Когда парень неожиданно раскрыл глаза, я растерялся и рефлекторно ударил Адониса краем рукоятки пистолета. Он болезненно вскрикнул и попытался закрыть голову руками. По его виску потекла струйка крови. Я не остановился на этом и иступлено приложил его еще пару раз, что-то нечленораздельно выкрикивая, словно умалишенный. В этот миг я вымещал на нем весь свой страх и горечь. Парень бессильно обмяк, потеряв сознание. Вся подушка была в красных каплях, которые медленно впитывались в материал.

Я отшатнулся от Адониса. Воздух со свистом покидал мою тяжело вздымающуюся грудь. Обагренные чужой кровью пальцы дрожали. В душе было какое-то опустошение. Мой горящий взгляд не отрывался от разбитого лица парня. Почему я не убил его, когда он открыл глаза? Видимо, подсознательно я еще не готов совершить убийство. Одно дело, если, к примеру, убивает Чертовка, и совсем другая песня, если должен я собственноручно совершить этот поступок. Вот только мне обязательно надо решиться на него.

Я навел пистолет на бесчувственное тело Адониса и нервно облизал губы. Черт! Я даже разозлиться на него не могу! Он вел себя со мной предельно вежливо и корректно! Хоть бы оскорбил разочек. Вот мразь воспитанная!

Неожиданно мой взор упал на гримуар, который выскользнул из-под футболки, когда я бил парня. Он лежал на полу, раскрывшись на каком-то заклятии. Я наклонился над книгой и не сумел сдержать возглас удивления. Строки, выведенные на странице, описывали заклятие, которое было способно частично лишить человека памяти! Невероятно! Совпадение или кто-то почуял мои внутренние терзания и подсказал, как не убивать Адониса, и, в тоже время, выкрутиться из сложившейся ситуации? А может быть, это проявился дар родителей? Ох, не знаю… не знаю… И вряд ли я когда-нибудь доподлинно узнаю об этом. Возможно, я даже на досуге поразмыслю над тем, что сейчас произошло, но не в данный момент. Теперь мне не стоит терять ни секунды и углубиться в изучение заклятия.

Схватив гримуар, я начал читать его. Если исходить из формулы, представленной в описании, то моих параметров и силы Таланта хватит на то, чтобы Адонис забыл всё, что с ним происходило, начиная со вчерашнего полудня. Действия, которые нужно было совершить для этого, являлись малоприятными, но уж лучше так, чем убивать его.

Сначала мне пришлось пошарить в шкафу парня, найти там два ремня и привязать его ноги и руки к кареткам кровати. Затем я засунул ему в рот носок, дабы он не кричал. Адонис все так же не приходил в сознание. Я отвесил ему несколько достаточно сильных оплеух. Его глаза приоткрылись. В них мгновенно вспыхнул фитиль ужаса. Лицо исказила гримаса страха.

Не колеблясь, я решительно вытащил нож, который всегда носил с собой, неглубоко воткнул его в грудь парня и уверенно сделал длинный надрез. Адонис заметался на кровати, силясь избавиться от пут. Он пытался истошно вопить, но импровизированный кляп заглушал все его звуки, позволяя издавать лишь мучительное мычание.

Я быстро положил на пол какое-то полотенце, найденное в шкафу, а затем обмакнул кончики пальцев в крови парня. Потом я начал выводить в воздухе те символы, которые были нарисованы в гримуаре. Делал я это аккурат над полотенцем. Мазки получались бледными и прозрачными – это означало, что для заклятия не хватало боли носителя крови.

Тяжело выдохнув и заскрипев зубами, я сделал еще несколько надрезов на теле Адониса: уже более глубоких и болезненных. Парень стал дергаться так сильной, что захрустели его запястья и щиколотки. Зрачки Адониса расширились до передела, сквозь них можно было увидеть темное море ужаса и боли. Но все это было не зря, я добился нужного уровня страданий – незаконченный ведьмовской знак налился цветом.

Я вывел пальцами еще пару красных штрихов, а затем надрезал свое запястье и добавил в символ немного собственной крови – так ведьмы не сумеют снять заклятие. Им для этого понадобится еще и моя кровь, а не только кровь Адониса.

В этот миг мое художественное творение мигнуло, и капли упали на полотенце. Парень глухо застонал и бессильно вытянулся на кровати, в очередной раз, лишившись чувств. Фух, сработало, хотя единиц воли едва хватило. Заклятие практически опустошило мой запас, но это не беда. Все ведь получилось.

Теперь мне оставалось замести следы. Я взял из шкафа рубашку и хорошенечко протер в квартире те места, на которых могли остаться мои отпечатки пальцев, не забыв вернуться в гостиную и уделить внимание дверным ручкам. Затем я завернул мумию девушки в простыню и закинул ее себе на плечо. Дальше я взял полотенце, рубашку, а потом пошел на кухню, нашел там спички и положил их в карман. И только после этого покинул жилье Адониса.

Пока я быстро спускался по ступеням лестницы, то тщательно прислушивался, выискивая духов. Мне повезло, их здесь не оказалось, иначе пришлось бы еще и с ними что-то решать. Гримуар бы помог мне в этом деле, но время, время… Я выгляжу донельзя подозрительно с этим сверткой на плече. Надо скорее убираться отсюда.

Выйдя из подъезда, я почти побежал по улице, внимательно оглядывая дома. Некоторые окна светились ярким электрическим светом. Кто-то из жителей мог видеть меня, но это было не так страшно, как камеры видеонаблюдения, но их тут, вроде бы, не наблюдалось. Насколько я знаю, они находились только в Золотом и Неоновом кварталах. Поля были несколько мелковаты для таких редких и ценных вещей, как камеры. Поэтому если кто и заметит меня, идущим в ночи, то это только существа из плоти и крови.

Покинув этот район, я остановился возле какой-то кучи мусора, кинул в нее полотенце, рубашку и мумию в простыне, а затем поджог. Пламя неохотно, но все же разгорелось. Я внимательно наблюдал за тем, как сгорают улики. На душе скребли кошки. Смерть юной ведьмы я вряд ли когда-нибудь забуду. Но то, что я оставил жизнь Адонису, немного поднимало мой дух.

Я досмотрел, как в пепел превращаются взятые из квартиры парня вещи, а потом вытащил из кучи оставшиеся от мумии кости и череп. Они были еще горячими. Я кинул их в канализационный люк, надеясь, что крысы как следует, попользуются ими.

Вот теперь я двинулся к себе домой. Тут оставалось пройти уже совсем не много. Я быстро преодолел это расстояние и оказался в съемном жилище. Домовой уже убрал битое стекло и посуду. Он сложил осколки в мешок и поставил его около двери. Надо будет утром избавиться от него и вставить стекло. Пока же по комнате гулял ветерок. Он свободно проникал через окно. Я закрыл ставни, и комната погрузилась во мрак. Пришлось зажечь свечу.

Разоблачившись, я лег на кровать и взял в руки гримуар, а затем, поколебавшись, тяжело выдохнул:

– Домовой, ты оказался прав, сказав, что случилось что-то страшное. Из-за того, что я открыл гримуар, умерла ведьма.

– Невелика потеря, – прохрипел дух со стула. – Ведьмы злокозненные создания. Добра от них не жди. У нее наверняка за душой немало темных дел.

– Конкретно эта ведьма была еще совсем юной особой, – выдавил я, чувствуя горечь во рту. – Вряд ли она сумела многого наворотить.

– Гхем, – неопределенно крякнул домовой. – Знать такова ее судьбинушка.

– Книжник мне сказал, что для того, чтобы открыть гримуар, нужна кровь ведьмы, но он не счел нужным сообщить о том, что она умрет, – тихо проговорил я, ощущая, как в груди нарастает гнев.

– Повтори слово в слово то, что ты у него спрашивал, – попросил дух. Я выполнил его просьбу. И тогда домовой уверенно прохрипел: – Ты сам сплоховал, хозяин. Вопрос был только в том, как отворить книгу. Что за этим последует, ты не стал выведывать у книжника.

– Но он же мог сказать! Это же человеческая жизнь! – взбеленился я, яростно сопя с кровати.

– Хозяин, ты мнишь нас, словно мы люди. Но мы – не вы, – рассудительно произнес дух. – Те из нас, кто ютятся среди людей, поднабрались человеческих привычек и черт, но это мало что значит. Мы – духи. Вы – люди.