Я понюхал клей и потом взглянул на парня, сидящего на капоте машины. Хани только что познакомил меня со своим двоюродным братом. Его звали Фахд, он приехал в Джидду погостить, а вообще жил с семьей в Эр-Рияде. Его одеяние заслуживало особого внимания: зеленая рубашка, черные в желтую полоску брюки, белые кроссовки и солнцезащитные очки.

— В чем дело? Почему ты улыбаешься? — спросил Хани и проследил за моим взглядом. — А, это из-за него? — воскликнул он, указывая на брата.

Я кивнул.

— Я же просил тебя не наряжаться! — накинулся он на Фахда. — Хотя бы очки сними, ночь уже, ради Аллаха.

— Ну вот еще, стану я слушать мальчишку из Джидды! — парировал Фахд. — Не забудь, мой друг, я как-никак живу в столице.

Хани согнулся в приступе смеха.

— Хочешь сказать, что ваши бедуинские платья лучше, чем наши? Насер, ты слышишь, что он говорит?

Я слышал, но волновала меня не разница в одежде, а совсем другое. Я спросил у Фахда, не встречал ли он в Эр-Рияде мальчика по имени Ибрагим, который живет с дядей Абду-Нуром.

Но Фахд не успел ответить, потому что его опередил Хани:

— Прости, Насер, но я уже спрашивал его об этом. Нет, он не знаком с Ибрагимом. Всё же мир не так мал, как говорят.

— Неважно, — с притворным равнодушием сказал я. — И вообще, что мы тут делаем? Поехали во «Дворец наслаждений», — предложил я. — Или мы кого-то ждем?

— Яхью, — ответил Хани.

— А где он?

— Парни, смотрите! Смотрите туда! — воскликнул Хани. Он даже охрип от того, что увидел.

Мы с Фахдом поглядели туда, куда показывал возбужденный Хани. Неподалеку в дом входила женщина. Через миг она появилась снова, направилась к микроавтобусу, стоящему перед домом, и достала оттуда несколько небольших коробок и сумок. Ветер раздувал ее волосы, но мы-то привыкли видеть только то, как развеваются на ветру бороды мужчин!

Она была одета в обтягивающие джинсы, а высокие каблуки выстукивали на асфальте дробь.

Мы приблизились к ней и встали рядком, плечом к плечу.

— Я с ума сойду от восторга, — прошептал Хани.

Я повернулся к нему и шикнул:

— Давай сейчас обойдемся без поэзии.

— Вот видите, теперь вам, наверное, жаль, что вы не оделись как я. — Фахд снял наконец темные очки, но тут же надел другую пару, с позолоченными украшениями по краям. — Лучше на всякий случай быть всегда готовым, чтобы потом не кусать локти. Даже если этот случай произойдет только раз в жизни. Ну, и кто из нас дурак?

Хани принялся фантазировать:

— Ах, вот если бы эта улица была бесконечной! И я бы всю жизнь смотрел вслед этой женщине!

Она заметила нас. Из здания вышел мужчина, принял у нее груз и скрылся внутри. Она же двинулась к нам.

Я посмотрел на Фахда. По его лицу струился пот. Он схватил меня за руку.

— Ты что? — спросил я его.

— Она идет к нам. Медленно. Смотри, еле переставляет ноги.

— Говори тише. А женщины почти все так ходят. Сначала один шаг, потом другой.

— А ты откуда знаешь?

— Вырос среди женщин.

— Добрый день, джентльмены, — поздоровалась с нами женщина. — Меня зовут Нахид. Мы с мужем только что приехали в Джидду. Будем жить в этом доме. — Она указала на здание, из которого выходил мужчина.

Судя по акценту, она была египтянкой.

— С нами разговаривает женщина! О Аллах! — вскричал Хани и упал перед ней на колени. — О, прошу вас, никогда не надевайте абайю!

Фахд затряс головой и прикрикнул на Хани:

— Что это ты делаешь? Я ни разу не видел, чтобы ты молился. Ни разу. Ты что, не знаешь, что можно кланяться только Аллаху? Встань.

Нахид засмеялась и сказала:

— Может быть, еще увидимся, ребята.

Фахд и Хани переглянулись, и Хани сказал:

— Может, вы и увидите нас, но мы вас больше не сможем видеть. В следующий раз, когда вы выйдете на улицу, вас спрячет покрывало.

Она повернулась и пошла к дому. Наши глаза следили за каждым плавным движением ее бедер, пока за ней не захлопнулась дверь. Всё, больше не суждено нам насладиться видом ее волос, джинс, покачивающихся бедер, длинной шеи. Мы вернулись в незрячий мир мужчин.

Я сел на переднее сиденье рядом с Хани, Фахд устроился сзади.

— На, подержи, — попросил Хани, передавая мне банку с клеем. Он вставил в магнитолу кассету с записью египетской певицы. — И давайте помолчим. Я хочу посвятить эту песню Нахид, — объявил он. — У меня до сих пор перед глазами ее ножки на каблуках. И как она не упала на таком ветру!

Фахд рассмеялся и сказал:

— Поехали, хватит разглагольствовать. А то ты умрешь от несбыточных фантазий. В этой стране чудес не бывает.

Машина готова была отъехать от тротуара. Я бросил случайный взгляд в боковое зеркало на идущий мимо черный силуэт, по привычке глянул вниз, на обувь женщины. Моя рука дрогнула, банка из-под «пепси» упала на пол салона. Я открыл дверь и еще раз посмотрел на обувь. Розовые туфли. Я чуть не выпал из машины, провожая их взглядом.

— Насер, что с тобой? — спросил Хани.

— Ничего, — ответил я, запинаясь. — Ждите меня возле «Дворца наслаждений», я сам туда доберусь.

— О, да брось ты! Куда это ты собрался? — недовольно воскликнул Хани.

— Встретимся у дворца, — уже тверже сказал я и вылез из машины.

Они уехали, а я осмотрелся. Обладательница розовых туфелек остановилась в квартале от того места, где стоял я. Неужели Фьора? Та самая девушка, которая бросила меня? Или это какой-то дурацкий розыгрыш? И вдруг я увидел, как пальчик в перчатке поманил меня. Я заторопился к женщине. Она возобновила движение и, пройдя немного вдоль Аль-Нузлы, свернула на боковую улочку. Вот так, друг за другом, мы шли довольно долго, оставив позади несколько бакалейных лавок и ресторанчиков, афганскую булочную и пакистанский магазин электротоваров. Женщина перешла дорогу, чтобы обойти столики открытого кафе, за которыми восседало полсотни мужчин. Я ускорил шаг. Она свернула направо, в переулок, который поначалу показался мне незнакомым. Но потом всё встало на свои места: я понял, что мы очутились в Ба’да Аль-Нузле! Она пошла иным путем, чем тот, которым я ходил дожидаться ее посланий. Значит, это и вправду Фьора?

В Ба’да Аль-Нузле было пустынно, только несколько мальчишек играли в футбол. Она повернула голову в мою сторону и махнула рукой, показывая, что мне следует обогнать ее. Как раз в этом месте улица сужалась; мы приближались к тупику. Я оглянулся — девушка кивком указала налево. Ага, проход между домами, запущенный двор в окружении глухих стен. Я нырнул туда. Она тут же оказалась рядом со мной. Мы еще раз огляделись. Никого.

Вопросы посыпались с моих губ:

— Хабибати, это ты? Как ты? Где ты была?

Она стояла неподвижно и молча.

— Фьора, я так по тебе скучал, — прошептал я. — Всё, что мне нужно, это краткое прикосновение. Просто задень меня, когда идешь по улице, будто случайно. Мы же все люди, все можем совершить ошибку, верно? Я хочу вдохнуть твой запах, хочу ощутить твою кожу под своей ладонью. Я хочу слышать твой голос. Я хочу знать, что ты существуешь.

Она сделала шажок ко мне.

— Ты всё еще грустишь?

Но вот она повернулась и, всё также молча, направилась к выходу из двора. Я повысил голос:

— Почему ты ничего не объяснила? Одной записки мне было бы достаточно.

Она уходила всё быстрее, и вот уже ее черная абайя растаяла в сумерках позднего вечера. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Эта странная встреча поразила меня в самое сердце. Но что это? Передо мной на земле что-то белеет. Я нагнулся. Сложенный листок бумаги… Я поднял его и развернул. Записка от Фьоры! Я уткнулся в нее лицом и разрыдался.

Хабиби, в прошлом году учительница арабского языка в колледже попросила нас написать историю своей жизни. Она сказала, что сочинение должно занять не менее пяти страниц. Я написала тогда: «Я дочь мужчины, семья которого перебралась в Саудовскую Аравию из Эритреи два поколения назад, и женщины, семья которой приехала из Египта пять поколений назад».