должен пролететь. Из чего оно складывается? Первое
высота земной атмосферы - семьдесят пять километров.
Второе - расстояние между планетами в безвоздушном
пространстве - сорок миллионов километров. Третье
высота атмосферы Марса - шестьдесят пять километров.
Для моего полета важны только эти сто сорок километров
атмосферы... В безвоздушном пространстве, где нет
сопротивления, где ничто не мешает полету, ракета
будет двигаться со все увеличивающейся скоростью:
очевидно, там я могу приблизиться к скорости света,
если не помешают магнитные влияния.
А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита
Человек до конца никогда не узнает предела своих
возможностей.
И г о р ь В о л н о в о й,
руководитель Центра
управления космическими полетами
Прихожу к выводу, что нужно как следует
присмотреться к нашему светилу.
Во-первых, египтяне Солнце называли Озирисом,
халдеи - Ваалом, финикийцы - Адонисом, персы - Митрой,
греки - Аполлоном... Не слишком ли много имен?
Во-вторых, есть сведения, что "и суточное, и
годичное обращение Солнца суть только видимые, то есть
оптический обман, происходящий от истинного движения
Земли по противоположному направлению".
В-третьих, Тит Лукреций сообщил о Солнце и вовсе
непонятное: "Каждое утро оно составляется на востоке
из земных испарений..."
Досье "Дело Марса, Солнца и Вселенной",
составленное Суреном Акопяном,
бортинженером межпланетного корабля "Вихрь"
Как бы хорошо ни был подготовлен космонавт, невесомость в первые дни космического полета обрушивается на него со страшной силой чужеродной стихии. Но к чему только не может привыкнуть человек! Привыкает он и к невесомости. Все меньше и меньше усилий тратит он на движения, на операции по управлению кораблем, на эксперименты. Любимая работа спорится, идет увереннее, быстрее.
К четвертому месяцу полета по отсекам космического корабля замаячил опасный призрак "дефицита занятости".
Командир хмурился. Время! Тот всеми желанный часок-другой, которого вечно не хватало в земных сутках, здесь, в многомесячном полете, - яд. Об этом знали заранее. Этого ожидали. Потому-то и были запланированы так называемые факультативные, необязательные эксперименты. Но...
Сто сорок восьмые сутки полета
- Помнишь, Марина? - озабоченно спросил Виктор Сергеевич, плотно закрывая за собой дверь медицинского отсека. - Помнишь, как рассуждал старый дворецкий Беттередж из "Лунного камня"?
Марина с удивлением посмотрела на командира.
- Он... кажется, обожал "Робинзона Крузо".
Виктор Сергеевич задумчиво улыбнулся, кивнул.
- Да, и это. Но я о другом.
Командир принялся молча расхаживать по каюте, Марина с интересом следила за ним. Ей еще не приходилось видеть командира таким взволнованным.
- В нашей библиотеке есть Коллинз. Я только что перечитал "Лунный камень".
Он сел, закрыл глаза, прижал к ним кончики пальцев.
- Понимаешь, была раньше такая наука - ничего не делать...
- Рассказывайте, я слушаю вас!
Марина поудобнее расположилась в кресле.
- Богатая, праздная жизнь в прошлом не редкость, - снова заговорил Виктор Сергеевич. - Но эти... гм... тунеядцы прекрасно понимали, что только отдыхать невозможно. Основная забота бездельников - занять себя чем-нибудь, найти себе раз-влечение...
"Ай да командир! - думала Марина. - А я-то все не решалась заговорить..."
- Вот по памяти несколько строчек из "Лунного камня", - Виктор Сергеевич откашлялся. - "Мисс Рэчел и мистер Фрэнклин придумали новый способ проводить время, которого им иначе некуда было деть..." Или еще: "Ведь нужно же бедняжкам как-то провести время?"
Он потер пальцами виски.
- Беттередж не скупится на советы: "Вашей бедной праздной голове не о чем думать, а вашим бедным праздным ручкам нечего делать. Но ваша голова ДОЛЖНА о чем-нибудь думать, а ваши руки ДОЛЖНЫ что-нибудь делать". Вот и придумали молодые господа расписывать дверь будуара птицами, цветами и купидонами.
Об опасности избытка свободного времени Марина стала задумываться давно. В конце второго месяца полета ее уже тревожила легкость, с какой экипаж справлялся с экспериментами. Еще на Земле Игорь Петрович, Семен, да и все другие, кто руководил подготовкой экипажа, предостерегали: "Не бойтесь перегрузки, бойтесь недогрузки!" Но на Земле, естественно, не могли учесть все. Начавшаяся "болезнь отчуждения", как ни странно, на время разрешила эту проблему: нет худа без добра! Но не до конца... Тогда Марина потихоньку начала военные действия: "книжный червь" и любитель архивной пыли Василий Карпенко всерьез занялся исследованием параллелей в истории развития астрономии, а бортинженер с увлечением принялся составлять юмористическое досье "Дело Марса, Солнца и Вселенной". Второй пилот писал стихи и советовался с ней как с квалифицированным читателем. За командира и Жору Калантарова она была спокойна.
Виктор Сергеевич и Марина долго сидели молча. Каждый из них прекрасно понимал: подошло еще одно испытание для экипажа "Вихря". Компьютеры не смогли всего предусмотреть, когда составляли программу экспедиции.
- Обязательно нужно придумать что-то этакое...
Виктор Сергеевич щелкнул пальцами как кастаньетами. Он обвел взглядом медицинский отсек и, словно ища выход для накопившейся энергии, нажал на пульте клавишу генератора шумов.
Постепенно нарастая, комнату заполнил мерный гул морского прибоя, оживляемый отрывистым, пронзительным криком чаек.
- Будет шторм или пройдет стороной? - Виктор Сергеевич грустно улыбнулся. - Все мы стали какими-то благодушными. За ежедневным распорядком дня забывается главная цель нашей экспедиции - разведка Марса. Мы как-то незаметно для себя успокоились, привыкли к новизне и масштабности предстоящих нам задач. Нужна какая-то новая, живительная струя в наших ежедневных заботах.
- А если?.. - неуверенно начала Марина.
Виктор Сергеевич всем корпусом резко повернулся и пытливо посмотрел ей в глаза.
- Через двадцать восемь дней мы должны начать адаптироваться к марсианскому тяготению. Не попробовать ли нам "потяжелеть" раньше? До сих пор адаптация проходила под контролем нас, медиков, персонально для каждого члена экипажа.
