-- Ты ошибаешься! -- Голос Куратора упал до шепота. -- Есть и другой!

-- Что?! -- Изгнанник вытянулся, словно собираясь взлететь.-- Еще кто-то сослан сюда?!

-- Да. Тише, тише. Почти одновременно с тобой. На тех же правах, но с ночным каналом связи.

Внезапное воспоминание захватило Изгнанника. Ерема-знахарь в избушке колдуна рассказывает, как едва не номер со страху год назад, в купальскую очарованную ночь:

"Гляжу, из неба луч синь ударил. Все блестит, все гремит, громовой голос вещает на чужом языке..."

Да, Ерема, сам того не зная, видел высадку на Землю Другого! Значит, он где-то близко?

-- Скажи скорее, кто он, Другой? За что сослан? Как его найти?

-- Это строжайшая тайна. За ее разглашение... если узнают, что мы вообще говорили о Другом... К тому же, его ведет второй Куратор, во вторую смену. У нас общий только график сеансов связи и эллипсоид возврата, и-должен тебе сказать, я в жизни не видывал такой путаницы, какую наворотил в этом графике мой коллега! А вот К.Б.О.С. к нему благоволит...

-- Да оставь ты в покое этого несчастного К.Б.О.С.! -- вскричал Изгнанник.-- Ты должен сказать мне, где найти Другого!

-- За разглашение секретной информации...-- начал было Куратор, но внезапно луч побледнел и втянулся в солнце: -- Конец связи! Твой спутник просыпается. Слушай последнее: тебе дарована способность трех превращений, ситуации по твоему выбору. Одно ты уже необдуманно использовал, обернувшись венком. Осталось два. Береги их! Помни: последнее превращение необратимое. Все! Он открывает глаза! До связи!

-- До связи,-- машинально ответил Изгнанник, с трудом вспоминая, что он Егор, Егор, Егор...

Управление космического надзора.

По делу о строительстве... и проч.

Приказ

За разглашение секретной информации и нелояльные отзывы о руководстве Управления Куратор No 1 лишается права связи с подопечным ему Изгнанником вплоть до обстоятельств, угрожающих жизни и здоровью ссыльного.

Ст. инсп. надзора Ар К.Б.О.С. Труга

* * *

Леший уже пробудился, но еще лежал, печально поглядывая на Егора, словно заранее знал, что тот скажет. Он первым и вымолвил:

-- Уходить надумал? К людям?

Егор кивнул. Леший вздохнул печально, протяжно:

-- Пора. Одичаешь в лесу. Не на то, поди, ты в наши края попал чтобы пням молиться! Вот и Михаила тебе наказывал к людям идти. Может, говорил, тогда поймет Егорушка, что в жизни почем.

--. Михаила так говорил? Когда?

-- Еще до пожара.

-- А что ж ты молчал об этом, шут лесной?

-- Молчал до поры, а теперь, вишь, пора пришла,- загадочно ответил Леший. - Еще наказывал тебе Михаила учиться людей различать, к тем прибиваться, кто молчит, когда весь народ шумит, кто плачет, когда люд хохочет.

-- Это как же?

-- А так. Крича, голосу чужого не услышишь, хохоча, чужой слезы не увидишь. И еще: не спеши бежать, куда все побегут, прежде погляди, что впереди, не сшибешь ли кого с ног.

-- Так и сказывал? -- недоумевал Егор.

-- Так и сказывал. Помни это. Наши-то, "вторые", тебя не оставят в случае чего. Пока еще научишься по-людски жить Как придешь в Семижоновку, нанимайся в пастухи. Дело нехитрое. Я помогу тебе со скАиной управиться, с места на место перегоню или глазами попасу, когда усталь тебя возьмет. Ну а если волк-волчок, шерстяной бочок, коровку или овечку попятит, шибко не горюй: что у волка в зубах, то Егорий дал, говорит народ. Святому, знать, видней, не зря покровителем всякой животины слывет. Скот гони на пастьбу раним-ранешенько, когда еще луга росою дымятся. Она коровушкам богатый удой дает, на диво тучными и здоровыми их делает. Запомни премудрость пастушью: у всякой животины перво-наперво промеж ушей состриги клок, в свежий хлеб закатай и перед выгоном накорми скотинку этим хлебом, чтоб всегда вместе, дружным стадом ходила!.. Ну а теперь ступай, Егорушка. Не ведаю, как на самом деле тебя звать-величать, но - удачи тебе. Еще свидимся!

Сказал - и сгинул. Всхлипнула в глубине леса сонная птица, и вновь тихо стало.

Долго шел Егор через лес. Вышел он на опушку, и просторное поле открылось ему.

Овес зеленел-серебрился. Перепелка вспорхнула из-под ног, едва не хлестнув крылом. Еле слышно прокричал где-то петух -и вновь тихо стало. Солнце купалось в траве...

Вдруг послышалось Егору, будто поет кто-то вдалеке, да так уныло, тоскливо так!.. Повернулся - и отпрянул в недоумении.

По полю полз огненный столб. Что за чудеса?! Ни дыму, ни пожару. Сквозь пламя смутно сквозят очертания фигур человеческих. Все ближе, ближе столб, все громче да тоскливее пение...

И вот совсем рядом с Егором столб развеялся -- и двенадцать дев, простоволосых, изможденных да оборванных, кинулись к нему со всех ног.

Ну, подумал Егор, испепелят враз! Однако руки их были ледяными, трясло-колотило дев, будто со всеми враз озноб сделался, и жадно блестели ввалившиеся глаза, и голодно клацали зубы... Но едва прикоснувшись к Егору, отшатнулись незнакомки с разочарованными кликами:

-- Э, да он не настоящий! Не человек! Не пожива нам!

Еле переводя дух от слабости, сели девы на обочине, утирая злые слезы. Миновал страх у Егора, подошел он к девам, поклонился вежливо да очестливо:

-- Кто вы и откуда, девицы?

-- Мы -- дочери Иродовы, двенадцать сестер-лихорадок. А имена наши -Трясавица, Огневица, Гнетуха, Маяльница, Невея, Колея, Знобея, Чихея, Ломовая, Бледнуха, Вешняя, Листопадная.

-- И что же вы, дочери Иродовы, тут делаете? Кого ищете?

-- Сидели мы всю зиму зимскую в снеговых горах, а как степлело, в люди пошли. Да вот беда -- никак не найдем себе добычи.

-- На что же вам люди?

Тут лихие девки затараторили наперебой:

-- Кости ломить! Шеи кривить! Уши глушить! Очи слепить! Тело измождать! Лепоту изменять! Зубы ронять!..

-- Да беда, -- всхлипнула Бледнуха,-- вон в ту деревушку не пробрались мы. Совсем изголодались, чаяли, прикинемся побирушками да и располземся по избам, ан нет! Только, слышь, сунулись... -- Она залилась слезами, а рябая Невея хриплым голосом закончила:

-- Нету нам туда ходу! Не про нас добыча!

-- Чуем, хаживает в ту деревеньку кто-то, кто нашу силу осилить может, -- лязгала зубами Трясавица. -- Сунемся туда сейчас -- себя погубим.

-- Ой, куда же нам, бедненьким, деваться? Нету силушки по свету шататься! -- причитала Знобея, не попадая зуб на зуб.

-- Слышь-ко, странничек... ты, часом, не в ту деревеньку путь держишь? -- молвила Огневица, заплетая свою жиденькую коску.

-- А тебе что?

-- Мы тут посидим, в лесочке-холодочке, подождем: может, батюшка наш, поганый-проклятый царь Ирод, ниспошлет нам разговеться какого-нито тощенького да плохонького человечушку. А ты, коль невмоготу средь людей станет, только свистни, только кликни -- враз появимся, всех изведем, всех истребим! Лишь тогда мы в ту деревеньку войти сможем, когда нас недобрым словом позовут.

-- Нет, я не позову! -- отмахнулся Егор и пошел побыстрее прочь. А вслед неслось разноголосо-жалобное:

-- Не зарекайся, голубчик! Да имена наши не позабудь: Трясавица! Огневица! Маяльница! Невея! Гнетуха-а!.. Долго летели за Егором их голоса.

* * *

Пастуха в деревне приветили. Ни на хлеба кусок, ни на слово доброе не поскупились. Ночевал он поочередно то в одной избе, то в другой. И вот настал черед идти к Митрею Дубову. Хозяйка собрала ужин, а сама разговор завела.

-- У Савватия-гончара, слышь, совсем в худых душах девка! -рассказывала Ненила, расширив глаза так, будто ими договаривала недоговоренное. Мужик-чурбан слушать ее притомился, хоть пастуху новости поведать, благо молчун, каких мало, сроду не поперечится. -- Ох, взяло, шибко взяло Наталью! Какая это лихоманка к ней привязалась, ломает да сушит?

Егор не отвечал, хотя мог бы сказать, что сестры-лихоманки тут ни при чем: ни одной нет в деревне. Да Нениле его ответы ни к чему: