1827) и его многочисленными подражателями: победе над злодеем помогает нападение на замок знаменитого разбойника с Апеннинских гор. В финале пьесы, исполненном натуралистической жестокости, мщение исполнено и граф Кордано освобожден. Нарежный, помимо отдельных мотивов, почерпнул у Радклиф важнейшее — саму общую таинственную атмосферу «готического» романа. Он пытается ее передать, нагнетая указания на страшное прошлое Юдольфского замка:
Замок древнего Юдольфа! Кто проникнет страшные твои заклепы? Кто обнаружит ужас, основавший в тебе престол свой? <...> Кто из смертных имеет столько смелости, чтобы мог без ужаса коснуться оград твоих; и кто из демонов столько отважен, чтобы мог пройти глухие мраки, полные трупов, пройти стены, обрызганные кровию? С. 308, 324 наст. изд.; см. также: Ларионова 1995—1996: 42-43.
К этому присоединяются туманные пророчества, голоса из стен и т. д.
У Гнедича след чтения «готических» романов (причем именно френетической ветви «готики») можно обнаружить уже в повести «Мориц, или Жертва мщения»[160]. Эпизод, когда Густав находит Сигизбету, спрятавшуюся в гробе отшельника, и пытается ею овладеть, прямо ориентирован на знаменитую сцену изнасилования Антонии в монастырском склепе в романе Льюиса «Монах» («The Monk»; 1794), французский перевод которого вышел в 1797 году. Делая протагонистом своего следующего произведения, романа «Дон-Коррадо де Геррера, или Дух мщения и варварства гишпанцев», героя-злодея, Гнедич также не мог не иметь в виду «Монаха» — единственный известный к этому времени литературный образец.
«Дон-Коррадо де Геррера»
«Вот роман так роман... — записал 26 февраля 1806 года в своем дневнике С.П. Жихарев, прочитав «Дон-Коррада». — Во-первых, одно имя героя уже приводит в трепет: Дон Коррадо де Геррера! А эпиграф? <...> У-y! у-у! так мороз и подирает по коже! и однако ж этот роман — сочинение очень доброго, миролюбивого и умного человека, бывшего нашего студента — Гнедича» (Жихарев 1989/1: 218). Жихарев безошибочно связал стилистику романа с литературными пристрастиями автора:
Между прочим, он (Гнедич. — Е.Л.) замечателен был неутомимым своим прилежанием и терпением, любовью к древним языкам и страстью к некоторым трагедиям Шекспира и Шиллера, из которых наиболее восхищался «Гамлетом» и «Заговором Фиеско». <...> В «Гамлете» особенно нравилась Гнедичу сцена привидения, а в «Фиеско» — монолог Веррины, в котором этот беспощадный заговорщик (карикатура на Катона) говорит, что он «готов распороть себе брюхо, вымотать кишки, свить из них веревку и на ней удавиться!» <...> И вот результатом этой страсти к «Гамлету» и «Фиеско» появился «Дон-Коррадо де Геррера, или Дух мщения и варварства испанцев»! Жихарев 1989: 218—219
На связь с Шиллером указывает уже эпиграф из «Разбойников» в переводе Сандунова. Как и в «Морице», Гнедич воспроизводит шиллеровскую схему двух братьев. К ним в «Дон-Коррадо де Геррера» прибавляется заточенный в башню отец, которого Дон-Коррадо морит голодом. Роман скрыто цитатен, многие его эпизоды прямо ложатся на сцены шиллеровской драмы. Влияние Шиллера сказалось и на трактовке образа главного злодея, во многом ориентированного на образ Франца Моора: «Гнедич не только сделал Дона-Коррадо — сторонника инквизиции — безбожником, но и наделил его идеями материалистов XVIII века. Более того, он прямо вложил в его уста знаменитые слова Франца Моора о том, что “сны происходят от желудка”»[161] (Lotman 1958—1959: 425). Вместе с тем Гнедич придал своему герою черты «готического» злодея:
Характер Франца Моора осложняется чертами Карла — как и в других случаях, в чрезвычайно упрощенном виде, — но приблизительно такова же схема характеров Манфреда в «Замке Отранто»[162] и Монтони в «Удольфских тайнах». Любовь такого героя — чувственная страсть, не ведающая никаких препятствий <...>, но она может начинаться и как духовное чувство. Таково начало любви Коррадо и Олимпии, покидающей отца ради возлюбленного. <...> В готическом и разбойничьем романе это традиционная коллизия, разрешающаяся охлаждением тирана-супруга и заточением жены в подземную темницу. Гнедич вводит мотив охлаждения <...>. Вацуро 2002: 316—317
В отличие от Нарежного, Гнедич совершенно проигнорировал разрабатывавшуюся «готическим» романом «технику тайны», и замок Дон-Коррадо, стоящий среди гор Морренских, не заключает никаких загадок. Он обратился к другим повествовательным приемам, которые не мог найти в немецком «тривиальном» романе, в массе своей просто воспроизводившем одни и те же авантюрные сюжетные схемы. Это наследие авантюрного романа дает себя знать в однотипных дублирующихся эпизодах «Дон-Коррада», однако у Гнедича примитивная авантюрная схема по возможности усложняется. Гнедич пытается воспроизвести характерные именно для «готики» сюжетную ретардацию и обратную временную перспективу: в главах 1—7 первой части действие развертывается в настоящем времени, в главах 8—14 рассказывается предыстория событий. Во второй части повествование развивается хронологически, но время действия первых шести глав предшествует главе 4 первой части; между главами 6 и 7 существует сюжетная временная лакуна; в повествование вводится вставная новелла — история Алонзо. Что касается стихотворной вставки, «Романса» Олимпии, то этот элемент был равно присущ и «готике», и «тривиальному» роману, и даже шиллеровским драмам. Стоит ли говорить, что начинающие русские литераторы не справились с поставленными ими перед собой нарративными задачами. Так, если в «готическом» романе тайна являлась сюжетообразующим стержнем и организовывала всё повествование, получая объяснение лишь на последних страницах, то в «Мертвом замке» Нарежного она лишена всякой функциональности: таинственное прошлое Юдольфского замка не играет никакой роли в развитии сюжета и не получает в пьесе никакого разъяснения, внутренние отношения и предыстория героев, поначалу интригующие читателя, раскрыты автором слишком рано, уже в середине второго действия. Сюжетная ретардация в романе Гнедича ведет к катастрофическим хронологическим неувязкам.
