— Я считаю, что уже ответила на этот вопрос, — возразила Мелоди. — Мы так не думаем.

— Но почему же тогда вы так заинтересованы в перемещении этих людей на противоположную сторону района доков в здание, где прежде был рыбоконсервный завод? Не потому ли, что надеетесь пореже видеть их здесь?

— Эти соображения не влияли на наш подход, — подчеркнула она. — Мы искренне хотели бы внести позитивный вклад в улучшение качества жизни этих людей. Мы ведем речь о создании дома для общественных нужд, а не тюрьмы. А сейчас наступило время, когда наши магазины должны быть открыты, — с десяти до половины шестого, и мы уже запаздываем.

Газетчики яростно запротестовали, засыпав Мелоди вопросами.

— Сколько денег вы собрали?

— Во что обойдется налогоплательщикам ваш проект?

— Кто руководитель проекта, если он уже осуществляется?

Совершенно сбитая с толку, Мелоди повернулась к своим коллегам, ища помощи. Вперед вышел Эмиль, поднял руку с тщательно наманикюренными пальцами.

— Терпение, господа! Заверяю вас, мы сделаем новое заявление, как только уточним, насколько успешны наши акции по сбору средств. До тех пор нам больше нечего вам сообщить.

— Ну и устроила ты катавасию! — сказала Хлоя обессиленной Мелоди, когда толпа рассеялась. — Ни один из этих оборванцев не войдет в мой магазин, и нечего тут обсуждать.

— Ко мне тоже не вступит ни один из них, — мрачно заявил Роджер. — Вы только представьте себе их: ходят, качаясь, полупьяные, оставляют следы разбитых бутылок за собой.

— Сожалею, что вы так огорчены, — заявила Мелоди, обозленная их реакцией. — Но если вам не нравилось, как я отвечала на вопросы, никто не мешал вам включиться в разговор и высказать свою точку зрения.

На этом их атака на Мелоди захлебнулась. Коллеги разошлись, оставив Мелоди разбираться с утренней почтой. Однако ее одиночество не продлилось долго.

— Я уж начал было беспокоиться за вас, — донесся от двери слишком знакомый голос. — Мне показалось, что вы загибаетесь, когда эти газетчики начали поджаривать вас на вертеле над раскаленными углями.

— После ваших обвинений господа газетчики воспринимались как лакомство. Поэтому поберегите свои сожаления для тех, кто в них нуждается. И, раз уж вы здесь, убирайтесь из моего магазина. Я не торгую товарами, которые соответствовали бы грандиозности вашего самолюбия.

— Я здесь не в качестве покупателя, — ответил Джеймс Логан, с любопытством ткнув пальцем в серебряную вазу, полную сухих лепестков лаванды и роз. — Этот магазин не в моем вкусе. Так же, как и сам город.

— Чем провинился этот город, кроме того, что приютил таких людей, как вы?

Логан поджал губы.

— Такие выпады не прощаются.

— Да будет вам известно, что в нашем городе есть несколько прекрасных образцов викторианской архитектуры. Он считается туристской достопримечательностью Северной Америки. Сюда приезжают ради того, чтобы иметь возможность заглянуть в дома, где жили в конце девятнадцатого века.

— Туристы призваны любоваться и всей этой чепухой? — рука Джеймса Логана очертила весь район Кошачьего ряда. — Вы хотите убедить меня, что, приспособив газовые фонари из кованого железа под электрическое освещение, вы сохранили дух старины? Или что прабабушка Верс сберегала зимой луковицы тропических цветов в условиях искусственного климата, регулируемого компьютером? А как насчет автомата для размена денег, ловко загримированного под облицованный кирпичом колодец, у которого некогда загадывали желания? И это подается как Мекка для туристов, желающих увидеть, что представляла собой жизнь в прежние времена, когда прадедушка был сосунком и бегал в коротких штанишках?

— Нет, мистер Логан, — ответила Мелоди, с трудом сохраняя терпение, — здешние коммерсанты просто попытались уберечь от разрушений старые купеческие дома и лавки и в то же время превратить их в полезные и привлекательные сооружения, не вырывая их из той среды, в которой они были первоначально построены. То, что вы видите вокруг, — добросовестное воспроизведение площади в деревне викторианского периода.

— То, что я вижу, — парировал с сарказмом Логан, — это претенциозные псевдовикторианские фасады. Они напоминают устроенное для прессы шоу, где несколько минут назад вы демонстрировали якобы снедающую вас заботу о несчастных.

— Уверяю вас, я говорила совершенно искренне.

— Вы изворачивались, как рыба, пытающаяся соскочить с крючка, и делали вид, что ваши устремления бескорыстны.

— А вы бы предпочли, вероятно, чтобы я проявила полное безразличие и тем самым подтвердила ваше заранее составленное дурное мнение обо мне?

— Я бы уважал вас за смелость, за то, что вы говорили честно. — Он посмотрел на нее вопросительно. — Скажите, этот бал-маскарад — исключительно ваша идея или результат совместных с другими хозяевами магазинов усилий?

— Было и то и другое. Я выдвинула идею, но все они помогали осуществить ее.

— Не очень охотно, разумеется.

— Почему вы так думаете? Вы — ясновидящий?

Он насмешливо улыбнулся.

— Для этого не надо быть ясновидящим, миледи. В то время как вы распространялись насчет всеобщего желания видеть в вашем миленьком Торговом ряду всех и вся, достаточно было посмотреть на физиономии ваших коллег, чтобы убедиться, что они ни за что не потерпят у себя кучку немытых, подвыпивших людей, которые расталкивали бы богатых клиентов.

Джеймс Логан, к сожалению, попал в точку. Поступило много жалоб на то, что присутствие «нежелательных» подрывает атмосферу добропорядочности в этом районе и отталкивает «порядочную» публику от посещения бутиков. Такие жалобы отнюдь не свидетельствовали о терпимости той части населения, которая в основном была весьма обеспечена.

— У вас, мисс Верс, вид маленькой девочки, которую застали в тот момент, когда она запустила руку в банку с вареньем.

Презрительный голос Джеймса Логана не снижал очарования его глубокого, ленивого тона. По причинам, которые она не смела даже начать постигать, Мелоди обнаружила, что ее внимание задерживается на вещах, не относящихся к предмету разговора, например, на маленьком надрезе, оставленном бритвой у него на подбородке. Это был единственный недочет на его безупречном лице. Это наблюдение вызвало небольшое и абсолютно неуместное землетрясение у нее внутри где-то между сердцем и желудком.

— Что привело вас сюда без приглашения? — спросила она колко. — Или вы пришли только для того, чтобы доставить мне новые неприятности?

Его колебания, неожиданная улыбка, ямочки на щеках, его прищуренные глаза, осененные густыми ресницами, — все это включило сигнал тревоги у нее в голове. Он явно что-то задумал, и что бы это ни было, ничего хорошего ожидать не приходилось.

Логан уже открыл рот, готовый ответить, когда раздался телефонный звонок. Мелоди была признательна неведомому спасителю даже за короткую паузу. Она сняла трубку.

Джеймс наблюдал за Мелоди, с неудовольствием воспринимая ее тонкую, непринужденную элегантность. Грациозно изогнутая рука на телефоне, угол поворота головы в момент, когда она слушала человека на другом конце провода, мелькание темной тени от ресниц на бледной нежной коже — эти вещи он предпочитал бы не замечать.

Хуже всего, что от нее так и несло деньгами. Такие богачки, легко относящиеся ко всему, обычно вызывали у него недоверие, так как слишком часто легкомыслие у них сочетается с нахальством. Но он не мог отделаться от впечатления, что Мелоди в чем-то непохожа на других. Что-то было в ней неуловимо свое. Не то, чтобы полная невинность, и не совсем наивность и, уж конечно, совсем не простодушие. Пожалуй, точнее было бы говорить о таком качестве, как благородство, и, поняв это, он почувствовал себя первостатейным негодяем. Логан не желал, чтобы добрые намерения Мелоди растрогали его. Из-за Мелоди он против желания оказался в роли заботливого сына при отце, который всегда плевал на родительские обязанности. Джеймс ненавидел лицемерие, двусмысленность возникшей ситуации, но что он мог сделать с усилением магнетического влечения к виновнице происшествия?